Читать интересную книгу Тайна похищенной карты - Хизер Террелл

Очереди подошли одновременно, так что когда Мара передавала охраннику свой билет и паспорт, она оказалась рядом с китайцем. Оба сделали вид, что не обращают друг на друга внимания, а лишь ждут разрешения пройти дальше. Первой его получила Мара. Пройдя вперед, она поставила свои вещи на конвейер, непрерывно следя за Беном.

Ее спутник добрался до рентгеновского сканера прежде, чем охранники пропустили их преследователей. Пока Мара ждала Бена, она смотрела, как охранник, переговариваясь по радио, сравнивает какой-то документ с паспортом китайца. Когда Бен забрал свои вещи с конвейерной ленты и надел ботинки, ко второй очереди бросилась целая ватага охранников и окружила китайца. Его товарищ начал медленно пятиться из очереди. Зря старался.

Бен едва оторвал Мару от зрелища. Пока они шли к выходу на посадку, она выудила из сумочки мобильник.

— Джо, мы преодолели все препоны в танжерском аэропорту.

— Слава богу.

— Зато нашему китайскому другу и его помощнику повезло меньше.

— Я описал ваших преследователей кое-кому из марокканского правительства и предположил, что у них не все в порядке с документами. Марокканская полиция задержала их, чтобы выяснить этот вопрос.

— Как тебе это удалось?

— У меня до сих пор сохранились кое-какие друзья в коридорах власти, — усмехнулся Джо.

53

Зима и весна 1500 года

Сагреш и Лиссабон, Португалия

Антонио идет вдоль серого крепостного вала, пока не достигает крайней точки Сагреша. Стоя на краю почти вертикальной скалы, он смотрит вниз, как там разбиваются о камни волны прибоя, и думает, какими они теперь кажутся ему маленькими.

Он делает глубокий вдох и пытается набраться мужества. Ему страшно пройти по пыльным улочкам своего городка возле Сагреша и постучаться в ее дверь. Он так не боялся, даже когда огибал Африку, держа курс на Индию. Ведь он собрался постучать в дверь Хелины.

Но Антонио понимает, что должен идти. Он должен выяснить, стоят ли чего-то те реалы, которые сейчас горят в его карманах. Он должен выяснить, примет ли его Хелина.

Он расправляет плечи и уходит со скал Сагреша в сторону родного городка. Он проходит мимо скромных жилищ своих друзей детства и знакомых рыбаков. Ему кажется, будто из одного окошка его кто-то зовет. Но он не останавливается. У него другая цель.

По мере того как он приближается к заветной улице, дома становятся все солиднее. Он узнает внушительные резиденции городских правителей и несколько изящных купеческих домов. А потом он видит его — побеленный известкой дом Хелины.

Антонио подходит к черному входу. Отряхивает пыль с темного плаща и новенького изумрудного камзола. Приглаживает волосы и похлопывает кисет с монетами, словно тот один дает ему право действовать. Только после этого он поднимает руку, чтобы постучать в дверь, и видит, что рука трясется, чего ни разу не случалось за весь поход в Индию.

На стук никто не выходит. Антонио ждет долго. Пока он размышляет, что теперь делать — постучать еще раз или, быть может, уйти и вернуться чуть позже, дверь со скрипом приоткрывается. На небольшую щелку.

Он видит глаза горничной Хелины, Санчи. Смотрит она отнюдь не дружелюбно. Она никогда не одобряла тайные прогулки своей хозяйки с мужчиной, чей статус был ничуть не выше ее собственного.

— Я хочу повидать твою хозяйку. Пожалуйста, передай ей, что Антонио Коэльо вернулся из похода в Индию, став главным штурманом и картографом капитан-майора Васко да Гамы.

— Ее здесь нет, — отвечает Санча, распахивая дверь и упирая кулаки в бока.

— Тогда я зайду попозже. Когда она должна вернуться?

— Нескоро, — отвечает женщина с самодовольным видом.

— Санча, во сколько Хелина должна прийти?

Он старается не выдать голосом нетерпения; он долго ждал, может подождать еще несколько часов или даже дней.

— Она никогда не вернется в качестве дочери в отцовский дом.

— Что ты хочешь этим сказать?

Его так и тянет встряхнуть загадочную Санчу, выбить из нее самодовольство, узнать правду. Но он не может испортить все дело. Пусть даже шансы его невелики.

— Хелина теперь хозяйка в собственном доме в Фару. Отец выдал ее замуж за купца через полгода после того, как твой корабль покинул лиссабонскую гавань.

