Маркус лишь пьяно расхохотался и наконец снял штаны. Я продолжала барахтаться под ним, но, кажется, только раззадоривала насильника. Мокрыми губами Маркус прижался к моей шее и провел языком по шрамам, оставленным его ножом. Меня передернуло от омерзения.
— Бедняжка, Вивиан, если бы ты вела себя умнее в прошлый раз, твоя шейка осталась бы нетронутой, — прошептал он, спускаясь ниже.
— Проклинаю тебя! Проклинаю! Проклинаю! — речитативом твердила я, стараясь не думать о происходящем.
Внезапно выражение лица Маркуса изменилось. На смену похоти пришло изумление и недоверие. Он скатился с меня и замер посреди комнаты в одной рубашке.
— Что ты сделала со мной? — абсолютно трезвым голосом спросил он, указывая рукой туда, где заканчивалась рубашка.
Я зажмурилась, не желая смотреть туда, куда он показывал. За последнее время я видела достаточно отвратительных вещей. К тому же я и без этого знала, что произошло. О нет, во мне не открылся дар проклятия и сила леса здесь вовсе ни при чем. Спасибо «волшебной» настойке моей мамы. Точнее, волшебной силе зверобоя. К маме частенько приходили крестьянки с просьбой охладить любовный пыл своих мужей. Кто-то уставал от бесконечного материнства, кто-то не хотел, чтобы муж засматривался на других. Поэтому в последнюю зиму мама наготовила около двадцать бутылей настойки зверобоя. А если учесть, что Маркус выпил их все, то его достоинство понадобится ему теперь лишь в качестве аксессуара. Немалую роль сыграло и то, что Маркус был очень суеверен. Если, например, черный кот переходил ему дорогу, он сворачивал и искал другой путь. И никакая сила на земле не заставила бы его зайти в дом, где однажды разбили зеркало.
— Ведьма, чертова ведьма! Я знаю, где ты была — продавала душу дьяволу, да! — завывал Маркус, бегая по комнате. Я открыла глаза, кое-как села и посмотрела на его мучения с чувством глубокого удовлетворения. Маркус, поймав мою широкую улыбку, побледнел и, схватив штаны, хрипло выпалил: — Верни все, как было, слышишь?
— Отпусти меня и твоя сила к тебе вернется. Точнее я проведу ритуал, и она вернется, — не моргнув глазом, соврала я.
— Ну нет, проклятое ведьмино отродье!
Я заволновалась. То есть как это нет? На такой ответ я не рассчитывала.
— Но ты до конца своих дней не сможешь быть с девушкой и и не сможешь завести детей, вот!
— Дети, — с отвращением выплюнул он. — Да кому они нужны?
Маркус нервно бегал по комнате и искал недопитую бутылку. Таковая вскоре обнаружилась, и он сразу сделал несколько больших глотков. Я мысленно хмыкнула, подумав, что он ведет себя точь-в-точь как загнанный зверь. Только не тот, который огрызается и ценой жизни пытается освободиться, а как тот, который любезно подставляет шею под острый нож и просит ударить еще разок.
— Я созову совет старейшин деревни и обвиню тебя в колдовстве, — наконец выдал он.
Я припомнила, как члены этого самого совета просиживали у нас с мамой, угощаясь ее более безобидными настойками, и покачала головой.
— И что ты собираешься им рассказать? Что твоя мужская сила внезапно пропала и тебе нечем впечатлить местных девушек? Готова поспорить, старейшины посоветуют тебе обратиться за помощью ко мне же. — Я чувствовала себя хозяйкой положения. — Маркус, я не останусь с тобой, пойми это. Отпусти меня, отдай принадлежащую мне половину дома, и тогда я сниму проклятие.
Маркус задумался, пристально глядя на меня. Я видела, как он сощурил свои и так небольшие глаза, и язык у меня прилип к гортани. Маркус быстро подошел и, резко рванув меня за косу, притянул мое лицо к своему. От боли из глаз брызнули слезы.
— Если ты не будешь со мной, то и свободы не увидишь, шлюха дьявола! — прошипел он и, засунув мне в рот какою-то тряпку, сгреб с кровати, перекинул через плечо и потащил из дома.
