целительница.
А потом послышались быстрые шаги и дверь закрылась. Мы остались с Крисом одни.
— Тебе очень больно? — спросила я,
— Разве может быть больно дракону, когда он обнимает свою девушку? — самоуверенно выдал воздушник.
— Опять ты за своё! — чуть наигранно возмутилась я, пытаясь оттолкнуть его руки со своей талии, но хватка стала только сильнее.
— А разве это не так?
— Нет! — приличная девушка не имеет права вот так сразу соглашаться.
— Почему?
От этого вопроса я немного растерялась. А драконица совсем из ума выжила и невозмутимо уточнила у меня: «Действительно, а почему?»
— Чтобы быть чьей-то девушкой, надо начать встречаться и…
— А мы разве не встречаемся?
— Нет, конечно! У тебя от ран крыша поехала? Сморд заразил безумием?
— Тогда давай начнём прямо сейчас? — радостно предложил Крис, чмокнув меня в висок и потянулся к губам.
— Это так не делается, — отчего-то краснея, пролепетала я.
Сердце сильнее забилось в груди, и я ощутила его дыхание у своего рта.
— Нужны чувства и… — тихо зашептала.
— У меня они есть. Также, как и у тебя. Я же говорил тебе уже об этом.
Второе послание, которое прилетело ко мне той ночью, когда огненные пчелки почти раздели Шапье перед окнами женского общежития, оживлённо затрепетало в кармане моей формы.
— Ты все ещё хранишь мое письмо, так ведь, Стеф?
— Ничего подобного! — сурово сказала я, хлопнув ладонью по бедру, чтобы глупый лист перестал шуршать и привлекать ненужное внимание.
— Спасибо. Ты помогла понять, что наши чувства взаимны, Уголёк. — процитировал самодовольный Шапье сам себя. Рядом с этими словами в письме было нарисовано маленькое сердечко, и именно оно как-то смущало, раздражало и при том будоражило огненных змеек в моей крови.
— Я тебя терпеть не могу, — упрямо цепляясь за сторону отрицания, решительно озвучила я.
Однако прозвучавшие слова не обидели дракона, не озлобили, не вызвали ни одну тень или морщинку на его лицо. Он громко рассмеялся, слегка откинув голову назад. А когда успокоился, сильнее прижал меня к себе, впился пронзительным взглядом, заставившим нас с драконицей затрепетать и сказал очень просто:
— А я люблю тебя, Стефани. Всегда любил и всегда буду.
Эпилог
— Всем построиться! — прогрохотал по полигону бархатный мужской голос.
— Твой парень иногда такой выпендрежник. — хмыкнула рядом Никки, стреляя темными глазами в направлении командующего нашей группой в этот удивительно солнечный день.
— Ничего подобного, — еле сдерживая довольную улыбку, строго парировала я.
С той истории со смородом прошло уже больше трёх месяцев.
Академия Сириус все так же стоит на своем месте, правда, теперь она обнесена несколькими слоями защитных рун и попасть в нее или же покинуть без предупреждения сиеров, стало еще сложнее, чем прежде.
За прошедшее время директор Азулэ проверил с помощью фарсина не только всю лигу преподавателей. Он не обделил ласковым вниманием и студентов. Поговаривают, что в ректорский кабинет толстыми жужжащими пачками залетали возмущённые письма от родителей, чьи дети тайно пожаловались на свою горькую участь.
Обычно миловидная и улыбчивая Ивет расхаживала по коридорам разъяренной фурией и грозилась прибить магической мухобойкой, которой она отчаянно отбивалась от посланий, всех мягкотелых адептов, по чьей вине она теперь была вынуждена видеть в кошмарах нескончаемые потоки кудахтающих без конца писем.
В отличие от своей помощницы главный дракон университета вёл себя куда менее эмоционально. Он не изменял многолетнему образу несокрушимой скалы. На полученные сообщения отвечал коротко и шаблонно-одинаково. Вежливо информировал протестующих, что если вдруг кого-то что-либо не устраивает, то он — директор Азулэ — никого против воли в стенах учебного заведения не держит. Каждый мучительно-страдающий адепт имеет право немедленно забрать документы и покинуть территорию Сириуса. Забыв, конечно же, о возможности, когда-либо вернуться обратно в драконий вуз.
Однако не нашлось ни одного решительного индивида, кто бы, от всей души громыхнув стальными воротами, ушёл из академии.
Когда очередь придвинулась к нашей группе и все почувствовали на себе дыхание фарсина, некоторые, например, братья Уни, утверждали, что Сезар в тот же миг покинет академию, как только адепта попросят соприкоснуться с камнем. Или же за ним приедет матушка, расслышав крики сына.
Многие тайно лелеяли надежду взглянуть на эту, наверняка, сильную женщину хотя бы одним глазком. Но Идо удивил и молча разрушил мечты однокурсников. При проверке он не произнёс ни единого звука.
Это несколько встряхнуло его авторитет и даже вызвало одобрительное уважение среди ребят. Только никак не спасло от шуток Симона. Сиер по доброте душевной не желал оставлять своего студента без подколок.
— Идо, признай, ты взывал к матушке мысленно? От охватившей боли внезапно освоил телепатию и бомбил ошеломлённую женщину просьбами? Не стесняйся, расскажи нам. Она уже на пути сюда?
— Никак нет, сиер. — смутившись, отвечал адепт. — Просто сдержался.
— Значит, от шока потерял голос. И такое бывает. Мы не виним, ты не думай. Вон старший Уни орал, так что уши закладывало, так его девочки потом пожалели. По голове безмозглой погладили. Может, зря ты сдерживался.
— Я не орал, а тренировал связки. — протестовал упомянутый Уни.
— Видал. — усмехался исподлобья Симон. — У него мозгов поменьше твоего будет, Идо, но зато эти сто девяносто сантиметров чистого идиотизма, оба, как два ужа, выкручиваются и так, и эдак. — а следом грозно рявкал, — Шапье, хватит пожирать свою напарницу взглядом! Доведёшь меня, и я разделю вашу пару. Лучше построй нормально этих бездарей и проведи разминку.
После истории в Сколе Симон как-то явно начал выделять Криса из числа остальных учеников. Это никого не задевало, ведь и прежде все с готовностью признавали лидерские черты воздушника. Но сейчас сиер все чаще наделял парня полномочиями своего личного помощника и иногда половину занятия нас мог гонять не сам Симон, а замещающий его бесстрастный Кристоф Шапье.
Его тренировки не возмущали никого, кроме меня.
Да, да, вам не показалось. Порой меня страшно, аж до зубного огненного скрипа возмущали его действия. Потому что эта глупая ящерица, которая называла себя моим парнем, слишком бережно ко мне относилась на занятиях.
Это было очевидно всем. В стенах университета об этом знали даже те, кто ни разу не наблюдал за нашими тренировками.
И как бы я не грозилась сжечь однажды все волосы Криса и оставить его навечно лысым, он лишь смирено опускал голову. Пламенно уверял, что этого больше никогда не повторится, но уже на следующем уроке его бесконтрольная опека возвращалась. Ничего не менялось.
Я даже пыталась воззвать к благоразумию профессора.
— Сиер, вы же видите, что он… — краснея, говорила я в кабинете Симона, — Несколько