К вечеру 8 августа фельдмаршал фон Клюге понял, что наступление канадцев на Кан представляет серьезную угрозу его тылам. К тому моменту уже было ясно, что немецкое наступление на Мортен окончательно захлебнулось; а поскольку американцы захватили Ле-Ман, необходимы экстраординарные меры. В тот вечер фон Клюге сказал Хауссеру, командиру 7-й армии:
«Нам пришлось рискнуть всем. Прорыва, подобного канскому, мы никогда прежде не видели... Назавтра первым делом следует реорганизоваться для атаки. Весь день уйдет на подготовку; наступать мы сможем не раньше 10 августа».
Однако ситуация под Каном не была столь безнадежной, как казалось вначале. Фанатичность эсэсовцев, которые, по свидетельству их командира Курта Мейера, без колебаний бросались на союзные танки, обвязавшись взрывчаткой, и неожиданное появление большого количества 88-миллиметровых орудий резко остановили польские и канадские танковые части на краю долины реки Льезон. Присутствие этого разрушительного оружия в секторе Кана объяснил высокий, моложавый генерал-майор парашютно-десантных войск Герман Плохер, начальник штаба военно-воздушных сил на западе.
«Сразу же после высадки десанта в Нормандии мы отправили из сектора восточнее Сены девяносто шесть тяжелых зенитных орудий в район боев. В начале августа мы послали еще сорок 88-миллиметровых орудий генерал-полковнику Зеппу Дитриху в 5-ю танковую армию. Поскольку эти орудия принадлежали люфтваффе, их должен был контролировать генерал-лейтенант военно-воздушных сил Пикерт, а не кто-то из армейских офицеров. Мы настаивали на нашем контроле, поскольку в армии не умели обращаться с таким оружием. По поводу размещения 88-миллиметровых орудий было много споров, однако фельдмаршал фон Рундштедт в конце концов разрешил нам выбрать позиции на наше усмотрение. Это было необходимо, чтобы уберечь армию от безрассудного разбазаривания людей и снаряжения. Мы стали поговаривать, что немецкая пехота будет драться до последнего зенитчика».
Другое мнение по тому же вопросу пылко высказал Зепп Дитрих:
«Я постоянно приказывал выдвигать эти орудия вперед и использовать как противотанковое оружие. На каждый мой приказ Пикерт издавал контрприказ и отводил орудия защищать тылы. Я снова просил перевести эти орудия под мое командование, и каждый раз верховное командование отвечало, что это невозможно».
Несмотря на громоздкую систему подчинения, дальнобойные и мощные 88-миллиметровые орудия сыграли важную роль в боях 8 и 9 августа. Хорошо замаскированные, имея отличные цели – наступающие союзные танки, они добились сокрушительных результатов. Не прошло и сорока восьми часов, как сто пятьдесят подбитых «шерманов» застыли на холмистых пшеничных полях к северу от реки Льезон. Пройдя около пятнадцати миль, канадцы остановились и стали ждать танкового подкрепления. Однако эта пауза оказалась роковой для немецких войск к западу от Орна, ибо уняла тревогу фон Клюге, боявшегося попасть в окружение. Вместо организации отступления, он решил предпринять еще одну атаку на Авранш. В журнале телефонных переговоров в 15.30 9 августа отмечено обращение фон Клюге к начальнику штаба армии:
«Я только что провел важное совещание с верховным командованием. Ситуация к югу от Кана стабилизировалась и не привела к последствиям, которых мы опасались. Я предлагаю не отказываться от мысли о наступлении. Однако это наступление должно быть тщательно и без спешки подготовлено. Танковые части генерала Эбербаха подчиняются вам... Мы должны бросить в наступление все войска, которые у нас есть. Я считаю невозможным начать операцию раньше чем послезавтра...»
Утром 10 августа в том же журнале записано еще одно обращение фон Клюге к начальнику штаба 7-й армии:
«Согласно директивам верховного главнокомандования, подготовку не следует проводить наспех. Сейчас невозможно назвать дату подхода подкреплений... Я сообщу детали плана, когда приеду к вам завтра в полдень...»
Таким образом сложилась невероятная ситуация: мощная военная сила из почти двадцати дивизий блаженно планирует наступление в то время, когда враг деловито вьет петлю для ее удушения. Когда генерал Эйзенхауэр понял, что фон Клюге не намерен отступать, хотя американские танки 9 августа захватили Ле-Ман милях в пятидесяти к востоку от немецких позиций, следующий шаг стал очевиден. Войска генерала Брэдли, продвигавшиеся к Сене, остановили и приказали им повернуть на север к Аржантану, соединиться там с канадцами, наступающими к югу от Фалеза, и замкнуть кольцо вокруг попусту тративших время немцев. Большинство немецких командующих разглядели опасность этого маневра союзников. Когда 10 августа фон Клюге приказал Дитриху, командиру 5-й танковой армии, продолжить наступление на Авранш, Дитрих яростно запротестовал:
«Я предупреждал фельдмаршала, что канадцев остановили на реке Льезон ненадолго. Как только они возобновят наступление, мы не сможем удерживать Фалез больше одного-двух дней. Хауссер из 7-й армии и Эбербах, командир танковой группы, также убеждали фон Клюге отменить наступление и отступить. Но фельдмаршал уже получил новый приказ из Берлина, требовавший наступать. Только одного человека следует винить за этот идиотский, невыполнимый приказ, и этот безумец – Адольф Гитлер. Мы не могли не выполнить приказ фюрера. Выбора у нас не было».
