бокам, по быстрым взглядам, которыми он окидывал зал ресторана, по вкрадчивому голосу, внешней неброскости, несмотря на красивое лицо, девушка заключила, что он слишком серьезный фрукт, чтобы пытаться обвести его вокруг пальца.
Она вдруг заволновалась, да так, что, торопливо рассчитавшись в ресторане наличными, поехала на лифте вниз, разглядывая в отражение зеркальных лифтовых стен свое озабоченное лицо. В своем номере она сбросила сообщение на турецкий номер телефона: «Отменный обед. Хорошо бы таким же был и ужин».
Вышла из отеля и прошла по мокрой от влажности улице пешком к спуску из отеля. Неподалеку возвышалась еще одна большая гостиница. Избегая таксистов, норовивших остановиться около нее, ослеплявших фарами, она спустилась с горки. Тут уже вечернее бойкое движение транспорта позволяло поймать случайное такси, а не из тех, кто крутился около отелей. Те ребята могли работать на спецслужбы, элементарно стучать. Никаких лишних слов при местных таксистах — так ее инструктировал спец по Турции в МИ перед отъездом.
Она проверялась, пока шла до дороги. Что-то явно ее беспокоило. Теперь она надела джинсы и куртку поверх легкой туники, прикрывающей бедра. Привычные стереотипы в одежде порой были выше доводов разума.
Такси она остановила, затем отказалась в нем ехать, дождалась следующего, благо от желтых стамбульских такси пестрела дорога. Она назвала адрес наргиле-кафе. Но, приехав на место, дождалась, когда таксист уедет, и только тогда пошла в другое кафе, находящееся через дорогу.
Навид уже сидел внутри, окутанный дымом кальяна, как вуалью. Он взглянул на Симин вопросительно. Она подсела к нему за столик.
— Что-то идет не так, — сказала она, при этом выглядела беспечной, бросила в рот черешню, лежащую тут же на низком столике в расписной плошке рядом с физалисом в коричневых подсушенных чехольчиках-фонариках. — Он слишком непростой, чтобы так легко дать нам возможность поставить приборчик.
Навид кивнул. Лохматый, с черной щетиной, топорщащейся на впалых щеках, он смотрел в одну точку на столе, словно медитировал. Однако Симин привыкла к подобной манере общения с ним. Она говорит, он слушает, иногда не соглашается, но без споров и пустой болтовни. Его доводы всегда веские и по делу.
— Что он говорил по телефону?
— Ничего особенного, кроме того, что я тебе уже сообщал. По телефону такие люди лишнего не болтают. Эта сдержанность не вызывает подозрений. Ты хочешь сказать, что он знает о прослушке?
Теперь кивнула Симин.
— Тогда не исключено, что мы уже в разработке у местных, — кальян забурлил — так резко и глубоко затянулся Навид. — Несложно вычислить нашу афганку.
— Вот-вот. Я проверила. В отеле ее уже нет. Часа два как исчезла. Я спросила у другой горничной не на своем этаже и не на этаже нашего приятеля. В гостинице вроде не заметила никаких тревожных сигналов. Ну да разве их так увидишь?
— Документы у тебя с собой? — спросил Навид, повесив трубку с мундштуком на ручку кальяна.
Симин показала ему свой паспорт приоткрыв сумочку. В номере остались только ее вещи, ничего, что могло указывать на ее принадлежность к спецслужбам и к Ирану. Вся одежда с китайскими бирками или Евросоюза. Она не исключала, что больше не вернется в отель.
Лихорадочно обдумывала сложившуюся ситуацию.
— Жучок не стоило ставить, — высказал общую мысль Навид.
Он был против этого, но Симин настояла, поскольку на нее давили обязательства перед Фардином. Его желание узнать, с чем прибыл в Турцию Яглом, перевесило доводы разума и безопасности. Хотя Фардин предупреждал, чтобы она в первую очередь думала о безопасности. Увлеклась. Погорячилась и, кажется, совершила просчет, который может стоить жизни всей группе.
— Ну погоди, еще ничего неясно, — попытался утешить ее Навид и заодно снизить градус своего волнения. — Даже если он заподозрил, проверил. Времени мало прошло. Ну поднял он тут местных своих дружков. Какие доказательства? Потрясут прислугу. Да, — он замолчал, понимая, что афганка тут же сдаст Пынара, их турецкого агента. Ведь именно Пынар с ней договаривался и платил ей. Он взял у нее телефон и вернул быстро, пока Яглом парился в турецкой бане при отеле. — Будут искать Пынара, по камерам могут отследить. Ну и что? Пока его найдут. Пока начнут с ним работать, — он поморщился. — Парень быстро не сдастся. Нам хватит времени уйти, не стоит паниковать.
— А твой визит в отель? Ты там не живешь… — Симин провела рукой по лбу и тихо засмеялась. — Я правда паникую. Туда заходит масса народа. Куча конференций проводится. Когда я выходила, прибыла группа арабов в дорогущих дишдашах и сандалиях.
— Зачем им отсматривать всех? Они поглядят на камерах тех, кто приходил в то время, когда Яглом парился. В первую очередь. А поскольку ты дала указание охране на входе меня пропустить, могут поинтересоваться тобой. Хуже, если проследят, куда я пошел. У тебя ведь я так и не был.
— Это уже след, — побледнела Симин. — Я, конечно, могу сказать, что ты позвонил, хотел приобрести картину, я собиралась тебе показать варианты в портфолио. Ты прошел охрану, но ко мне не поднялся, и телефон твой был уже недоступен.
— Вариант. Однако ты иранская гражданка. Начнут проверять входящие-исходящие.
У Симин для связи с Навидом другой телефон. Но на том, по которому она связывалась с покупателями картин и галеристом, нет подозрительного звонка потенциального покупателя. Оправдательная версия с треском рухнет.
— Звонок на городской телефон в номер? — понял ход ее мыслей Навид, но тут же осекся. — Те звонки они тоже могут отследить. Для отчетности запись ведется. Вдруг кто из клиентов откажется платить за международные звонки. Да и местные могут включить в счет. Вот тут у нас очевидный прокол. Будут отсматривать пришлых по камерам в то время, а затем проверять, к кому они приходили. И тут мы горим.