Подходя к дому, она вдруг вспомнила о мистере Мэнипенни. Он сидел в своем любимом плетеном кресле на веранде, снова читая Троллопа, на этот раз «Phineas Redux». При свете солнца было заметно, как он похудел и побледнел, но улыбка, которой он ее приветствовал, была довольно бодрой.
— Мистер Мэнипенни, можно у вас кое-что спросить? — беспечно заговорила Шелби, поднимаясь на крыльцо.
— Конечно.
— Вы помните, о чем вы говорили мне во время болезни?
— Леди не пристало напоминать джентльмену о подобных минутах, — возразил он с шутливой торжественностью, с озорными искорками в глазах. — Тем не менее, если вы имеете в виду мою настоятельную просьбу, чтобы вы называли меня «Перси», то мой ответ будет положительным.
Шелби захотелось обнять его за шею и поцеловать в лысую макушку, но она воздержалась и только широко улыбнулась. Потом засмеялась:
— Джеф просто из себя выходит всякий раз, когда я при нем произношу «Перси».
— Не сомневаюсь. Хотелось бы мне самому насладиться этим зрелищем. Прошу вас, обратитесь ко мне так в его присутствии.
Шелби со смехом согласилась, потом заметила, что ей нужно кое-что прибрать в доме. Она совсем не умела лгать, и не успела она это выговорить, как краска бросилась ей в лицо, и ей оставалось только надеяться, что Мэнипенни ничего не заметил.
«Я преступница», — с ужасом думала она. Сердце ее отчаянно колотилось, когда она пробиралась по коридору в комнату Джеффри, с нелепой метелочкой для пыли в руках. Дверь была приоткрыта. Шелби вошла, почти теряя сознание от страха, вдыхая волнующий, влекущий аромат Джефа. Легкий, еле слышный, он оставался на каждой вещи, которой касался Джеф; он все еще исходил от подушки в ее комнате. «Подушки Джефа», — прошептала она и удивилась мгновенной, головокружительной вспышке страсти. Что угодно, лишь бы не чувствовать этого отвращения к самой себе, которое подкатывало ей к горлу.
Она впервые в жизни совершала такое. Шелби всегда была до глупости правдива.
Она с любовным восхищением оглядела комнату. Одеяло на кровати у Джефа было расправлено и чуть отогнуто, так что виднелись две белоснежные подушки. Изящные, с рукоятками из слоновой кости, туалетные принадлежности были тщательно разложены на комоде: щетка для волос и расческа, маленькое зеркальце и бритва. Рядом стояла баночка с квасцами для ополаскивания после бритья и синяя с белым кружка с обмылочком. Шелби подняла чашку и принюхавшись, ощутила характерный для Джефа запах: в нем был и аромат душистого мужского мыла от Трампера, и солнце Вайоминга, и горный ветер, и еще что-то с легкой, едва уловимой примесью лошадиного пота и дыма. Смесь этих запахов была восхитительна.
Собравшись с духом, Шелби принялась за поиски. Она выдвигала ящики комода, где высились аккуратные стопки тонкого нижнего белья и носовых платков. В одном из ящиков лежала книга. Перелистывая ее, она обнаружила, что Джеф вел дневник, но записи в нем были отрывочными, от случая к случаю. Письма в дневнике не было, так что она положила его на место и продолжала поиски,
В других ящиках лежала одежда, купленная в Коди: простые хлопковые брюки цвета хаки, комбинезоны мягких, приглушенных тонов — серых и красных, хлопковые рубашки, толстые шерстяные носки и пестрые шелковые шейные платки. Письма не было.
Послышался какой-то шум, и сердце Шелби снова отчаянно забилось. Она на цыпочках вышла в коридор и прислушалась, но в доме все было тихо. Быстро вернувшись в комнату, она подняла крышку покрытого холстом сундука, стоявшего в ногах кровати, перебирая книги, которые они смотрели вместе с Джефом. При виде кожаных, тесненных золотом переплетов томов Теннисона и Омара Хайяма глаза ее наполнились слезами.
Воспоминания, но не письмо.
Не заглядывать же под матрас! Шелби ничего больше не оставалось, как посмотреть еще в одном сундуке, который тоже стоял у него в спальне, — все остальные хранились в сарае наверху. Это был громадный, великолепный сундук-гардероб, поставленный вертикально в углу у комода, и он был чуть-чуть приоткрыт… точно приглашая ее поискать в нем. Она осторожно приотворила дверцы чуть шире — внутренняя роскошная отделка шкафа ошеломила ее.
С одной его стороны шел медный продольный стержень; на нем висело несколько твидовых костюмов, предназначавшихся, очевидно, для стрельбы и других видов спорта, бриджи для верховой езды, домашние куртки, прекрасные габардиновые брюки и шерстяные жакеты. Остальную его часть составляли ящички, где хранилось множество необходимых вещей, таких, например, как самые различные шляпы — соломенные, мягкие фетровые и даже одна бобровая, с подкладкой из овчины, а также пижамы и шелковые домашние халаты, туфли ручной работы и всевозможные дополнения к костюму — подтяжки, воротнички и манжеты, галстуки, здесь же были перчатки и водительский шлем из буйволовой кожи, с защитными очками.
Ладони Шелби были влажные от страха. Она уже готова была сдаться, когда выдвинула последний встроенный ящик и обнаружила в нем множество мелких личных вещей. Тут были драгоценности: золотые часы и запонки для манжет, перстень с печаткой и выгравированным на нем гербом графа Сандхэрстского. Серой ленточкой были перевязаны фотографии — наверное, семейные, решила Шелби-и письма. Одно из них несколько дней назад пришло на его имя в Коди; бумага была украшена гербом герцога Эйдсбери. Подписано оно было коротко: «Твой отец».
Шелби уже хотела, было выбежать из комнаты, чтобы куда-нибудь укрыться, когда заметила задвинутое в глубину ящичка письмо в кремовом конверте, пришедшее сегодня утром. «Оно перевернет все», — подумала Шелби, но вытащила плотные листы бумаги и развернула их дрожащими пальцами.
«Мой дорогой граф!
Как, это ужасно, что вас занесло, Бог знает куда, на край света, но мне, наверное, следует примириться с этим. Чем вы занимаетесь целыми днями? Одно утешение — там, без сомнения, много лошадей. Вот был бы фурор, если бы вы привезли мне одну в качестве свадебного подарка! Может быть, нам удалось бы подготовить ее и выставить на скачках в Аскоте…
Буквы расплывались перед глазами у Шелби, одно только слово звонко отдавалось в ее мозгу: «свадьба». Да нет же — ведь Клементина Бич не назвала имени своего будущего жениха, разве не так? Цепляясь за эту тонкую соломинку надежды, Шелби продолжала читать:
..Я терпеть не могу писать письма, милый, но вчера я видела твою мать, и она уговорила меня послать тебе весточку. Не думаю, чтобы такое напоминание помогло, но все же… По крайней мере, я рада, что в Вайоминге лошадей больше, чем девушек, а? Я уверена, что ты вернешься ко мне, и скорее, чем ты думаешь. Ты англичанин, Джеффри, милый, и аристократ, и твое место здесь. Маме не терпится начать приготовления к свадьбе, которая, как она надеется, будет на Рождество. Ну, все, мне пора бежать. Мы сегодня опробуем новую дорожку для скачек, и у меня теперь новый скаковой жеребец. Глостершир прекрасен, как никогда… Твоя Клементина».