Вместо наступления немцев последовало наступление союзников. Страницы журнала телефонных переговоров 7-й армии за 11 и 12 августа пестрят новостями о собственных отступлениях и просачиваниях противника. Такие записи: «Враг атаковал по всему фронту... наши войска слишком слабы... враг наступает крупными силами... враг прорвал линию фронта» – возвестили о полном развале немецкой линии фронта. Генерал Варлимонт, увидев собственными глазами неудачи первых боев, вернулся в ставку Гитлера, расположенную теперь в Восточной Пруссии, с дурными новостями.
Варлимонт рассказал:
«Гитлер слушал меня почти час. Когда я попытался объяснить, что были приложены все усилия для достижения успеха, он сказал: «Фон Клюге сделал это нарочно. Он хотел доказать мне, что все мои приказы невыполнимы!»
13 августа немецкие войска в Нормандии получили наконец разрешение отойти за Сену. Слишком поздно! 14 августа канадцы возобновили наступление на Фалез, а американцы вышли к окраинам Аржантана. Союзникам необходимо было пройти 25 миль, чтобы захлопнуть мышеловку, а немцам предстояло преодолеть 35 миль, чтобы избежать окружения. Гонка началась.
Однако фельдмаршалу фон Клюге не простили поражения. В разгар его отчаянных усилий вывести войска из Фалезского «котла» из СССР ему на смену прибыл Модель. Он стал третьим главнокомандующим на западе всего за три месяца, прошедшие после высадки союзного десанта в Нормандии. Фон Клюге не выдержал нервного напряжения борьбы с Эйзенхауэром и Гитлером и унизительной отставки. К тому же он подозревал, что его вызвали в Берлин для допроса по заговору 20 июля. Видимо, это повлияло на его решение покончить с собой. Когда самолет, на котором фельдмаршал летел в Германию, прибыл в Мец, фон Клюге был уже мертв. 18 августа он написал письмо, в котором объяснял причины своего самоубийства. В этом документе отразились фатализм, беспомощность, мелочность, растерянность, страх и дисциплинированность, властвовавшие над типичным представителем немецкого офицерского корпуса. Приведем это письмо:
«Мой фюрер,
фельдмаршал Модель вручил мне вчера ваш приказ, отстраняющий меня от командования войсками на западе и группой армий «Б». Очевидно, моя отставка вызвана провалом танкового наступления на Авранш, что не позволило закрыть брешь и пробиться к морю. Таким образом подтверждается моя «вина» как главнокомандующего.
Позвольте мне, мой фюрер, со всем уважением к вам выразить мою точку зрения. Когда обергруппенфюрер (генерал-полковник) Зепп Дитрих, которого я за эти последние трудные недели хорошо узнал и стал уважать как смелого и неподкупного человека, передаст вам это письмо, я уже буду мертв. Я не могу вынести упрека в том, что проиграл сражение на западе из-за ошибочной стратегии, и мне нечем защищаться. Поэтому я решил остаться там, где уже лежат тысячи моих товарищей. Я никогда не боялся смерти. Жизнь больше ничего не значит для меня, к тому же я фигурирую в списке военных преступников.
Что касается моей вины, я могу сказать следующее:
1. Из-за предыдущих сражений танковые дивизии были слишком слабы для обеспечения победы. Даже если бы каким-то образом удалось увеличить их ударную силу, они никогда не дошли бы до моря, несмотря на некоторые промежуточные успехи. Единственной почти укомплектованной дивизией была 2-я танковая. Однако ее успехи ни в коей мере не могут быть мерилом для других танковых дивизий.
2. Даже если предположить, что можно было вовремя дойти до Авранша и закрыть брешь, все равно нельзя было устранить опасность, угрожавшую группе армий, только немного отсрочить ее. Дальнейшее (согласно приказу) проникновение наших танковых дивизий на север, их соединение с другими частями для контрнаступления и изменения сложившейся ситуации было абсолютно невозможно. Все, кто знал истинное состояние наших войск, особенно пехотных дивизий, без колебаний согласятся с тем, что я прав. Ваш приказ основывался на несуществующей ситуации. Когда я прочитал этот важнейший приказ, у меня сразу сложилось впечатление, что эта блестящая и дерзкая военная операция вошла бы в историю, но, к сожалению, осуществить ее не представлялось возможным, за что отвечать пришлось бы командующему армиями.