Но голос-клинок отрубил:
– Прекратить огонь.
Тогда она замолчала, чтобы шепот никто не расслышал.
– Они уходят. Пусть спокойно заберут раненых.
Два слова – голос великана. Остальное – обычная речь лейтенанта Баттерфилда:
– Мисс Берта, вы как?
– Хорошо…
Она встала, оперлась о бруствер и принялась рассматривать уходящую к горизонту черточку.
– Я не видела… они были на корабле?
– Парни крепкие, – сообщил Джеймс, – не струсили. Я знаю, хозяйка, что их солдаты крепкие. А что моряки – не знал. Их масса Дэн гоняет… И масса Южин… Вот глупый Джимс и думал – трусы. Оказывается, нет.
– Да, – Берта погрустнела, – я не такая страшная.
– Нет, страшная! Они только не поняли еще…
Со стороны моря донесся раскат. Джимс не привык заслонять собой прежнего хозяина, замешкался – и Берта успела увидеть смерч из песка и дыма, выросший перед бруствером. Ударил тугой воздух, голову дернуло, будто за волосы… Братья в детстве себе такого не позволяли!
Рука сама поднялась к уху – убрать возникшее неудобство. Отдернулась, перепачканная липким, влажным, теплым… красным!
Короткий вскрик, темнота. Холодные капли на лице.
– Мисс Берта? Все хорошо, они ушли…
Значит, можно открыть глаза? На серой ткани платья – черные пятна… Свет снова померк.
Опять дымы. Но флаг! Синий Андреевский крест на алом полотнище! И вообще, чарлстонец не узнает этот корабль, только ослепнув! Выгнутая, как спина недовольного кота, палуба, три наклоненные трубы, невысокая мачта – только наблюдателя держать… Блокадопрорыватель – от киля до клотика. Норман Сторм, как и обещал, явился и несется к берегу, словно за ним морской царь с трезубцем наперевес гонится. Нет, не к берегу… Возле сидящего на мели транспорта останавливается как вкопанный. Летят кошки. Мгновение – и корабли сцеплены намертво, а экипаж принимается опустошать трюмы чужого приза, словно своего. Между тем тали бухают на воду катер. Из трубы рвется дым, потом и огонь: словно спичкой чиркнули. На носу выпрямилась в полный рост фигура в белом. Капитан Сторм на фоне черного облака – как и всякий шторм. Театрально, но эффективно. Хотя промочить ноги ему все-таки придется: причал здесь пока не построен…
Разумеется, хлебнувшими воды туфлями не обошлось. Мистера Сторма обдало до пояса, но подобные мелочи не мешают ему вести разговор, словно на паркете в гостиной общих знакомых. Теплый вихрь комплиментов – какое счастье, что она сумела привести себя в порядок! Спрятала в складке то, что видеть не может, и булавкой заколола. И поврежденное ухо прикрыла. Серьги теперь не для нее. Да и выбор причесок сократился… Между тем Норман, не переводя дыхания, переходит к делу:
– Итак, у вас есть шестьсот тонн медной руды, – капитан просто лучится довольством, – ну, или будет через пару часов. Когда янки вернутся, меня здесь и след простынет. Впрочем, руда эта не моя и никогда моей не будет. Я не собираюсь нарушать закон… Но я намерен взять солидную фрахтовую плату за срочность и за риск. Эти шестьсот тонн все равно что в порту заказчика. Э-ээ… Джонс? Ты что такой мрачный? У тебя что, не взяли груз?
– Нет. Не то чтобы не хотят, но мешают друг другу. А командир ополчения вообще приостановил реализацию… Я бы провосту пожаловался… но этот парень и есть местный провост. Заодно.
– Так, – Норман ухватил ситуацию. Улыбнулся… От такой улыбки мороз по коже. – Значит, я сейчас получу контракт на доставку еще не проданной руды, порто-франко. В порту суд и решит, кому она достанется.
– Шесть тысяч, – отозвался Джонс, – больше не могу. Это и так половина моей скромной доли в том грузе, что утянет твоя скорлупка.
– Мало, – отозвался блокадопрорыватель. – Очень мало… Мне нужно минимум двадцать. Но не от вас, а от представителей правительства. В любой порт, какой они укажут. Точнее, в тот, фрахт до которого окажется выгодней.
У Берты перехватило дыхание. Так вот она, помощь Нормана Сторма! Груз попадет в порт… Только в который? И решение Призового суда оспорить удастся вряд ли. Но даже если удастся – то не раньше конца войны.
Капитан из Огасты – понял. И успел первым:
– Двадцать пять, порто-франко Саванна. Оплата золотом.
За пушки Ричмонд платит, увы, бумагой. Русские деньги – за переоборудование «Невского» – почти закончились. Алексеев не будет торговаться за снаряды, но обдирать союзника как липку? И все-таки… Резервов хватит, чтобы сказать:
– Тридцать, порто-франко Чарлстон.
