Интересно, Дэдэ всегда сопровождал графа, когда тот отправлялся к Лиз? Вот что важно знать. Если нет, значит, этот визит в час ночи был особенным и имел определенную цель.
Почему мадам Мегрэ расхохоталась? Что смешного он сказал? Неужели она тоже думает, что он развлекался с девицами?
Это Жюстен Минар спал с Жермен. По всей видимости, она вцепилась в него мертвой хваткой и еще долго будет отравлять ему жизнь. А Кармен? Он ее никогда не видел. Он очень многих людей никогда не видел.
Это несправедливо. Когда проводишь конфиденциальное расследование, у тебя должно быть право встречаться со всеми людьми и видеть их обыденную жизнь.
Пусть ему вернут карандаш. Так, этот квадратик – спальня. Спальня Лиз, разумеется. Бог с ней, с мебелью. Мебель рисовать необязательно. С ней можно запутаться. Только ночной столик, поскольку в его ящике или на нем самом лежит револьвер.
А теперь возможны разные варианты. Лиз была в кровати или еще нет? Ждала она графа или не ждала? Если она уже легла спать, значит, предварительно вынула револьвер из ящика стола.
Не надо давить ему на голову, черт возьми! Совершенно невозможно думать, когда вам давят на голову такой тяжестью.
Как, уже рассвело? Кто это? В комнате какой-то человек, маленький и лысый, он его знает, но не может вспомнить имя. Мадам Мегрэ разговаривает шепотом. Ему в рот засовывают что-то холодное.
Смилуйтесь, господа! Сейчас ему предстоит давать показания в суде, и если он начнет мямлить, Лиз Жандро рассмеется и скажет, что он ничего в этом не понимает, поскольку не является членом клуба Оша.
Нужно сосредоточиться на квадратике. Маленький кружок – это Лиз, ведь в семье только женщины наследуют характер старика Бальтазара, бирюка с авеню дю Буа. Это его собственное мнение, а он, похоже, в этом разбирался.
Тогда почему она бросается к окну, распахивает его и зовет на помощь?
Подождите, месье комиссар… Не забывайте о флейтисте Минаре, потому что он вмешивается в ход событий…
Никто не успевает выйти из дома, когда Минар звонит в дверь. Пока он разговаривает с Луи, с лестницы раздается мужской голос:
«Поторопитесь, Луи!»
И автомобиль Дэдэ трогается с места. Внимание! Он не уезжает совсем. Он объезжает квартал и возвращается. Значит, Дэдэ действительно кого-то ждет.
Когда он вернулся, то просто двигался по улице и наблюдал? Или все же остановился? Сел ли в машину человек, которого он ждал?
Черт побери, его оставят сегодня в покое? Он не хочет больше пить. Хватит уже. Он работает. Вы слышите? Я ра-бо-таю!
Я вос-ста-нав-ли-ваю ход событий!
Ему жарко. Он вырывается. Он не позволит насмехаться над собой. Никому, даже своей жене! Обидно до слез. Ему действительно хочется плакать. Совсем необязательно его так унижать. Если он сидит на тротуаре, это еще не значит, что его следует презирать и высмеивать все, что он говорит.
Ему больше не поручат никаких дел. И это-то давать не хотели. А разве он виноват, что для того, чтобы узнать людей лучше, приходится иногда пить вместе с ними?
– Жюль…
Он отрицательно мотает головой.
– Жюль! Просыпайся…
Чтобы проучить их, он не будет открывать глаза. Он стискивает зубы. У него должен быть суровый вид.
– Жюль, это…
И другой голос произносит:
– Ну что, мой дорогой Мегрэ?
Он забывает о своей клятве. Попытка вынырнуть из забытья похожа на удар головой о потолок, и он машинально подносит руку к голове, наткнувшись на плотную повязку.
– Простите, господин комиссар…
– Это вы меня простите, что разбудил вас.
– Я не спал.
Его жена улыбается и подает из-за спины месье Ле Брета знаки, которых он не понимает.
– Который час?
– Половина одиннадцатого. По прибытии в комиссариат я узнал о происшедшем.
– Они составили рапорт?
Рапорт о нем! Это было унизительно. Он сам обычно составляет рапорты и прекрасно знает, как это делается:
«Этой ночью в одиннадцать часов сорок пять минут мы совершали обход по авеню Ваграм, когда нас позвал некий…»
И дальше:
«…на тротуаре лежал мужчина, представившийся как Мегрэ Жюль-Амеде-Франсуа…»
Комиссар был бодр и свеж, весь в жемчужно-сером с головы до пят, с цветком в петлице. До Мегрэ донесся легкий аромат утреннего портвейна.
– Полиция Северного вокзала успела арестовать их в последнюю минуту.
