нужна была показуха мысленной и творческой работы чтобы они поверили.
— Сколько будет переселенцев? — спросил я у священника, на что тот перевел взгляд на главу общины.
— Две семьи, — пробормотал мой отец.
— Это сколько в человеках? — карандаш зажатый в моих руках, так и застыл на первом пункте. — Па. Сколько их приедет? Десять, двадцать или сразу сотня.
— А давайте спросим у Обрама, — предложил наш полицейский, видя что его товарищ малость подзавис.
Пастор хмыкнул, но взял лист бумаги и, усевшись за стол, стал что-то быстро писать.
— Святой Отец, допишите вопрос об их религии. А то мало ли, вдруг они православные. Кто их тут окормлять будет?
— Вот! Не даром я тебя позвал! То всевышний направлял мои мысли! Если они православные, то и мы им помочь не сможем. Нас общество не поймёт, — и он принялся азартно что-то дописывать.
Дописав, промокнул текст и, вложив его в маленький конверт, позвонил в бронзовый колокольчик, стоявший на столе. На его звон в кабинет заглянул Орто Мякинен, мой одноклассник, который в свободное от уроков время и по выходным был служкой в церкви.
— Орто, отнеси нашему телеграфисту и дождись ответа. И бегом сюда. Это очень важно! Понял меня?
— Да, святой отец! — и Орто, схватив конверт, пулей вылетел из кабинета, не забыв кинуть на меня заинтересованный взгляд. Ой, чувствую, в школе меня замучают вопросами.
Ждать ответа пришлось недолго. Церковь, как и почта с управой, располагались в центре села. Так что, уже через десять минут, запыхавшийся и разрумянившийся на морозе мальчишка принёс нам ответ. Всё это время, каждый был занят своими, какими-то наверное очень важными делами. Отец что-то просматривал в своей записной книжке, пастор перебирал книги на книжной полке, а наш участковый листал тонкую брошюрку. А я считал трещинки в побелке.
— Так. Самое главное, — священник впился в текст ответного послания. — Ага. Хорошо. Обе семьи — протестанты. А уж общий язык с детьми нашего наставника Мартина Лютера мы найдём, — и он мелко перекрестился.
Я с отцом и дядей Раймо перекрестились вслед за ним.
— А числом их. Две старшие семьи и три младшие. Девять мужчин, одиннадцать женщин и, на момент отъезда Обрама, двенадцать детей разного пола. Записал? — спросил он у меня. — Что дальше?
— Нельзя давать им просто так деньги или дарить подворья, — я всё же рискнул и сказал прямо что думаю. — Мало ли у нас в селе семей ютится в тесноте. Чужим вы поможете, а наши спросят — а мы?
— Мал ещё нам тут… — начал было выговаривать мне отец, но был тут же заткнут пастором.
— Господин староста! Мы как с вами договаривались? Вы уже забыли? Пусть ваш сын выскажется полностью. Прошу, продолжай, Матти.
— Ну. Я, как бы, о том, что надо подворья прикупить. Они общине всегда пригодятся. Погорельцев переселить или карантин устроить. А с приезжими договор надо заключить на аренду домов. Пусть и без оплаты. Допустим, лет на пять. За пять лет-то можно на свой дом скопить, я думаю. А то, мало ли, заложат дома в банк, получат денежки и удерут. И опись составить перед вселением, чтобы взыскать, если они за пять лет что-то повредят или разрушат.
— Матху! Такое ощущение, что я сейчас твоего отца, дядю Кауко слушаю. Тот тоже про банки, аренду, описи и взыскания любит поговорить. Как будто твой мелкий у него учится, — первым высказался дядя Раймо.
— Так он у него и учится. Как наследник.
— Не понял! Он же младший. Какой из него наследник?
— Ну, так получилось. Теперь Матти наследник, — смущенно ответил отец, понимая что сболтнул лишнего.
А он у меня кремень, однако. Надо же, несколько лет молчал. Я думал, что он про это уже всем проболтался.
— Господин старший констебль, потом у друга всё и узнаете. Давайте заканчивать наше собрание, а то скоро уже служба будет. Матти, спасибо тебе огромное за помощь. Ты высказал очень зрелые и важные в этом вопросе суждения. Скорее всего мы их и примем как основные. А сейчас можешь ступать.
— Святой отец! А там, в тех средствах, что на покупку подворий пойдут, не найдётся немного лишних? — решил я понаглеть и попытаться закрыть ещё один вопрос, который меня волновал. — Это для общины. Вернее, для всех людей. Ну, как бы… — я неожиданно стушевался под тремя взрослыми взглядами. Хрен их знает, как они отреагируют на моё предложение.
— Ну. Смелее, Матти. Говори что хотел, — подбодрил меня пастор.
— Люди. Из нашей губернии, когда едут в Улеаборг и из него, ночуют на обочине тракта и в туалет ходят куда попало. Может, построить уборные, навесы для телег или саней, а, может, и постоялый двор с трактиром для проезжающих. Можно и торговые места. Будет доход для общины, — почти пулемётом протараторил я, опасаясь, что меня прервут и высмеют.
— Вот! Смотрите, господа! — священник развернул мою тушку лицом к отцу и дяде Раймо. — Вот оно! Наше будущее! Будущее нашей страны! Тот, кто думает не только о себе, но и о всех людях! А вы патроны покупаете! Нет, чтобы все деньги мне принести! — пожурил эту хитрую парочку отец Харри. Ой, чувствую я, что дома мне достанется.
И я, почти угадал. Получил выволочку от отца за то что отдал свою идею о постоялом дворе. Хорошо, что мне на помощь пришел дед, который осадил сына.
— И кто бы этим занимался? У нас кирпичный завод не достроен, я там днюю и ночую. Ты что ли? Так займись. Ещё не поздно. У общины на всё денег не хватит.
…..
Но вскоре, произошли события, которые полностью затмили наши маленькие семейные неурядицы, проблемы села и поставившие всю Финляндию с ног на голову.
Пятого февраля все финские газеты вышли с манифестом Николая II с интригующим названием «Милостивое объявление Его Императорского Величества», в котором говорилось об ограничении действия финской конституции и превалирования имперского законодательства над местным. И об ограничении власти финского сената.
Всё местное общество было очень возмущенно этим манифестом. Газеты печатали статьи с чуть ли не революционными призывами, и генерал-губернатор Бобриков начал их закрывать. На месяц даже закрыли «Ежедневную газету» (Päivälehti), в литературном приложении которой и публиковали моего Мумми-Тролля. Ээро Эркко был вынужден уйти с поста главного редактора, передав его Текле Хултин. Что вызвало волну восторгов среди политически активных женщин княжества — первый главный редактор-женщина.
В начале марта от Леопольда Мехелина пришёл денежный перевод и телеграмма о аренде на несколько дней, всего кемпинга. Отец с дедом даже обрадовались подобному