Читать интересную книгу Цветочный крест. Роман-катавасия - Елена Колядина

— Ежели, один гребец весло потихоньку бросает, то, значит, другому двойная тяжесть, — словно читая мысли Феодосии, грозно вещал отец Логгин. — Коли ты сладко съела, то, значит, другой — горького сухаря погрыз. Коли ты каши с бараниной вкусила, то другой — лепешку из лебеды.

Впрочем, перечисления яств вызвали у отца Логгина бурление в пищной жиле. Так что он бросил сии примеры и перешел к другой теме.

— Что же ты не покаешься, дочь моя, в старом своем грехе? Кто таскал куклу Христа на торжище? Али не ты?

— Аз есмь…

— Что же тебе в голову взбрело? Погоди, не отвечай. Аз сам отвечу: один богомерзкий проступок непременно тянет за собой следующий. Совершила ты грех зрения скоморошьих потех на торжище и тем дала дьяволу повод полагать тебя в его стане. И он, смрадный искуситель, тут же твоими руками еще более великий грех совершил — изготовил деревянный щурбан с обликом Христа и заставил тебя носить его над глумливой толпой.

— Нет, Батюшка, нет! Сие — не от дьявола. Аз хотела спасти Господа нашего от смерти на кресте! Хотела, чтоб он жив остался!.. Разве дьяволу хочется того же? — с большим чувством промолвила Феодосья.

— Именно! Именно! Дьявол только того и желает: чтоб Христос не принял мук на кресте за грехи наши.

— Да как же?

— Иисуса распяли за грехи наши. А коли не распяли бы, то, значит, и грехов за нами нет? Бражничают тотьмичи, любодействуют, разбойничают, а все это не грехи? А так, детские безвинные шалости? Так какое ты имела право Христа спасать?

— Отче, но ведь все в руках Божьих. Значит, и спасала аз Иисуса по воле Божьей? — осенилась Феодосья.

— Не могло быть такой Его воли. Христос должен, обязан был принять смерть! А иначе… — отец Логгин замешкался, не находя аргументов. — А иначе…

На языке у него вертелось: «а иначе все учение наше ложно?». Но мысль эта отца Логгина напугала. Он перекрестился и произнес:

— А иначе не было бы креста! И что бы тогда высилось на главах наших церквей? Что бы мы носили на теле? Как осеняли себя крестным знамением? Ведь крест — сиречь один из краеугольных камнй веры.

— Да-да, это истинно, — сраженная силой аргумента, пробормотала Феодосья. — Что же высилось бы на главах церквей, коли креста бы не существовало?

— Хм… — сказал отец Логгин, которого тоже чрезвычайно увлек вопрос: чем возможно украсить главки храмов, кроме креста? «Фигурой петуха можно было бы, — задумался он, — бо петель криком тьму распугивает, рассвет провозглашает. Львом неплохо было бы, дабы показать, что православие — царь религий. Хотя…»

— Отче, а нельзя ли солнце на главки укрепить? — предложила Феодосья.

— Солнце?! — в ужасе воскликнул отец Логгин и отринул мысль о львах. — Да ведь солнце без креста — суть языческий символ!

Очнувшись от размышлений, отец Логгин замер: о-о-о! В ересь ввергся он, представив на маковке часовни льва али петеля.

Он срочно произнес «Господи и Владыко живота моего» и четырежды поклонился.

Глядя на него, и Феодосья зашелестела молитвы.

— Аз, батюшка, все поняла и каюсь. И в следующий раз, ежели случай такой и подвернется, Христа спасть аз не буду. Пущай себе висит на кресте на радость людям.

— Истинно, дочь моя, — согласился отец Логгин. — Пускай православный люд с умилением в сердце радуется, зря Иисуса, принявшего муки.

— Отчего зрить муки полезно? — удивленно спросила Феодосья, вспомнив казнь Истомы.

— Ежели бы, лицезреть страдания было вредно, то Государи московские не стали бы столько народу жечь и вешать, — уверенно пояснил отец Логгин. — Не зря прозорливые наши цари казни совершают принародно, а не украдом. Сие — есть воспитательный момент.

— Отче, ведь муки самым лучшим людям насылаются? — вдруг с надеждой спросила Феодосья.

— Истинно. Страданиями Бог награждает любимых сынов своих.

«Олей! О! — обмякла Феодосия. — Значит Истома — тоже любимый сын Его. И не мог он быть разбойником, торговать табачным зельем. То наветы были. И смерть его чиста. И глядит он сейчас на меня из небесного царства, а не из ада».

— Благодарю тебя, Господи! — по лицу Феодосии побежали слезы, тихие и кроткие, как смерть коровушки.

Отец Логгин сделал удовлетворенное лицо. Но, тут же пригрозил:

— Коли в ближайшее время тотьмичи не прекратят грешить разнообразно, то вздыбится земля над Сухоной, и извергнутся из нея пеплы и газы, потечет огенная река из расплавленного железа и схоронит город.

— Батюшка, как сие возможно? Неужто из самого ада огонь потечет? — не поверила Феодосья.

