кроме голубоватой небесной тьмы. А иногда, падая, он сперва успевал заметить море рук и голов, и секунду спустя – лицо, которое не видел никогда прежде и которое больше никогда не увидит, лицо, в которое легко мог бы врезаться при падении и которое дожидалось его под поднятыми вверх руками. Ни о чем подобном он раньше и мечтать не мог. Кровь вскипала в кончиках его пальцев, да, даже там, в том месте, где на самом деле его вовсе и не было. Он хотел, чтобы так продолжалось вечно, чтобы его снова и снова подкидывали вверх, а потом снова и снова ловили. Крики и вибрация – снова и снова, а еще громкий бархатистый голос, перекрывавший вопли толпы. Пусть всегда будет только это и ничего другого. И лишь одно лицо повторилось, лишь одно – большие, лихорадочно блестящие глаза девушки, которая в экстазе схватила его и опять подбросила. Он крутился в воздухе, видя, как иногда толпа делается пористой, и понимал, что все может закончиться совсем плохо, если не найдется никого, кто успеет подхватить его. Иногда все эти люди стояли на земле, а иногда лепились к земле, когда она вдруг оказывалась на небе, и только один он всегда кружил в воздухе между двух миров и молился о даровании ему такой вот другой жизни, которая напоследок могла бы поддержать его.
Когда он ударился о землю, музыка смолкла и экран несколько раз мигнул, прежде чем окончательно погаснуть. Исмаил рухнул на стул. Он сидел с широко раскрытыми глазами и ждал, потому что шум улетел как-то разом, из-за этого он на миг растерялся: перестали вопить лагерные сирены. Прекратились взрывы. Прекратились выстрелы. Опять вспыхнул свет в санитарной палатке. Скоро явится смена, и ему позволят покинуть импровизированный медпункт. А над его навесом, на другом берегу речушки, между сотнями белых палаток и над холмом, над всей ночью Сьерра-Леоне тишина теперь образовала плотный и ненадежный купол, а шершавая рука Исмаила все еще дрожала на мышке.
* * *
День был хороший, и синоптики обещали, что солнечной будет вся неделя. Энцо уже собрал свою сумку, приготовил маленькую палатку и удочку. Оставалось только позавтракать и позаботиться о Луке, который сидел сейчас за столом, сонно взирая на свое шоколадное молоко и, возможно, продолжая раздумывать над тем, как проведет ближайшие дни с матерью на море. Энцо с Карло договорились встретиться в девять у кольцевой развязки на выезде из Умбертиде. Энцо собирался взять с собой и кентуки. Он знал, что Карло рассердится, поскольку приглашение на рыбалку имело целью не столько вытащить Энцо из дому, сколько хотя бы на время разлучить его с Мистером, но у Энцо был свой план, и он всю неделю так и сяк прокручивал его в голове. Крот, маленькое существо, которое упрямо не желало общаться с Энцо из-за чего-то, чем тот обидел его или вывел из себя, наверняка смягчится, когда увидит зеленые воды Тибра, когда услышит долгую и неспешную беседу Энцо с Карло, когда узнает, наконец, как на самом деле ценят Энцо его приятели, и поймет, какую отличную компанию они могли бы составить друг для друга. Энцо был просто одержим этой мыслью, но одержимость свою сознавал, что, собственно, означало, что ситуация не выходила из-под его контроля. В душе Энцо верил, что два одиноких человека, принадлежащих, судя по всему, к двум совершенно разным мирам, могли много чем поделиться и много чему научить друг друга. Ему была нужна такая дружба, мало того, она нужна была, как ему хотелось верить, им обоим, и он в конце концов добьется своего.
Энцо поставил на стол кофе и приготовил тосты. Мистер, по всей видимости, нервничал из-за такого количества сумок и крутился между ними.
Во время завтрака Энцо без обиняков объяснил ему свой план:
– Вы поедете со мной, Мистер.
Он знал, что кентуки может запаниковать, поскольку его еще никогда не увозили из дому так надолго, а главное, как Энцо подозревал, еще больше могло встревожить крота и другое: никогда его не разлучали на такой срок с мальчиком. Мистер замер. И стоял не двигаясь рядом со стулом Луки. Не верещал и не стучал по ножкам стола. Отца и сына так удивила его неподвижность, что они одновременно наклонились к нему, решив, что с Мистером случилось что-то странное. Но тут они услышали, как сигналит из машины Нурия, и мальчик сразу же вскочил, надел пальто и попрощался с отцом. Потом вскинул на спину рюкзак и еще раз попрощался, прежде чем выйти. С пола с расстояния в несколько метров на Энцо по-прежнему смотрел кентуки. Энцо принялся убирать со стола после завтрака и снова услышал гудки – что там у них еще? – потом стук дверцы. Мальчик возвращался, отец видел сквозь занавески на стеклянной двери, как Лука отпирает дверь своим ключом. Мотор машины замолк, и стукнула уже другая дверца. Неужели его бывшая тоже решила выйти?
– Папа, – виноватым тоном сказал Лука, вновь появившись в комнате.
– Как, скажи на милость, это понимать, – заявила Нурия, вошедшая следом за сыном, – ты отпускаешь Луку на целую неделю и не даешь ему с собой куртки?
Однако Нурия искала вовсе не куртку, она шарила глазами по полу рядом с мебельными ножками, под стульями и столами, оглядывала комнату с жесткой улыбкой, которую Энцо так хорошо знал, – это была ее неуклюжая и равнодушная манера притворяться.
– Вот она, – сказал Лука, беря в руки куртку.
Но Нурия уже обнаружила кентуки.
– Пошли, – сказал Лука и потянул мать за руку.
И тогда Энцо понял, что мальчик соврал ради него. Она спросила, живет ли по-прежнему в их доме кентуки, и Лука соврал, да, соврал ради отца. То есть ради дружбы отца с “куклой”. Тут зазвонил телефон, три звонка, а потом – тишина. И Нурия, уже сделавшая шаг в сторону Энцо, чтобы высказать все, что думает, замерла.
– Значит, здесь творится еще и это? – спросила она.
– Что творится? – спросил Энцо, хотя прекрасно понял, что имела в виду бывшая жена.
Лука глянул на отца, и его круглая мордашка стала белой как бумага. Телефон прозвонил еще три раза и опять смолк. Насколько Энцо помнил, такое происходило впервые, но лицо мальчика его встревожило. Когда телефон снова зазвонил, Лука в испуге уронил рюкзак на пол, а Нурия кинулась к аппарату и сняла трубку.
– Слушаю, – сказала она, – говорите. Да скажите вы хоть что-нибудь, черт вас побери.
Она глянула на сына и бросила трубку. Энцо заметил: за то время, что он выпустил кентуки из поля зрения, тот куда-то скрылся, возможно, вернулся в свое укрытие под диваном.
– У меня дома