горы.
Через пару дней он отпустил Серого – решил, что тот сам дойдет до дома. Сердце разрывалось, когда он смотрел, как Серый карабкался по камням и сбивал копыта. Он легко хлопнул его по крупу: ступай! Серый постоял-постоял и пошел вниз. Умный был.
Побродив по горам дней семь-восемь, Шолохов набрел на семью цаатанов. Это особый народ на севере Хубсугульского аймака. Живут в чумах, пасут оленей, говорят на своем наречии. Он остался.
Олени – это совсем другое, чем лошади. Они не так привязаны к человеку. Ездовой олень не быстр, но очень вынослив, неприхотлив. Не любит жары. Добр и ласков. Очень упрям. Если олень что задумал, не отступится. В общем, было интересно. Шолохов помогал пасти стадо, строить чумы. Делал всю мужскую работу. Сошелся с дочерью хозяина. Прожив больше года, он однажды встал утром, потрепал любимого оленя по холке, оставил для сынишки вырезанную из дерева игрушку и ушел.
– Где шатался? – спросила мать.
– У цаатанов, – ответил Шолохов.
– Понятно, – мать налила ему чая. – Как там весна? С кормом как? Год вроде хороший.
– Хорошо. Травы полно.
– Понятно, – повторила мать. – Учиться не пойдешь?
– Нет. А как мой Серый?
– Ой, он же скачки выиграл. Скакал соседский малый, а выезжал твой брат Джага. Вскоре после того, как ты исчез, он пришел. Усталый, без седла. Мы решили, раз без седла, ты где-то бродишь на другой лошади.
– Где он?
– Джага отогнал на склоны.
– Пойду посмотрю.
– Пойди, пойди.
Серый встретил его взволнованно. Задрожал, заржал, закосил глазом. Шолохов вскочил на него и понесся. Как это описать? Невозможно. В голове у Шолохова ничего не было, только ветер и ветер. Серый летел ровно, счастливо. Сейчас они бы выиграли все скачки мира. А через несколько дней Серый лег и больше не поднялся. Смотрел на Шолохова большим коричневым глазом. Что-то хотел сказать. Шолохов лежал рядом и ничего не мог понять.
– Сердце не выдержало, – сказал дядюшка Пэрэнлэй, знаток лошадей.
– Да я же и скакал-то совсем не много, – пробормотал Шолохов.
– Да не от скачки. От другого.
– От чего же?
– Может, от счастья, – хмыкнул дядюшка Пэрэнлэй.
Через несколько лет Шолохов, будучи в городе, решил зайти к друзьям детства. Застал Рамзию Рахимовну Янбухтину дома.
– Как вы?
– Хорошо. Как ты?
– Хорошо.
Вот и все. Рамзия Рахимовна Янбухтина толкнула сына:
– Подойди к отцу-то…
Тот насупившись подошел. Шолохов погладил мальчика по голове и подарил деньги.
– А Молотов где?
– Не знаю. Мы давно не живем вместе. Пьет он. Дирижировать не может. Музыканты смеются, что у него особая манера, а это у него руки трясутся. Сейчас вообще бродягой уличным стал. Давно его не видела. Иногда заходит денег попросить. Ты бы его не узнал.
– Мда… Ну ладно, пойду я.
– Посиди, сейчас муж придет. Поужинаешь.
– Да нет, надо уже на автобус.
Быстро-быстро наступили «взрослые» годы. Молотов стал «лопаткой». Так в Улан-Баторе называют опустившихся пьяниц, стоящих у магазина и просящих деньги, вытянув руку «лопаткой». Рамзия Рахимовна Янбухтина вышла в третий раз замуж и стала академиком химических наук. Видная дама, немногословная и жесткая. А Шолохов? Шолохов продолжает готовить хороших лошадей. Сейчас у него отличный Чалый. С Серым не сравнить, но лошадь редкая.
Ах да, следует, наверное, объяснить, почему мои герои носят такие странные имена. Понятно, что никто не звал Рамзию Рахимовну Янбухтину Рамзией Рахимовной Янбухтиной. Люди все-таки не такие чудаки. Чудаком был ее отец. Он очень любил слушать радио, и особенно Московское. В то время по нему для монгольских слушателей передавали викторину «Знаешь ли ты СССР?». Отец Рамзии Рахимовны Янбухтиной очень хорошо знал СССР и однажды победил в викторине. Из Москвы приехала редактор и ведущая этой викторины, моя незабвенная подруга, которую как раз и звали Рамзией Рахимовной Янбухтиной.
Победителя привезли в Улан-Батор, и Рамзия Рахимовна Янбухтина вручила ему телевизор и грамоту. Это сразило мужчину. Грамота. Телевизор. А главное – сама Рамзия Рахимовна Янбухтина из радио приехала ради него, жала его руку и даже целовала в щеку. Вот он и назвал свою дочь, которая как раз тогда родилась, этим великолепным именем. Люди же звали ее по-домашнему Джиджий. Когда девушка закончила университет и поступила в аспирантуру, ей посоветовали сменить официальное имя Рамзия Рахимовна Янбухтина на красивое монгольское имя тибетского происхождения – Балджордашиймаа. Но все равно она осталась Джиджий. Даже ее ученики говорят: «Джиджий гуай». Хотя какая она Джиджий? Джиджий – от слова «джиджиг», «маленькая», а она – толстая тетка с тяжелым взглядом. Но все равно…
Шолохов получился еще проще. Когда мама его рожала, папа читал «Поднятую целину». Поэтому его и назвали Шолоховым. Роман хороший, папе нравился, мама не возражала.
А Молотов – ну просто красивое имя. Из радио тогда неслось: «Молотов, Молотов»…
Третья волна
Судьба Гэнэнпэл и буддийская карма
Дадал-сомон. Родина Чингис-хана. Мы с моими молодыми коллегами в экспедиции. Изучаем хамниган84. В домике туристической базы жужжат мухи, но здесь не так жарко, как снаружи. Я лежу и слушаю – соседняя компания празднует двадцатилетие окончания школы. Господи, какие же они неугомонные. Пьют с утра. Потом играют в волейбол, потом поют песни, потом устраивают конкурс, кто первый добежит, кто больше поднимет и т.д., потом снова пьют, потом дерутся, потом… в семь утра истово поклоняются обо85 в «энергетическом» центре, где, якобы, родился Чингис-хан. Я смотреть-то на них устаю. Мои молодые коллеги что-то расшифровывают, что-то переписывают. Тоже неутомимые… Мне ближе мухи. Жу-жу-жу, жу-жу-жу, здесь посидят, там полежат, каких-то гадостей поклюют, глазами повертят…
Стук в дверь нарушает мой полусон. Выхожу. На скамеечке сидит унылый человек с пачкой книг. Местный журналист на пенсии, предлагает что-нибудь купить. Господи, как мне это надоело! Я уже не могу с книгами иметь дело. Писать еще кое-как, а читать… Однако приходиться держать марку. Мол, интеллектуал, дочь известного отца. Ах, как интересно, да что вы говорите! Покупаю самую тонкую книжку из пачки – потом ведь таскать на себе. Открываю первую страницу. И… Нет, вы не так поняли – я засыпаю. А потом про книжку забываю.
Все-таки я ее прочитала. В Улан-Баторе шел проливной дождь. Было уютно лежать на диване и читать. Тяжелые тома не подходили, планшет надоел. Я взяла из стопки книг ту, что потоньше. Это оказалась книжка унылого журналиста из Дадала. Написана довольно непритязательно. Слог, близкий к газетному.