— Тому уж бысть примеры. Извергался железный огнь на грешный город Помпеус. Из горы Везувиус вырвались тучи смрадных газов…

— Отче, так у нас здеся гор нет? — с надеждой сказала Феодосья.

— Вспухнет гора, как грыжа, а потом лопнет, как чирей!..

Внезапно отец Логгин поднял перст и радостно сообщил:

— Ага! Ведь бысть у меня в книге иллюстрация сего дьявольского огня. Сей час принесу.

Батюшка помчался в каморку и вскоре явился с торжествующим лицом. В руках он держал пухлую книгу. Отец Логгин полистал сей фолиант и торжественно продемонстрировал Феодосье раскрашенную гравюру.

В пламени свечи Феодосья увидала серую гору с дыркой и черным дымоходом на верхушке. Справа от горы изображена была куща зеленых дерев. А из дымохода, который отец Логгин эффектно назвал «жерло», лилась брусняного, как кровь, цвету река! Она заливала чудные дома с плоскими крышами и голых людей, в ужасе бегущих вниз, в сторону Феодосьиного подола.

Сие доказательство возможности изрыгания подземного огня на Тотьму оказалось для Феодосьи непререкаемым. Усомниться в информации, зафиксированной в книге, для тотьмичей было бы столь же нелепо, как усомниться в существовании лешего или банника. Феодосья мелко задрожала. Мысль, что из-за неисправимых тотьмичей огонь может залить острог, и церкви, и хоромы, и братика Зотейку, поразила Феодосью. Сонм различных чувств разом охватил Феодосья, как если бы окружили ея лучники и разом вонзили стрелы в сердце, печень, висок и ягодицу. Сердце ея пылало верой, душа горчила утратой и несправедливостью мироздания, в висках стучало от порывов изменить свой собственный живот, поджилки дрожали, и ликовал дух от мысли, что отныне все грехи тотьмичей будет брать на себя она, Феодосья.

Отец Логгин захлопнул книгу.

Перед глазами Феодосьи все еще стояла гравюра. Она вгляделась в рисунок. И тут же задалась вопросом — совершенно неуместным в сий момент!

— Отче, почему на рисунках всегда дальние вещи одного размера с ближними? Ведь вдали человек меньше. Аз как-то вышивала у окна, да и поглядела в ушко иголки на улицу. Так в ем, в ушке, корова поместилась и две овечки. Я потом над сим размышляла и сама своим умом дошла, что Месяц не с блин размером, а никак не меньше, чем изба. Просто он далеко от взора нашего и потому кажется маленьким.

Феодосья горделиво поглядела на отца Логгина, ожидая восхищения.

Но отец Логгин посмотрел на Феодосью весьма снисходительно.

— Сие явление — сиречь перспектива. Еще греки (отец Логгин благоговел от всего греческого) знали, что увиденное нами вдали сокращается в розмерах. Но, греческие философусы доказали, что перспективное сокращение предметов на рисунке — сиречь лжа. Ведь мы-то знаем, что дом вдали такого же размера, как и вблизи. Так зачем же рисунком обманывать зрителя? А?!

— Не знаю… — растерянно ответила Феодосья.

— Что, как на Иконе эдакий зело умный рисовальщик изобразит перспективу, и получится, что Иисус на заднем плане будет меньше дьвола не переднем?! Прости, Господи!

— Это не есть хорошо, — согласилась Феодосья.

— Еще Платонус подтвердил, что изображенное в перспективе — ложно и призрачно. Изображать надо не видимое, а знамое! — последнюю фразу отец Логгин произнес с напором, так что Феодосья восхищенно решила, что сие изречение — его собственное.

Но дух любознательности все еще не отпускал ея.

— Отче, но ведь на рисунке человек изображает не настоящий предмет, а лишь его образ. Отчего бы и не использовать перспективу, как приукрашение? Приукрашают же на рукоделии петуха али цветочки?

— Цветочки… Эх, ты… — со вздохом рекши отец Логгин. — Приукрашать живот надо не на рукоделии, а в действиях своих и помыслах. А в действиях разве тот грех, что совершен был раньше, становится меньшим по размеру? Не-е-е!

— Истинно, — согласилась Феодосия. И больше уж в дискуссии не вступала.

Засим отец Логгин мирно отпустил другие мелкие прегрешения Феодосии и отпустил ея с миром, наказав усмирять похотствующую плоть всеми возможными способами и без всяких экивоков на дальнюю преспективу!

Феодосья вышла из церкви та и не та. Так зайчик из серо-коричневого становится белоснежным, а это значит, что ожидает его другая жизнь: в холоде, голоде, на ветру, но в ожидании весны. Такой весной для Феодосьи было рождение чадца. И ожидать ея, весну, Феодосья была твердо намерена в постничестве и затворничестве, в любви к Богу. Она хотела было по привычке крикнуть Фильку с санями. Но, тут же перекрестилась и пошла пешком, держась за сани голой рукой. Филька, не дерзнувший продолжить сидение на месте возницы, слез и так же пошел рядом с санями. Шли оне около часа. Ведь любимая церковь была теперь далековато от новых хоромов Феодосьи в слободе солепромысленников. И хотя возле дома Юды бысть своя церковь, Феодосью тянуло в родную, с детства.