привал в Реймсе. Здесь после двух дней поспешной скачки лошадям следовало денек отдохнуть.
Через Арденны не проходили важные торговые пути, но всадники налегке могли пересечь лес по сухим летним тропам, переходя вброд маловодные речки и ручьи. Карт и дорожных указателей в лесу не полагалось, поэтому без проводника не стоило и соваться. Впрочем, в этой части пришлось поверить ведьме на слово. Ни один из друзей нисколько не знал местность, и даже слово «Арденны» им ничего не говорило. Хотя леса там росли знатные.
Колетт гарантировала привал в Реймсе, а с Амелией предстояло выбрать место для ночлега по пути в Реймс. Прикинули, что середина пути в окрестностях Мо. Поехали в Мо втроем, нашли заброшенный полуразвалившийся сарай. Привезли туда овса для лошадей и сухарей с твердым сыром для себя.
— Колетт просила передать, что в Реймсе готово, и нас ждут, — сказала Амелия вечером.
— Отлично. Передай ей, что мы возвращаемся в конюшни и сразу же уведем коня, — ответил Ласка и тут же удивленно спросил, — Постой, а как она тебе это сказала? Она же в Реймсе, а ты здесь. И никто не приезжал.
— Голуби, — Амелия кивнула на белого голубя, сидевшего на крыше сарая, — У простых людей они летают откуда угодно домой, а у ведьм откуда надо куда надо. Правда, они не очень умные, и им лучше не доверять пересказывать важные вещи по памяти. Я напишу записку.
Голубь с запиской улетел.
— Завтра утром скачем обратно, — сказал Вольф, — Два дня до конюшен. На следующее утро по приезду если находим подходящую кобылу, то вечером уводим коня. Верно?
— Да, — кивнул Ласка.
— Да, только я уже ноги натерла, — сказала Амелия, — Третий день в мужском седле. Пододела под платье мужские штаны, только они нисколько не помогают.
Женщины обычно верхом по-мужски не ездили. Но в сельской местности приличия приличиями, а потребности потребностями. Надо ехать — садись и езжай. Седло хороших денег стоит, тем более, дамское. За такое не каждый шорник и возьмется. Поэтому баба в седле — зрелище хоть и не частое, но и не какое-то особенное.
— И что теперь? — нахмурился Вольф, — Тебя здесь оставить?
— Намажьте мне ноги мазью, — сказала Амелия, жалобно посмотрев на Ласку и опустив глаза.
— А сама? — ответил Ласка.
— У меня и спина болит, вертеться больно.
— Может, тебе и спину намазать? — спросил Вольф.
— Да! Да!
— Что за мазь-то? — спросил Ласка с недовольным выражением лица.
— Сама варила, как знала, что пригодится! — гордо ответила Амелия и достала маленький глиняный горшочек, завязанный тряпочкой.
— Не буду я руки совать в колдовское зелье! — Ласка перешел на русский, чтобы мимоходом не обидеть девушку, — Вольф, намажь ее, пожалуйста.
— Я? Твои руки так в зелья нельзя совать, а мои так можно?
— Ты вообще в живую ведьму суешь. И не руки. Тебе хуже не будет.
— Сам-то не бойся, не отрава же.
— Я понимаю, что ты человек отчаянный и много в жизни повидал. Кому только не совал, даже ведьм не боишься. Но я латинских девок руками под юбкой трогать не буду, а ведьм и подавно.
— Да почему?
— У них, говорят, срамные заразы можно подцепить.
— Заразы бояться — к девкам не ходить.
— А ведьма еще и приворожит.
— На меня где сядет, там и слезет.
— Вот и натирай ее сам этой мазью.
— Боишься?
— Ничего я не боюсь. Ни на медведя с голыми руками выйти, ни с башни прыгать, ни в Дунай с головой. Я бате слово давал, а мое слово не собачий лай. Сам-то что?
— Да я с Колетт сплю, а тут к Амелии под юбку полезу. Неловко как-то.
— Неловко от венчаной жены прелюбодействовать. А срамных девок добры молодцы по пяток за ночь приходуют.
— А если она меня заколдует?
— А если тебя Колетт заколдует, а меня Амелия? Так хоть один в своем уме будет.
— Аргумент.
Вольф повернулся к Амелии и сказал уже на понятном ей немецком языке.
— Давай сюда свои ноги.
— Ты? — удивилась Амелия, — Он же обещал, что ложиться с нами не будет, а я и не предлагаю ничего такого.
— Ну и какая тогда разница? Или мазь с хитростью?
Немец как-то недобро ухмыльнулся, задавая вопрос. Амелия вздрогнула и отвела глаза.
— Нет, почему с хитростью. Без хитрости без всякой, мазь как мазь, — скороговоркой ответила она и потянула юбку вверх.
Ласка не захотел смотреть, как другой мужчина лапает женские ноги, и ушел на другой край амбара, к лошадям. Там завернулся в епанчу, закопался в сено и уснул.
Сквозь сон слышались короткие реплики Амелии и Вольфа. Что ноги мол надо смазать там, где они в седле сидят. И особенно в верхней внутренней части. И сзади тоже. И куда ты вообще полез. И сама напросилась. И нет, обычная мазь, не колдовская, просто захотелось.
— Я думал, что у тебя роман с Колетт, а не с Амелией, — сказал Ласка на утро.
— Теперь с обеими, — ответил Вольф, — Француженки такие. Начнешь за ней ухаживать, будет ломаться. Но как увидит у подруги симпатичного мужчину, так из зависти соблазнит, даже если у самой любовников хватает.
Ласка смутился.
— На Руси девки так не поступают, — сказал он.
— Кому ты это говоришь? Еще и не так поступают, у тебя просто опыта маловато. Амелия вообще-то к тебе подкатывала.
— Нет, спасибо. Мазь-то колдовская была или просто лечебная?
— Да черт ее знает. Ноги у нее красивые. Такие и без колдовства погладишь, из рук выпускать не захочешь.
— Вправду об седло натерла или притворялась?
— На мужской взгляд не особо. Бабы — неженки.
Амелия за завтраком старалась не смотреть в глаза мужчинам. Но к середине дня успокоилась, а на ночном привале сама пошла к Вольфу. И следующей ночью, когда вернулись в деревню при конюшне.
17. Глава. Финал скачек
Утром по возвращении, Ласка сразу же навестил Элефанта. Сказал, что все в силе. На прощание достал из-за пазухи чистый платок и обтер коню морду.
— Чтобы было что кобыле объяснить. А то передумает по пути.
В