Читать интересную книгу Сломленный ангел - Лесли Пирс

В общем-то, Бет ничего не имела против разноски газет весной и летом. Возможность обзавестись хоть какими-то собственными деньгами, которые она могла потратить на покупку новых вещей, чтобы не краснеть от стыда, случайно столкнувшись в выходные дни с кем-нибудь из одноклассников, с лихвой искупала тяготы раннего подъема в половине седьмого. Но вот зимой все было по-другому. Ей приходилось уходить из дома, когда на улице еще стояла темнота, а некоторые улицы, которыми она проезжала, превращались в непролазные болота. От холода и снега у нее обветривались щеки, руки и ноги, а о такой вещи, как горячая ванна перед тем, как отправиться в школу, у них в доме можно было только мечтать. Ей приходилось смывать засохшую грязь с ног холодной водой, переодеваться в школьную форму, на бегу проглатывать завтрак и снова мчаться на велосипеде к Бэттлу, по-прежнему дрожа от холода.

Но сейчас, когда в воздухе уже чувствовалась весна, все должно было скоро измениться к лучшему: в августе ее ожидала поездка в Стрэтфорд, может быть, в сентябре ей удастся найти работу по субботам в каком-нибудь магазине. Возвращаясь к своим подсчетам, она решила, что сможет сэкономить к августу хотя бы пятнадцать фунтов — этого должно хватить на покупку модного платья и туфелек для танцев.

Из-за царившего в ее спальне холода она спустилась вниз немного позже обычного, но все-таки спустилась, потому что ей предстояло сделать домашнее задание. Матери нигде не было видно, и Бет решила, что та ушла в деревню, поэтому она разложила свои книжки на кухонном столе, поближе к плите, и приступила к работе.

С тех пор как она побывала в кухне Райтов в Луддингтоне, вид собственной кухни заставлял ее мучительно краснеть от стыда. Она была чистой — мать все время скребла и драила ее, — но настолько старой и обшарпанной, что никакая чистка и уборка не могла заставить ее выглядеть лучше. Многие из каменных плиток, которыми был выложен пол, потрескались и выкрошились, некоторые вообще отсутствовали, краска на буфетах поблекла и отслаивалась клочьями. Здесь ничего не сверкало так, как это было у Райтов, и вся кухня выглядела такой же жалкой и убогой, как и ее мать. Не улучшал общего впечатления и тусклый свет. Два оконных стекла разбились, и вместо них были вставлены куски картона. Единственное, что создавало хоть какой-то уют, было тепло, исходящее от плиты.

Через несколько минут явился ее папаша.

— Где твоя мать? — недовольно спросил он. — Я еще не пил своего утреннего кофе.

— Я сама приготовлю его тебе, — сказала Бет, вставая из-за стола, но при этом у нее чесался язык спросить, почему отец не может сам сделать себе кофе.

Мать говорила ей, что в молодости отец выглядел в точности так, как Роберт сейчас — высокий, очень привлекательный, с широкими плечами и густыми черными волосами. Но теперь в облике Монти не осталось ничего привлекательного. Он безобразно растолстел, щеки у него разжирели и отвисли, как у гончей, а над ремнем нависало огромное брюхо. Волосы у него поредели и поседели, свитер был в каких-то пятнах, а воротничок рубашки отнюдь не сверкал чистотой. Но больше всего Бет ненавидела в отце его глаза. Они были карими, с зелеными пятнышками, и очень холодными. При всей его общей неуклюжести они быстро обегали любую комнату, внимательно изучали любое лицо, выискивая что-нибудь, что могло вызвать его недовольство. Если у него когда-то и были некие добродетели, то сейчас, решила Бет, он утратил их все, и это было заметно.

Бет как-то поинтересовалась у Серены, не знает ли та, отчего их отец превратился в такую свинью. Серена ответила, что дело, очевидно, в том, что он понимает, что никак не дотягивает до уровня своих предков, и что в детстве его попросту избаловали. Она утверждала, что, подобно многим грубиянам, в душе он был настоящим трусом, боясь заняться поисками подходящей работы из опасения не преуспеть в ней и, пока он получал жалкую квартплату от тех немногих жильцов, которые у него еще оставались, он все еще мог изображать из себя Владетеля Поместья.

Однако подобное объяснение сестры отнюдь не способствовало тому, чтобы Бет хоть немного полюбила отца.

Она поставила чайник на плиту и, ожидая, пока он закипит, пошла в кладовую, чтобы принести кофе. Жестянка оказалась пустой.

— Кофе не осталось, — сказала она, сразу же почувствовав себя неуютно. — Наверное, мать и ушла за ним.

— Кофе нет? — заорал он. — Ей известно, что я всегда пью его в одиннадцать.

