Когда Джеф с восхищением обвел ее рот своим пальцем, в ней вдруг все всколыхнулось, и она тронула его палец кончиком языка. Сладостное томление у нее внутри разрасталось, обжигая ее, требуя выхода. Она нашла пуговицы на его рубашке и расстегнула их с удивительной легкостью, вызвав у Джефа улыбку. Когда рубашка была расстегнута, руки ее скользнули внутрь, исследуя каждую клеточку таинственного и неизведанного мужского тела. Оно было таким волнующе незнакомым: твердое, точно точеное, сужающееся к бедрам, мускулистое и гладкое. Шелби никогда еще так не касалась мужчины. Она вся горела — не только от желания, но и от любопытства.
Джеф позволял ей делать все, что ей вздумается, с трепетом ожидая, когда же ее рука, блуждая, опустится ниже и обнаружит истинное доказательство его мужественности. Он опасался этого прикосновения. Прошло уже несколько недель с тех пор, как он в последний раз был с женщиной. К его сдержанному, неудовлетворенному желанию прибавлялась невероятная страсть, которую возбуждала в нем Шелби, и Джеф прилагал неимоверные усилия, чтобы обуздать себя. Это должна была быть, ночь Шелби…
Руки его, нежные, но уверенные, откинули назад ее волосы и привлекли ее ближе, так что он мог тихонько целовать ее щеки, спускаясь вниз к ее стройной, атласной шее. Он незаметно расстегнул пуговки ее рубашки, потом легонько, едва касаясь, стал целовать ее обнаженные плечи.
Шелби закрыла глаза, словно подхваченная и уносимая мощным потоком новых ощущений. Она не видела мгновенной улыбки Джефа, когда он коснулся ее белья. Вместо костяного корсета — непременной принадлежности туалета всех светских дам — на Шелби была хлопковая маечка в тонкий рубчик, напоминавшая детскую, с тонкими кружевными лямочками на плечах. Однако в том, как эта мягкая ткань облекала ее чудесную грудь, не было уже ничего детского. Тихий стон сорвался с губ Джефа, и он понял, как нелегко ему будет сдержать себя.
Шелби погрузила свои пальцы в волосы Джефа, и тот бережно опустил ее на подушки. Сквозь ресницы она, как сквозь дымку, видела его, склонившегося над ней, — воплощение ее мечтаний; он ласково улыбался ей и нежно целовал ее руку, сначала ладонь, запястье, а потом с внутренней, самой нежной, стороны, поднимаясь губами к локтю.
— Господи, Шелби, ты — чудо!
Джеф сказал это, и она поверила ему. Он целовал ее горло, ладонями обхватил ее груди, лаская их через мягкую рубчатую ткань. Трепещущий, жаркий бугорок между ее ногами вздрагивал, набухая и содрогаясь все сильнее — мучительно, сладко; когда он снял брюки — ее и свои — и обнял ее, на Шелби остались только хлопковые трусики и маечка, и они нисколько не мешали ей впервые в жизни ощутить, что значит мужчина, возбужденный до предела. И она, жаждала большего. Она раздвинула свои обнаженные ноги, инстинктивно придвигаясь так, чтобы горячий конец его члена мог разъединить ее пухлые нижние губки даже через трусики.
Страсть захлестывала Джефа, она струилась от его собственного тела и от тела Шелби. Шелби была такая открытая, жаждущая его поцелуев; пальцы ее непрестанно скользили по его телу, руками и ногами она все крепче обхватывала его. Джеф не мог насытиться ее щедрым, сладостным ртом, изгибом ее шеи у затылка, ароматом ее волос. Ее горячая грудь прижималась к его груди, огонь его поцелуев охватывал ее, стекая от горла вниз. Соски ее встрепенулись, напряглись под рубчатым хлопком, темно-розовые, они просвечивали под рубашкой, и Джеф зажал их губами, посасывая сквозь ткань; касания его теплого, влажного рта и прохладного дыхания необычайно взволновали Шелби.
—О,о!
Она закинула голову на подушки, выгибаясь под ним. Всем телом, трепеща от желания.
Джеф все эти долгие, опасные мгновения словно висел над пропастью, готовый вот-вот сорваться. Он бережно снял с нее трусики и маечку и привлек к себе, так чтобы они могли полностью почувствовать чудесную наготу друг друга.
Он поцеловал ее снова, ласкова откинув волосы с ее влажного лба. Откликаясь, Шелби шире раздвинула ноги под напором его твердых, мускулистых бедер. Стройное, гибкое тело Джефа казалось ей таким изумительным, как ни одна из скульптур, какие она когда-либо видела в музеях. Она ласкала его, не стыдясь и не смущаясь своей любви, ее руки скользили по всему его телу легкими, волнующими движениями и пробегая по спине к ягодицам, совершенным по форме, твердым, как мрамор. И он позволил ей найти его член, хотя сладостность ее прикосновения была почти мучительна, и Шелби направила его в свое тело, вздрогнув от первого болезненного толчка, но храбро, побуждая его проникнуть глубже.
Джеф закрыл глаза от острого, немыслимого наслаждения, целиком погружаясь в ее тугое, горячее лоно. Ее ногти впились в его спину, из губ, прижатых к его горлу, вылетали гортанные крики, ее крепкие, округлые груди, казалось, жгли его грудь. Каждый толчок, каждое проникновение в нее были самым прекрасным ощущением, какое он когда-либо испытывал в своей жизни. Он так много хотел дать ей этой ночью, но его предательская мужская плоть стремительно неслась к завершению, и когда оно пришло — в последнем, ослепительном взрыве, — Джефу казалось, что он умрет сейчас от наслаждения и восторга.
Сдавленные, первобытные крики, казалось, вырвались из самых глубин его существа, и Шелби знала, что никогда не забудет их. Она прижала к себе его содрогающееся тело — их пот смешался, сердца их стучали, как одно, — и поняла, что так привязывало друг к другу ее родителей в течение многих лет. Это были узы огня, последний, окончательный союз — соединение духа и плоти.
Джеф уткнулся лицом в ее шею, и она гладила его по волосам, что-то нашептывая, чувствуя, как по всему ее телу разливается теплая волна удовлетворения.
— Шелби… — благоговейно прошептал он.
— Я знаю.
Глаза ее жгло. Она моргнула и слизнула теплую слезинку.
— Я знаю.
Глава десятая
— Что тут, черт побери, происходит, хотелось бы мне знать!
Шелби смутно различила знакомый голос, потом почувствовала, как ноет у нее все тело. Она была совсем без сил. Не открывая глаз, она отвернулась к стене, стараясь спрятаться от грубого и громкого голоса, от утреннего света, но вместо этого ее точно окатило солнечным, щедрым потоком, лившимся из раскрытого окна.
Чья-то рука толкнула ее в бок.
— Ради всего святого, проснись же, Шел!
Джеф.., где Джеф? В последний раз, когда она просыпалась, он лежал здесь, в постели, тесно прижавшись к ней.
— Я не собираюсь просить тебя дважды, ты, маленькая чертовка!
Когда рука ухватила за край ее простыни, натянутой до подбородка, Шелби вдруг будто ударило.О Господи! Это был дядя Бен — собственной персоной, здесь, в ее комнате, — а она совсем голая! Она в ужасе открыла глаза и ухватилась за простыню и одеяло обеими руками, изо всех сил сжимая их, оберегая свою стыдливость и свою тайну, кровь жарко прилила к ее щекам.