может приказывать, но в то же время он был коммунистом, а для коммуниста партийная дисциплина прежде всего.
Фюлеп сидел за столом и сворачивал цигарку. Прядь волос упала ему на лоб, из-под которого на Лаци смотрели умные глаза.
— Где пропадал, Лаци? Как дела?
— У бургомистра.
— По партийным делам?
— Нет, по личным. Я хочу… одним словом, я женюсь…
— На Магде?
— Да.
Фюлеп помолчал немного, потом протянул Лаци портсигар и сказал:
— Закуривай…
Лаци ловко скрутил цигарку. Этому искусству он научился у Франци, когда они прятались по подвалам.
«Интересно, что задумал секретарь? — промелькнуло у Лаци в голове. — Уж не говорил ли он об этом с Шухангом. Тот ведь считал, что женитьба будет только лишней помехой для работы: женатый человек уже не тот работник, мысли его часто заняты домом и семьей. Но Фюлеп не Шуханг. Он образован, воспитан, лучше понимает людей. Но почему тогда он улыбается?»
Лаци захлопнул портсигар и спросил:
— А ты что скажешь на это, дядя Йошка?
— Что я скажу? А то же, что сказал бы ты, когда я вместе с Магдой пошел бы в загс?..
Лаци тяжело вздохнул и сказал:
— Остроумнее ничего не придумал?
— Я сейчас в остроумии не упражняюсь, — уже серьезно отрезал Фюлеп.
— Удивляюсь.
— Я не хочу, чтобы ты советовал мне не совать свой нос в твои дела.
— Понятно.
— Что я могу тебе сказать, если ты готов вместо меня направлять всю политику в городе. — В руках у Фюлепа была статья, в которой Лаци раскритиковал Хайагоша. — Кто тебе поручал писать такую статью?
— Но… я думал, что… я слышал, что… А разве я не являюсь редактором стенной газеты?
— Послушай, ты, умник… Я являюсь секретарем партийной организации, однако могу делать только то и так, как постановила парторганизация. А если мы с тобой будем вывешивать подобные статьи для общего обозрения, то нам с тобой такого пинка дадут под одно место, что мы будем катиться до Великой китайской стены.
— Я ведь и на завод могу вернуться, — сказал Лаци. — Кстати, Репце уже звал меня обратно.
— Разумеется, там и пайки дают, а будущему главе семьи нужно думать о будущем…
— Не об этом речь. Но ты мне ответь: выступал Хайагош с нападками против Фрезлера или не выступал? Пытался он освободить из-под стражи священника Ковальски или не пытался?..
— Я, дружище, лично присутствовал на том совещании и должен тебе сказать, что у Хайагоша более острое политическое чутье, чем у Фрезлера. Мы еще должны поблагодарить его за то, что он предупредил нас об опасности антикоммунистической пропаганды в адрес коммуниста — начальника полиции.
Стало тихо. Лаци не знал, что сказать. Он любил и уважал Фюлепа, и вот теперь попал в такое неудобное положение. Да и что ему можно сейчас сказать? Пообещать, что впредь он будет более осторожным?.. Смешно! Да Фюлепу такие обещания и не нужны.
— Надоело мне порядком, дружище, постоянно исправлять ваши ошибки, — рассерженно сказал Фюлеп. — Я с большим трудом разыскал этого Хайагоша, вырвал его из рук озверевшего Лёринца Рабица, а ты тут начинаешь подкапываться под него, нанося тем самым удар по фронту единства. А кого я завтра найду на место Хайагоша? Кого?
— Почему «постоянно»?.. Я, например, споткнулся первый раз, — возразил Лаци.
— Если бы ты один такой был… Ты представь себя на моем месте… Я, как угорелый, мчусь в Дебрецен за Хайагошем. К счастью, встречаю там знакомого в секретариате, вместе с которым в свое время сидел в тюрьме… А какой-то Рабиц всех называет оппортунистами, угрожает, но мне все же удается вырвать Хайагоша. Тут появляешься ты со своей статьей. Хорошо еще, что у Жужи больше здравого смысла, чем у тебя, а то быть бы беде. А завтра мне снова нужно ехать в Дебрецен, помогать освобождать уже самого Лёринца Рабица.
— Освобождать?!
— Заявляется ко мне, представь себе, отец Лёринца и говорит, что сына его арестовали русские. Просит, умоляет: «Езжай, Йошка, скорее в Дебрецен, спаси сына, а то, чего доброго, загонят его русские в Сибирь, тогда уж его оттуда не выцарапаешь». Посмотрел я на старика, и жалко мне его стало: как-никак отец, а отцу сына всегда жалко, даже если тот идиот. Крутится около меня старик, покоя не дает: «Йошка, что же это такое? Неужели опять власть у буржуев оказалась? Разве мой сын не воевал за новую жизнь?» Пришлось объяснять старику, в чем суть целей пролетариата, который, прийдя к власти, не все старое ломает и прочь отметает…
— Не понимаю я, почему русские товарищи арестовали Лёринца? — Лаци обрадовался, что разговор перешел на другую тему.
— Да потому, что он перенес свою деятельность за Тису и начал арестовывать там богатых крестьян да сельских судей, но ведь и те могут найти на него управу в Дебрецене! А уж поскольку мы выступаем единым фронтом с партией мелких хозяев, нам никак нельзя нарушать единство. Вот почему я тебе и сказал, что снова еду в Дебрецен исправлять ошибки, которые натворил там Рабиц…
Фюлеп встал из-за стола, подошел к Лаци и протянул ему злополучную статью, заметив:
— Не понимаете вы, как чувствительны люди, а пером можно нанести очень тяжелую рану. — Положив руку на плечо юноши, добавил: — Послушай, я тебе действительно надаю тумаков, если ты не пригласишь меня свидетелем на твое обручение…
— Мне нужны два свидетеля… одним будешь ты, другим — Шуханг, — быстро сказал Лаци.
Фюлеп подошел к окну и выглянул на улицу, заслонив собой почти все окно.
— С Шухангом мне будет не особенно приятно идти в церковь. Ты же знаешь, что он не любит священников. Он так радовался, когда увидел Ковальски под конвоем полицейских.
— В церкви мы венчаться не будем, зарегистрируемся в магистрате, и все…
— А, это совсем другое дело. Тогда можно и с Шухангом. — Фюлеп протянул Лаци руку и уже дружелюбно сказал: — Но, смотри, в следующий раз ты уж советуйся со мной по поводу таких статей. В нашей работе мало зарядить винтовку. Нужно еще знать, и знать точно, в кого ты будешь целиться. Ну, привет.
Когда Лаци вышел из кабинета Фюлепа, Жужи с любопытством посмотрела на него и спросила:
— Ну как, здорово тебе досталось?
— Мне?.. Очень мило побеседовали с товарищем Фюлепом.
— Господин редактор, вы уж мне не морозьте голову… Что с Хайагошем?..
— Ты имеешь в виду статью? Вот она, пожалуйста.
— А что с ней делать?
— Брось в корзину для мусора.
Жужи победоносно рассмеялась, а Лаци с безразличным видом вышел из комнаты.
Поздно вечером он вместе с Жужи возвращался