— Я приготовлю тебе вместо него чай, — поспешно предложила Бет.

— Чай пьют за завтраком. Только работяги пьют чай в одиннадцать часов утра, — презрительно заметил он.

Одним из любимых занятий отца, помимо поддержания «статуса», как он выражался, было насмехаться над привычками «работяг». Он говорил, что работяги хранят уголь в ванной, вытирают нос рукавом и имеют массу других отвратительных привычек. Несмотря на это, джентльменом он оставался только на словах — Бет сама видела, как он мочился из окна своего кабинета, потому что ему лень было спуститься вниз, и он редко брился зимой, не говоря уже о том, чтобы принять ванну.

Бет попыталась умилостивить его, говоря, что мать долго не задержится, и даже предложила съездить в деревню самой, чтобы купить кофе.

— Ну так отправляйся поживее, — резко бросил он.

Бет выглянула из окна на улицу, где лил проливной дождь, и содрогнулась. Она уже промокла сегодня утром, развозя газеты, и ее плащ и ботинки еще не высохли. Но она знала, что, если начнет жаловаться, отец ударит ее.

— Могу я тогда попросить немного денег? — спросила она.

— Денег? — взревел он. — Все деньги на хозяйство у твоей матери.

— Но ведь ее нет, — резонно заметила она.

— Тогда возьми из своих, — ответил он.

Впоследствии Бет никак не могла взять в толк, кто дернул ее за язык ответить, что она копит деньги для будущих каникул в Стрэтфорде. Но слова слетели у нее с языка, что уж тут поделаешь.

— Ты больше туда не поедешь, девочка моя, — заявил он, злобно сощурив глаза. — Ты будешь работать все лето. Если ты думаешь, что я стану платить за твои поездки, чтобы ты могла съездить повидаться со своей мегерой-теткой, то ты сильно ошибаешься.

— Но, папочка, Сюзи пригласила меня пожить у нее, — взмолилась она. — Позволь мне поехать.

Он повернулся к ней так быстро, что она не успела увернуться. Одной рукой отец схватил ее за плечо, а другой так сильно ударил в лицо, что Бет налетела на плиту и обожгла руку.

— Ты больше никуда не поедешь! — заорал он. — Отныне на всех каникулах ты станешь работать и отдавать половину заработка своей матери, чтобы покрыть расходы на твое содержание. Ты меня поняла?

Вспоминая эту унизительную сцену, Бет почувствовала, как на глаза у нее наворачиваются слезы. Он оставил ее с синяком под глазом и с разбитой губой — с теми же увечьями, которые часто наносил матери. Она вспомнила, как, лежа на ледяном полу, проклинала его, поклявшись, что заставит отца заплатить за это.

— В чем дело? — мягко спросил Стивен, заметив ее слезы, и тут Бет услышала собственный голос, рассказывающий о том, что произошло в тот день.

— Да он просто законченный негодяй, — заявил Стивен, обнимая ее и крепко прижимая к себе, как уже делал раньше. — Неудивительно, что ты так ненавидишь его.

— Я не могла заставить себя признаться Сюзи, почему не могу приехать на самом деле, — проговорила она, вытирая слезы и чувствуя себя легко и покойно в его объятиях. — По-моему, в конце концов я написала, что мне предложили хорошую работу. Впрочем, это не имело решительно никакого значения, потому что, как оказалось, у ее матери случился удар, и вряд ли она смогла бы уделить мне время, не говоря уже о том, чтобы позволить мне остановиться у них.

— Итак, с того дня тебе пришлось работать на каникулах? — спросил Стивен.

Бет кивнула.

— И по субботам тоже, в обувном магазинчике в Гастингсе. Отец заставлял меня приносить домой конверт с зарплатой нераспечатанным. Он забирал себе половину, эти деньги никогда не доставались матери.

Стивен погладил ее по голове и вздохнул.

— Тебе пришлось смириться, я полагаю, если ты хотела поступить в университет?

— Да. Но, думаю, если бы не Сюзи, то я бы ушла из дому, нашла бы себе работу и комнату, — ответила она. — Понимаешь, я часто писала ей о том, что хочу уйти из дому, даже не объясняя почему. В каждом своем ответном письме она умоляла меня не делать этого, она заставила меня поверить в то, что я слишком умна, чтобы застрять на какой-нибудь бесперспективной работе, а на другую, не имея образования и квалификации, я рассчитывать не могла. Ее мнение было единственным, на которое я могла положиться, даже Серене с Робертом я не могла довериться полностью. Думаю, отец постоянно твердил им, что я тупа, поэтому, похоже, они не очень-то верили в мою способность поступить в университет. Они частенько говорили мне, что, наверное, будет лучше, если я пару лет поработаю нянечкой.