и рыжая от ржавчины: громадные листы и пластины щербатого, потерявшего свой цвет металла скрипели и скрежетали, наезжая друг на дружку. Шлем был заостренный, как морда, с прорезями для глаз и нижнюю челюсть оставлял свободной, чтобы она могла кусать и рвать.
Часовой выстрелил несколько раз, полицейские тоже нацелили свое оружие, но Йорек Бирнисон просто стряхнул пули, как капли дождя, и, раньше чем часовой успел обратиться в бегство, ринулся вперед со скрежетом и лязгом железа и сшиб его на землю. Деймон часового, здоровенный пес, кинулся к горлу медведя, но Йорек Бирнисон обратил на него не больше внимания, чем на муху, и, подтащив к себе часового одной лапой, нагнулся и взял его голову в пасть. Лира живо представила себе, что случится через секунду: он расколет череп, как яйцо, и начнется побоище, новые смерти, новая отсрочка; они никогда отсюда не выберутся, ни с медведем, ни без него.
Не задумываясь, она кинулась вперед и положила руку на единственное не защищенное броней место между шлемом и большой пластиной на плечах – она заметила в темноте клочок желтоватого меха, открывшийся, когда медведь наклонил голову. Она вцепилась в него пальцами, и Пантелеймон, превратившись в дикого кота, вскочил туда же и выгнул спину, готовый ее защищать. Но Йорек Бирнисон не шелохнулся, и полицейские не стали стрелять.
– Йорек! – произнесла она яростным шепотом. – Слушай! Ты мне должен. Теперь можешь отдать долг. Сделай, как я прошу. Не дерись с этими людьми. Повернись и уйди со мной. Ты нам нужен, Йорек, ты не можешь здесь оставаться. Иди со мной к гавани и не оглядывайся. Пускай разговаривают Фардер Корам и лорд Фаа, они договорятся. Отпусти этого человека и уходи со мной…
Медведь медленно разжал челюсти. Лицо часового, окровавленное, мокрое и серое, как зола, легло на землю, его деймон захлопотал вокруг, приводя его в чувство, а медведь отступил к Лире.
Никто больше не двинулся с места. Они видели, как медведь оставил свою жертву по приказу маленькой девочки с деймоном-котом, а потом расступились, освобождая путь Йореку Бирнисону, который протопал мимо них рядом с Лирой и направился к порту.
Она была занята только им и не замечала волнения, возникшего позади, злобы, вспыхнувшей в безопасности после его ухода. Она шла рядом с ним, а Пантелеймон бежал впереди, словно расчищая им дорогу.
Когда они пришли в порт, Йорек Бирнисон наклонил голову, расстегнул когтем шлем и с грохотом сбросил его на промерзшую землю. Почувствовав что-то необычное, цыгане высыпали из кафе и при свете антарных ламп, горевших на палубе судна, увидели, как Йорек Бирнисон скинул с себя остальную броню и, оставив ее лежать кучей на пристани, ни слова не говоря, подошел к воде, скользнул в нее без малейшего всплеска и пропал.
– Что случилось? – спросил Тони Коста, услышав возмущенные голоса горожан и полицейских, которые спускались по улочкам к гавани.
Лира объяснила ему настолько понятно, насколько могла.
– Но куда он собрался? – спросил Тони. – Не бросил же он броню? Ее сейчас же заберут!
Лира и сама испугалась: из-за угла уже появился первый полицейский, за ним еще несколько, потом Сиссельман со священником и двадцать-тридцать зевак с Джоном Фаа и Фардером Корамом.
Но при виде толпы на пристани они остановились, потому что рядом с ней появилось новое лицо. На броне медведя, положив лодыжку на колено другой ноги, сидел долговязый Ли Скорсби, в руках у него был самый длинный пистолет, какой приходилось видеть Лире, и направлен он был на выпуклое брюшко Сиссельмана.
– Сдается мне, вы плохо ухаживали за латами моего друга, – благодушно сказал он. – Смотрите, как заржавели! Не удивлюсь, если там и моль завелась. Так что постойте-ка тихо и спокойно и не сходите с места, пока медведь не вернется со смазкой. Хотя можете и домой пойти, почитать газету. Воля ваша.
– Вон он! – сказал Тони, показывая на скат в дальнем конце причала, где Йорек Бирнисон вылезал из воды, волоча что-то темное. Выбравшись на причал, он отряхнулся; в обе стороны полетели целые фонтаны воды, и мех его снова поднялся и стал густым. Потом он наклонился, взял зубами черный предмет и поволок туда, где лежала броня. Это был мертвый тюлень.
– Йорек, – сказал аэронавт, лениво встав и по-прежнему держа на мушке Сиссельмана. – Здорово.
Медведь повернул голову, буркнул и одним когтем вспорол тюленя. Лира зачарованно наблюдала за тем, как он разворачивал на пристани шкуру и сдирал полосы подкожного жира, а потом намазывал им броню, тщательно накладывая на те места, где пластины находили друг на дружку.
– Ты с этими людьми? – спросил медведь, не прерывая работы.
– Ну да, – сказал Ли Скорсби. – Похоже, мы оба завербовались, Йорек.
– Где ваш воздушный шар? – спросила Лира у техасца.
– Сложен в двух санях, – сказал он. – А вон и босс идет.
Подошли Джон Фаа, Фардер Корам и Сиссельман с четырьмя вооруженными полицейскими.
– Медведь! – произнес Сиссельман тонким сиплым голосом. – Тебе разрешается отбыть с этими людьми. Но предупреждаю тебя: если ты снова появишься в пределах города, с тобой обойдутся безжалостно.
Йорек Бирнисон ухом не повел и продолжал заботливо намазывать доспехи тюленьим жиром; Лире пришло в голову, что он относится к броне так же любовно, как она к Пантелеймону. Да ведь так он и сказал: броня – это его душа. Сиссельман и полицейские удалились, постепенно стали расходиться и горожане, хотя несколько человек продолжали глазеть.
Джон Фаа приложил ладони ко рту и крикнул:
– Цыгане!
Все были готовы к путешествию. С тех пор как высадились на берег, они только и ждали команды; сани были нагружены, собаки в постромках.
Джон Фаа сказал:
– Пора отправляться, друзья. Мы все собрались, путь свободен. Мистер Скорсби, вы погрузились?
– Готов, лорд Фаа.
– А ты, Йорек Бирнисон?
– Когда оденусь, – сказал медведь.
Он кончил смазывать броню. Чтобы не пропадало зря тюленье мясо, он поднял зубами тушу и закинул на задок больших саней техасца, после чего стал надевать броню.
Удивительно было наблюдать, как легко он с ней обращается: металлические пластины кое-где были толщиной в два пальца, а он накидывал их на себя, словно шелковые лоскуты. Заняло это меньше минуты, и на этот раз никакого ржавого скрежета не было.
Спустя полчаса экспедиция была уже в пути. Под небом, населенным тысячами звезд и яркой луной, сани подпрыгивали и громыхали на рытвинах и камнях, пока не выехали на чистый снег за окраиной города. Тут громыхание сменилось тихим хрустом снега и скрипом дерева; собаки побежали резвее, сани двигались быстро и плавно.
На задке саней Фардера Корама Лира, до глаз закутанная в мех, шепнула Пантелеймону:
– Ты видишь Йорека?
– Он идет рядом с санями Ли Скорсби, – ответил деймон, притулившийся в виде горностая к ее капюшону.
Впереди, за