– Сорок.
Норман улыбается. Скотина! Мог бы хоть морду скорбную сделать… Надо же, на помощь явился! Сорок пять тысяч золотом она не поднимет.
– Мисс ла Уэрта… – улыбка становится извиняющейся. Мерзавец. Пусть и на порог не является! – Меня устроят русские бумаги по текущему курсу. Поверх сорока тысяч золотом, разумеется.
Немыслимые слова! Кто знает, сколько обязательства русского казначейства будут стоить после войны? Хотя… сколько-то будут. В отличие от Конфедерации, Россия, победившая или поверженная, на глобусе останется. А главное, русских расписок у нее накопилось немало…
– Пятьдесят, десять – русскими обязательствами.
Капитан-Огаста молчать не желает:
– Шестьдесят, двадцать – бумагами штата Джорджия.
– Фрахт за леди из Чарлстона, – констатирует Норман. – Дж. Дж., вы были правы. Иногда внутренняя торговля доходнее внешней.
– Для тебя, – ворчит толкач. – Я только что понял – я работаю из чистого патриотизма. И чтобы не отваживать тебя от внутренней торговли. Ты явился очень своевременно. И взял на седьмой части груза столько, сколько я не получу, продав весь…
– Вы что, женские чары посчитали? – капитан-оружейник так горячится, что и джентльменом быть перестал. Да и был ли? В ответ мистер Сторм спокойно, тоном заезжей знаменитости, читает лекцию:
– Я посчитал русский крейсер. Поддержание его боеспособности я рассматриваю как долговременную инвестицию. Если он не будет шалить на угольных путях наших северных друзей, мне придется забыть про шутки вроде сегодняшней. Помимо прочего, действия коммандера Алексеева хорошо поднимают русские бонды… Мисс Уэрта, вы не в обиде?
– Как можно обижаться на акулу, которая тебя съела?
– Что вы, я дельфин и только что приткнул вас к берегу. Просто я веду дела открыто и честно.
– Когда вам выгодно.
– Разумеется. Или вы не извлекаете прибыли из завода?
Берта задумалась. Помотала головой:
– Нет. Все, что получается выкроить, отдаю за новые станки. Стране нужны тяжелые пушки! Вы почему переглядываетесь?
За спиной – ропот. Конкурент молчит, командир ополчения тоже, но у солдата-американца всегда имеется мнение. И на сей раз оно таково: какая-то девица, которая не может удержать револьвер и в обморок валится по два раза на день, пытается отобрать медь у неплохого парня, который всего лишь хочет наделать хороших, памятных еще по мексиканской войне орудий. А ей нужно непонятно что. Конечно, если им показать правое ухо, точнее, половину… только вот тогда ее прогонят в тыл. Или, еще верней, погрузят на посудину Нормана и отправят в Чарлстон.
На лицах вокруг – осуждение. Даже верный Джеймс отводит глаза. Ему стыдно за хозяйку-трусиху, недостойную наследницу Горацио ла Уэрты. Только Норман спокойно сообщает лейтенанту:
– Мисс ла Уэрта всегда падает в обморок от вида крови. И когда у губернатора занозу из пальца достают, и когда вокруг обожженных после взрыва доменной печи складывают. Полагаю, особенность натуры. Хорошо, что это проявляется только после дела. Вообще, если бы не ее пушки, Чарлстон давно бы пал. И Саванна, и Уилмингтон, и Мобайл… Видите ли, сэр, из наших пушек броню мониторов берут только нарезные. Заводы же Уэрты нарезают каждую десятую такую пушку. И выпускают какие-то штуковины, без которых прочие девять орудий разорвало бы при первом же выстреле.
Лейтенант не верит. Зря. Доказательства ползут медленно – лошадей треть от штата, на дороге приходится наводить порядок и заново организовывать перепуганных людей, – но рано или поздно доберутся.
– Шутите?
– Нет. Спросите у любого артиллериста.
– Зачем? Мисс Уэрта, это что, правда? Что только ваши пушки могут топить мониторы?
– Да, – соврала Берта, – и только снарядами с медными поясками.
Язык во рту ворочается? Вот и хорошо. А стыд глаза и выест – так не сейчас. Позже. Когда она отберет руду у армии. Когда она обеспечит защиту руды от янки. И если с первым неясно, то второе случится скоро. Если не подведут заводские – часа через три.
Но какое все-таки облегчение, когда бо́льшую часть работы делают другие! Мешки с рудой снова ползут в сторону железной дороги, лопаты переворачивают песок. В порту корабль бы уже опустел, здесь – едва тронут. Для полного счастья северяне, что осматривали выбросившийся на берег пароход, не поленились затопить трюмы. Так что груз сильно потяжелел, да и доставать его стало куда трудней. Так что сейчас ее работа – посматривать, чтобы за спиной не сговорились.