Надо же! А он о них почти забыл! Ему хочется сказать словами флейтиста: «Это не имеет значения».
Потому что это правда. Главные здесь не Дэдэ, не Люсиль, не, тем более, боксер, который ударил его «тупым предметом по голове», как наверняка указано в рапорте.
Ему неловко лежать в постели перед своим шефом, и он спускает одну ногу с кровати, собираясь встать.
– Нет-нет, лежите.
– Уверяю вас, я прекрасно себя чувствую.
– Врач тоже так считает. И все же вам следует несколько дней отдохнуть.
– Ни за что!
Он понял, что у него попросту хотят забрать дело. Нет, он этого не позволит!
– Успокойтесь, Мегрэ.
– Я спокоен, абсолютно спокоен. И я знаю, что говорю. Я вполне способен передвигаться и выходить на улицу.
– Торопиться ни к чему. Мне понятно ваше нетерпение, но не волнуйтесь, по вашему расследованию будет сделано все, что вы сочтете нужным.
Ле Брет сказал «по вашему расследованию», поскольку сейчас он пришел как лицо неофициальное. Он машинально закурил сигарету и с виноватым видом посмотрел на мадам Мегрэ.
– Не смущайтесь. Мой муж курит трубку с утра до вечера, даже в постели.
– Кстати, дай-ка мне трубку.
– Думаешь, стоит?
– Разве доктор говорил, что мне нельзя курить?
– Нет.
– Тогда в чем дело?
Она сложила на туалетном столике все, что нашла в его карманах. Набив трубку, она протянула ее Мегрэ вместе со спичкой.
– Я вас оставлю, – говорит мадам Мегрэ, направляясь на кухню.
Мегрэ очень хочется вспомнить все, о чем он думал этой ночью. Но в голове – лишь смутные обрывки воспоминаний, и при этом он сознает, что подошел совсем близко к разгадке. Максим Ле Брет сидит на стуле с озабоченным видом. Он становится еще более озабоченным, когда его секретарь медленно произносит между двумя затяжками:
– Граф д’Ансеваль мертв.
– Вы уверены?
– У меня нет доказательств, но я готов в этом поклясться.
– Как он умер?
– Это он получил пулю из револьвера.
– На улице Шапталь?
Мегрэ молча кивнул.
– Вы полагаете, что это Ришар Жандро?..
Вопрос слишком конкретный. Мегрэ пока не готов на него ответить. Он вспоминает о своем квадратике с маленькими крестиками.
– На ночном столике или в его ящике лежал револьвер. Лиз Жандро звала на помощь в окно. Затем ее дернули назад, и раздался выстрел.
– И при чем здесь Дэдэ?
– Он был на улице, за рулем «Дион-Бутона».
– Он признался?
– Это необязательно.
– А женщина?
– Любовница графа, которого все называют просто Бобом. Впрочем, вы это знаете не хуже меня.
Мегрэ очень хотел бы избавиться от этого нелепого тюрбана на голове.
– Где они сейчас? – спросил он в свою очередь.
– Их пока поместили в камеру предварительного заключения.
– Что значит – «пока»?
– На данный момент им инкриминируют только вооруженное нападение на улице. Думаю, им также можно будет предъявить обвинение в ограблении.
– Почему?
– Дэдэ имел при себе сорок девять тысяч франков наличными.
– Он их не украл.
Комиссар, должно быть, догадался, что имеет в виду Мегрэ, поскольку помрачнел еще больше.
– Вы хотите сказать, что ему их дали?
– Да.
– Чтобы он молчал?
– Да. Дэдэ нигде не появлялся весь вчерашний день. Когда он вновь вынырнул на поверхность, если можно так выразиться, он просто сгорал от нетерпения потратить часть денег, распиравших его карманы. В то время как Люсиль оплакивала смерть своего любовника, он отмечал свою нежданную удачу. Я был с ними.
Бедный Ле Брет! Он никак не может освоиться с переменами, происшедшими с Мегрэ. Так обычно бывает с родителями, которые привыкли обращаться со своим ребенком как с маленьким и вдруг видят перед собой взрослого человека с собственными суждениями.
А может… При взгляде на комиссара у Мегрэ начинает зарождаться смутное подозрение, которое постепенно превращается в уверенность.
Ему поручили это дело только потому, что знали (или, по крайней мере, надеялись), что он ничего не раскопает!
События развивались следующим образом. Месье Ле Брет-Курсель, светский лев, совершенно не хотел, чтобы был нанесен какой-либо вред другому светскому льву, его товарищу по клубу, а также близкой подруге его жены, наследнице дела Бальтазаров.
Проклятый флейтист, кто его просил совать нос не в свое дело!