Маркус шел позади домов, обходя жилые места. Над деревьями уже обозначивалась красная полоса — предвестница рассвета. Я молотила ногами и извивалась, как уж, выражая свой протест происходящему, пока Маркус не остановился и не приказал мне прекратить дергаться, иначе он располосует мне лицо ножом. Я притихла, потому что своим лицом очень дорожила. Куда он меня тащит? Хочет убить? Я немного похныкала, жалея себя.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Четверть часа спустя я поняла, что мы оставили деревню позади, а с ней и лес, где дожидался меня Флориан, и дом, где на полу в комнате лежал злополучный венец. Дорога пошла под гору, потом Маркус зашагал напрямик через поле. Очевидно, он хорошо знал дорогу. Впереди показалось приземистое строение, оказавшееся при приближении хижиной с соломенной крышей. Маркус обошел дом с другой стороны и наконец поставил меня на землю. От продолжительного висения вниз головой, перед глазами все закружилось, и я опустилась прямо в пыль. Маркус два раза ударил в дверь и почти сразу ему открыли. Шкафообразный детина посмотрел сначала на Маркуса, потом на меня.
— Еще принимает? Скажи ему, что девчонка умелая травница.
Детина кивнул и скрылся в хижине.
Маркус присел рядом со мной и кончиками пальцев почти нежно прикоснулся к моей щеке. Я отшатнулась, но он даже не заметил.
— А ведь все могло бы быть по-другому, Вивиан, — глядя мне в глаза, тихо сказал он. — Если бы твоя мамочка вела себя умнее и сразу согласилась отдать тебя мне Но она начала пристально за мной следить, да еще и отцу наговорила какой-то ерунды. Да, поведи они себя иначе, все бы определенно было по-другому.
Кляп по-прежнему был у меня во рту, хотя мне отчаянно хотелось задать всего один вопрос. Один, но такой важный. Увидев страх на моем лице, Маркус улыбнулся.
— Ты ведь знаешь, насколько ядовит вороний глаз[1]? Ну, конечно же, знаешь. Ты же достойная дочь травницы. Положить несколько ягод в блюдо с черникой не составило большого труда.
Я припомнила, как моя мама любила чернику. И у нас в доме всегда стояло большое блюдо, наполненное синевато-черными ягодами. Их приносил Генри, возвращаясь с очередной охоты.
Задохнувшись от злости, я рванулась к Маркусу, с отчаянием понимая, что причина всех моих бед совсем рядом, а я даже ничего не могу ему сделать.
Маркус тихо засмеялся.
— А Генри был настолько опечален разлукой с дорогой Мириам, что даже не заметил другой вкус вина. Несколько капель красавки[2], - помнишь тот пузырек из темного стекла в запасах твоей матушки? — и мы остались круглыми сиротками, ищущими утешения друг в друге. Как видишь, я не так глуп, как вы с мамочкой себе воображали.
По моему лицу полились слезы. Ощущение было такое, что внутри сжалась огромная когтистая лапа, из-за которой я не могу вздохнуть.
Детина вернулся, коротко бросив:
— Берем.
Он отсчитал Маркусу несколько монет.
— Прощай, возлюбленная сестра. Какая жалость, что все так закончилось.
От безостановочно катящихся слез я почти ничего не видела и не слышала. Детина подхватил меня и, словно тряпичную куклу, поволок в хижину. От потрясения сил сопротивляться не было. Да и зачем?
В конце темного коридора обнаружилась камера, забранная толстой решеткой. Детина позаботился снять с меня веревку, перед тем как втолкнуть внутрь камеры. Решетка лязгнула, закрываясь. Трясущимися руками я вытащила кляп, выплюнув несколько ниток, и приказала себе успокоиться, проглотив истерические всхлипывания. Я должна выбраться отсюда и отомстить Маркусу. Он не будет безнаказанно разгуливать на свободе, пока моя мама и Генри из глаз снова закапали слезы. Я быстро их стерла. Хватит! Сейчас главное — понять, где я оказалась.
Я прошла вглубь камеры, растирая затекшие запястья и осматриваясь. Куда лесные боги занесли меня на этот раз? Камера небольшая, но чистая и сухая. Земляной пол, в углу ночной горшок, несколько маленьких окошек под потолком пропускают достаточно свежего воздуха и света.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
На деревянной лавке, тянущейся из одного конца комнаты в другой, рядком сидели три женщины.
— Это что, шабаш ведьм? Вы тоже колдуньи? — спросила я, переводя взгляд с одного изможденного лица на другое. Я была полна самых невероятных предположений.