Джордан.
Ходок из Фимана соображал, за чью теперь спину придётся прятаться, если эта дикая кошка, Шилема, вздумает на нём отыграться неизвестно за что. И зачем КЕРГИШЕТ взял её с собой? Она же на женщину не похожа. А он-то сам мужчина хоть куда. Мог бы и получше его выбрать, чем эту уродину.
Но Шилема не собиралась на него нападать.
– Я с тобой, – сказала она Ивану и, не дожидаясь разрешения, пристроилась сбоку, приноравливаясь к его широкому шагу.
Подходя к нестройным рядам отряда, Иван явственно услышал, как молодой стражник выкрикнул:
– Своя шкура дороже!
– Пора, Эдвард, и о себе подумать… – подал голос другой.
Это сказал знакомый уже Ивану по первой встрече стражник. Он напряг память и вспомнил его имя – Кашен. А тот рассудительно продолжал:
– Пока мы бегаем за всякими бандами, всё кончиться… Пекта уйдёт и без нас. Пора идти прямо к нему. А кто будет нам мешать… – он кашлянул, прежде чем сказать, – пусть пеняет на себя.
– Ты предлагаешь идти так, как эти? – спросил охрипшим голосом и кивнул в сторону ближайшего трупа Эдвард.
– Этим не повезло. Что о них теперь говорить? А будем мешкать, такими же будем. Правильно я говорю? – повернул он голову к стражникам.
Раздались голоса поддержки. Некоторые уже готовы были идти, они лишь скучно ожидали окончания никому не нужной перебранки между Кашеном и Эдвардом.
– А совесть у тебя есть? – Иван не выдержал цинизма Кашена.
Сказал и пожалел. Не с этого надо было начинать.
– У-тю-тю! – отозвалась большая часть отряда на его выкрик. – Какая ещё совесть?… Этот совсем уже свихнулся?.. Пошёл ты со своей совестью!..
Сжав челюсти, Иван молча выслушал поток нелестных для себя высказываний. Они исходили в основном от той части стражников, которые присоединились к отряду в последние дни, те, когда он отсутствовал, якобы уходя за друзьями. Это были в основном молодые люди, и большинство из них Иван видел впервые.
Их идейный предводитель Кашен, помалкивал. Он исподлобья следил за каждым движением Ивана. Наверняка помнил его точный выстрел и как он разобрался с целой шайкой хулиганов на набережной Темзы. Этот стрелок из тира, по мысли Кашена, становился основным препятствием в задуманном им мероприятии: наплевать на всё и напрямую пробиться как можно ближе к Пекте, чтобы успеть уйти с ним подальше от предстоящего ужаса исчезновения вместе с этим миром.
А Иван, вдруг, припомнил слова капитана Куткова, когда они оказались в безвыходном, казалось бы, положении, попав в засаду, устроенную моджахедами. После того, как всё закончилось благополучно, солдаты посмеивались, цитируя речь капитана, сопоставляя её с призывом полковника перед Бородинским сражением у Лермонтова: – «И молвил он, сверкнув очами…»
Хотя Кутков говорил совершенно иное, но сейчас Иван, повинуясь давнему, сказал негромко, но его услышали:
– У всех нас одна доля. У всех один конец. Но в любом положении надо оставаться людьми, а не безмозглыми скотами. Вот о какой совести я говорю. И тот, кто этого не понимает, тот… – Определения Иван не нашёл, запнулся. Но досказал: – Или вы отряд стражников, или вы банда! А с бандитами разговор короткий!
Вначале ему показалось, что сказанное им дошло до сознания стоящих перед ним людей, и он хотел уже поделиться с ними и Эдвардом планами на будущее. В конце концов, эти люди напуганы, и, возможно, его слова помогут им устоять перед неизбежным.
Однако из-за Кашена выдвинулся здоровенный малый, с ног до головы увешанный оружием, словно новогодняя ёлка игрушками.
– Мы тебя не звали, – цедя слова, сказал он Ивану в глаза и плюнул в его сторону.
И тут же перед ним возникла Шилема – в пол его роста, тонкая и напряжённая как струна.
– Ну, ты, – сказала она твёрдо, делая ударение на последнем слове. – Заткнись, и никогда больше не разевай свою поганую пасть перед тем, кто знает, что говорит!
Весёлый хохот покрыл концовку её спича.
– Ха! – выдохнул здоровяк, с недоумением рассматривая Шилему, как если бы перед ним явилось чудо-чудное, диво-дивное. – Ты, козявка, пошла вон, а то раздавлю одним пальцем!
– Ты-то? Да ты только жрать, смотрю, умеешь. Вон пузо какое отрастил. Скоро задохнёшься от него.
– Шилема, не трогай его! – крикнул Иван.
Его обращение в женщине, чтобы она не трогала самого сильного из них, вызвал обвал откровенного гогота у стражников. Лица их стали простыми, они теперь посматривали снисходительнее и на Ивана. Шилема сбросила возникшее напряжение. Жаждая продолжения и забавного окончания неожиданного противостояния двух таких разных противников, они почти вплотную подступили к ним и постепенно образовали круг, оставив их в центре.
– Бойся, Лейбан! Она ведь укусить может! – призывал и предупреждал какой-то шутник.
– Она сейчас тебе ка-ак поддаст! – давился от смеха другой.
– Пора тебе убегать!..
– Ах, ты! – взревел Лейбан, обиженный словами Шилемы и смехом сотоварищей, и глыбой двинулся на временницу.
Казалось, вот он её сейчас раздавит только одним своим весом, но случилось невероятное, чего никто не ожидал. Иван тоже. Шилема как будто даже не шевельнулась, а стражник словно споткнулся, всхлипнул и повалился наземь. От его падения дрогнула земля.
– Кто ещё желает показать себя! – вопрос Шилемы, заданный звонко и грозно, повис в мёртвой тишине. – Говори, КЕРГИШЕТ! Они слушают тебя внимательно. А кто не будет слушать, тот повторит опыт этого непослушного идиота! – добавила она грозно.
Иван что-нибудь сказал бы, наверное, закрепляя успех Шилемы. Но произошло то, чего, наверное, никто не ожидал, как бы они ни относился к Ивану. Кашен выстрелил в него. Пуля, выпущенная наспех вскинутым автоматом, пролетела рядом с виском Ивана, шевельнув ветром прядь волос.
Берут с маху ткнул Кашена прикладом в лицо и вырвал автомат из его рук. Эдвард вскинул оружие и повёл стволом на бузотёров, огорошенных не меньше других выходкой Кашена. Рядом с Иваном оказался Жулдас, к нему же подалась Шилема. Арно, так же как и Эдвард, держал отряд на мушке. Из-за его спины выглядывал испуганный Джордан, не привыкший вообще к стрельбе из огнестрельного оружия, отсутствующего в Фимане. Хиркус в замедленном темпе пытался вызволить свой автомат, прижатый рюкзаком.
И только дон Севильяк, похоже, либо не понял, что произошло, либо посчитал инцидент исчерпанным. Во всяком случае, у него на лице не дёрнулся ни один мускул, а руки, как были засунуты глубоко в карманы куртки от холода, так там и остались.
Иван чувствовал холодок в виске от пролетевшей пули и замирающий в дрогнувшем теле ужас. Он – ходок и КЕРГИШЕТ, способный уйти, если понадобится, от любой напасти в реальном мире на дорогу времени, только что едва не получил пулю в лоб. После этого – уже ничего! Ни дороги времени, ни поля ходьбы, ни самой жизни…
Прав Симон. Надо ходить только в том прошлом, где ещё машут мечами, дубинами, а если