Антонио не помнит, как выпил последнюю кружку пива. Он не помнит, как кидал кости на игральном столе. Не помнит он и того, как вышел из таверны. В его памяти сохранилось только одно: сокрушительный удар по черепу, нанесенный громилой ростовщика, после того как он растратил все собственные реалы, а потом и взятые в долг.

Антонио открывает глаза. Он лежит в крошечной побеленной известкой комнате, где поместилась только его кровать, один-единственный стул и деревянный крест. Боль нестерпима.

Вбегает монах. Он смотрит на Антонио и говорит:

— О нет, я должен привести настоятеля Фигераду.

Силы Антонио иссякают, он погружается в глубокий сон. Пробудившись, он видит своего друга Жуана Фигераду, который сидит рядом. В первую туманную секунду ему кажется, что он на борту «Сан-Рафаэла». Он улыбается священнику.

— Антонио, я благодарю Бога, что мы тебя нашли, — говорит Жуан, и Антонио понимает, что он больше никуда не плывет на «Сан-Рафаэле».

— Где меня нашли? — шепчет он, но Жуан заставляет его замолчать.

Настоятель объясняет, что один из его монахов случайно наткнулся на Антонио несколько дней тому назад, когда разносил на рассвете еду беднякам Алфамы. Монах сразу узнал Антонио и позаботился о том, чтобы его принесли в монастырь Святого Винсента, где Жуан снова служил настоятелем, вернувшись из похода.

Стоило Жуану упомянуть Алфаму, как к Антонио возвращаются воспоминания о последних нескольких месяцах — воспоминания, которые Антонио пытался стереть с помощью выпивки. Он вспоминает, как приехал в Лиссабон, где, к своему стыду, пустился в безумный загул — выпивка, женщины, игральные кости; если Хелина не могла отмыть дочиста его поганые реалы, значит, он должен прокутить их в самых злачных тавернах Алфамы. В распухших веках блестят слезы.

Его другу совсем необязательно знать причину мук, чтобы понять их глубину. Жуан говорит:

— Поживи здесь, Антонио. Позволь нам залечить твои раны.

Антонио пытается возразить, прибегнув к обычной развязности, но боль берет свое. Ему удается лишь сказать:

— Только до тех пор, пока не поправлюсь.

Жуан кивает и опускает прохладную ладонь на горячий лоб Антонио.

— Мы постараемся обеспечить тебя всем необходимым.

Раны Антонио оказываются такими же упрямыми, как он. Сломанные кости и порезы заживают очень медленно. Когда он встает с постели, то качается, как на палубе корабля. Гнетущие воспоминания о походе и Хелине никак не отпускают.

Дни превращаются в недели, а недели — в месяцы. Не находя себе покоя ни в одинокой келье, ни во время прогулок вокруг монастыря, он начинает посещать мессы. Ритмичные песнопения, когда-то так ему досаждавшие, начинают успокаивать. Все острые углы постепенно сглаживаются.

Антонио находит покой в заведенном монастырском порядке, в молчании, царящем во всех залах и даже трапезных. Он не становится ярым христианином; он терпит присутствие Бога в своей жизни, как обычно смиряются с компанией назойливого и раздражающего, но все же любимого брата. Постепенно Жуан приучает Антонио к жизни в монастыре Святого Винсента, и Антонио обретает покой, о котором они оба молились.

Но потом по коридорам монастыря проходят рыцари ордена Христа.

54

Наши дни

Нью Йорк

Мара и Бен нервно улыбнулись друг другу через длинный блестящий стол, разделявший их в зале заседаний. В центре стола лежал свиток, как сияющая драгоценность, выложенная на черный шелк.

— Ты уверена? — спросил Бен.

— На все сто, — ответила Мара.

Она была убеждена в своей правоте; однако голос дрожал, ведь ей предстояли самые неприятные переговоры с весьма грозным противником.

— Тогда ладно. Просто пообещай, что позовешь меня при малейшем осложнении.

— Обещаю.

Бен обогнул стол и наклонился к ее стулу.

— Не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось, — сказал он.

Протянув руку, чтобы поправить прядь волос, он дотронулся пальцами до ее щеки. Мара смягчилась и слегка наклонила голову, так что щека полностью легла в его ладонь. Ее накрыло волной спокойствия, хотя один-единственный день, совместно проведенный в Нью-Йорке, совершенно не внес ясности в ее чувства к этому человеку.

Пробили напольные часы.

— Тебе лучше уйти, Бен.

Он выпрямился и направился к выходу. Повернув ручку, он не открыл дверь, а обернулся, чтобы еще раз бросить на нее ободряющий взгляд.