можно только догадываться. Наверняка кошки скребли... По инерции он занимался административными делами и продолжал осваивать перкуссию. Спустя несколько лет я поинтересовался у Михаила причинами перехода с бас-гитары на барабанчики и всевозможные шуршалки.
«Гребенщикову постоянно казалось, что я делаю что-то не то, — пояснил ветеран «Аквариума». — Потому что он слышал только крупные доли, это даже Петя Трощенков может подтвердить. А мне нравилось раскручивать мозг на разные негритянские дела, ведь в них можно найти немало интересного. И я начал применять пивные баночки с горохом, чтобы в белую музыку засунуть чёрные ритмы. Как это у меня получилось — наверное, не мне судить».
Беда, к сожалению, не приходит одна. Вскоре врачи обнаружили у Дюши рак лимфатических узлов. Ему требовалась срочная операция, и ни о каких занятиях музыкой не могло быть и речи. Он начал лечение в онкологической клинике, надолго исчезнув с горизонта.
Третьим музыкантом, ушедшим из «Аквариума», стал Курёхин, который полностью переключился на «Поп-механику». Это решение имело веские причины — Капитан сильно увлекся собственным «оркестром», при этом оказавшись единственным из участников «Радио Африка», который остался недоволен этой работой.
«Во время прослушивания альбома в баре на Васильевском острове, в котором Майкл Кордюков работал диджеем, Курёхин высказал недовольство композициями типа «Рок-н-ролл мёртв», — удивлённо замечал Гребенщиков. — Сергей был разочарован тем, что этот проект так многообещающе начинался, а затем наши идеи переместились в иную плоскость. На «Радио Африка» Капитана покоробили прямолинейные места, и он отошёл в сторону».
В этот период бас-гитарист Саша Титов разрывался между «Аквариумом» и группой «Кино», которая записывала альбом «Начальник Камчатки». В итоге ситуация в каком-то смысле напоминала сессии «Табу», когда из «золотого состава» рядом с БГ остался лишь Гаккель. При этом все последние события его, мягко говоря, не радовали.
«Сева тогда бросил пить, что сделало его жизнь значительно труднее, поскольку он оставался единственным трезвым в компании, — вспоминала Наоми Маркус. — Затем Гаккель бросил курить и есть мясо. Он начал слышать голоса в состоянии наивысшей чистоты и чувствовал, что может реально исцелять людей. К немалому беспокойству друзей, Сева стал говорить, что скоро бросит музыку».
Этот период охарактеризовался максимальной вовлечённостью Гаккеля во всевозможные эзотерические практики — начиная с изучения трудов Кастанеды и оккультной деятельности и заканчивая воздействием на организм низких температур. Говорят, что по ночам в квартиру на улице Восстания зачастили персонажи из других эпох, и вскоре это стало доброй традицией. А однажды Сева с Борисом были атакованы духом императора Петра III, напавшего на незадачливых странников в развалинах старинного дворца.
Но особенное впечатление на виолончелиста «Аквариума» произвела встреча с летающей тарелкой, которая произошла после концерта американского флейтиста Пола Хорна в «Юбилейном». Борис с улыбкой вспоминал, как они с Гаккелем обсуждали важные дела, сидя на какой-то крыше, когда вдалеке внезапно нарисовалась странная конфигурация из ярких огней. Она хаотично перемещалась вдоль линии горизонта, пренебрегая правилами гражданской авиации. И это были не галлюцинации, а явная реальность.
Несмотря на многочисленные научные эксперименты, БГ с Севой по-прежнему пытались заниматься «чистым искусством». В частности, реанимировали полузабытые находки 1975 года, которые долгое время казались утерянными. Это были музыкальные открытия той эпохи, когда Сева учился сочинять причудливые гармонии, ставшие вскоре фирменным знаком «Аквариума». Определённый намёк на эту эстетику прослеживался на инструментальной композиции «Радамаэрл». Но во время электрических выступлений импровизации Гаккеля выстраивались совершенно по другим принципам.
«Когда дело доходило до концертов, звук моего плохонького фанерного инструмента с доморощенными звукоснимателями, усиленный во сто крат, создавал некоторый дискомфорт, — пояснял Всеволод Яковлевич. — Я играл в стиле, как его определил Боб, «ножом по сковородке». Этот скрежет невозможно описать. А тебе нужно было делать вид, что это вовсе не погрешности, и эти утробные звуки ты издаёшь осознанно».
Стоит отметить, что природа изысканий Гаккеля в области саунда имела глубокие исторические корни. Испокон веков его род дарил миру изобретателей. Дедушка Яков Модестович был известным авиаконструктором — его именем названы две модели самолётов: «Гаккель-7» и «Гаккель-9». Отец — Яков Яковлевич — знаменитый океанолог, предсказавший существование подводного хребта, который после его смерти был обнаружен в Северном Ледовитом океане.
Как бы там ни было, Сева Гаккель нашёл для «Аквариума» новый звук. В его основе лежали необычные сочетания виолончели со скрипкой Саши Куссуля. Говорят, что этого талантливого студента консерватории Гаккель встретил в «Сайгоне», обратив внимание на притягательно потрёпанный кофр для скрипки, и пригласил домой «попить чайку». Оказалось, что это была супернаходка.
«Куссуль пришёл к нам на первую репетицию мрачный, одетый во всё чёрное, не очень дружелюбный и смотрящий на всё исподлобья, — рассказывал Гребенщиков. — Но, когда Сашка начал играть, выяснилось, что это просто фантастический музыкант. Он никогда не записывал нот, все аранжировки держал в голове и с полуслова выполнял наши пожелания».
Между БГ и Куссулем, что называется, «пошёл ток». После репетиций в оркестре Театра музкомедии у 21-летнего скрипача хватало энергии выступать в «Поп-механике» или играть для гуляк на набережной Невы. А ближе к ночи он появлялся дома у Гребенщикова с неизменной пластинкой Deep Purple в сумке.
«Мы пили водку и молча слушали Soldier of Fortune, — вспоминал Борис. — Сашка был очень естественный, без всякого понта: выпить — так выпить, пойти подраться — так пойти подраться, человек был настоящий. После Курёхина это был, наверное, первый музыкант, с которым я советовался по поводу музыки».
* * *
Ещё одним виновником мелодических новшеств неожиданно оказался кинорежиссёр Александр Сокуров, предложивший музыкантам исполнить в новом фильме несколько инструментальных тем из романсов М. И. Глинки. Поражённый столь неординарным взглядом на «Аквариум», Борис после этой новости не пил две недели. Вместо этого он принялся разыскивать архивные пластинки с записями великого композитора и обнаружил там немало интересного.
«Разбираясь в том, что наворотил Глинка, я понял, что в музыке он позволяет себе гораздо больше, чем я, — признался Гребенщиков в одной из наших бесед. — Наверное, мне не всегда хватало убеждённости, чтобы производить такую глобальную работу с мелодиями, когда Михаил Иванович легко переходил из одной гармонии в другую, меняя всё на полном ходу. И я подумал: “А почему композиторы-классики могут себе это позволить, а я нет?”»
Под влиянием Глинки Борис написал две эпохальные композиции: «Дело мастера Бо» и «Сны», где в области гармонии ему удалось совершить небольшую революцию и значительно продвинуться на новые, ранее неведомые территории.
«“Аквариум” всегда был для меня чем-то большим, чем просто четыре аккорда,