Читать интересную книгу Детектив Франции 7 - Дидье Дененкс

— Лоран, — сказала она, усаживаясь за стол, — вы загорели и стали очень красивым.

Затем она рассказала ему о своем посещении Вилльфранша, где она жила у подруги своей матери, пожилой, но очень милой дамы, у которой был красивый дом в Сен-Згонде.

— Теперь, — сказала она, — я застряну здесь на четыре или пять дней, хотя мне здесь и не очень нравится: слишком цивилизованное место.

Она поднесла к губам бокал шампанского, и Лоран воспользовался этим, чтобы рассказать о себе. Когда он был студентом, он мечтал стать писателем, но чем бы он расплачивался теперь за туалеты и сеансы массажа своей жены, за учебу и прихоти детей? Он рассказал о своем прадедушке, приехавшем из эльзасской деревни «с котомкой за спиной», и о том, как его отец во время войны наладил работу завода, производившего «электронные приборы для самолетов и подводных лодок». Теперь этот завод очень разросся, он стал невероятно гигантским. Лоран всегда много работал, и вот наступил день, когда он понял, что жизнь прошла мимо.

Она слушала его с интересом, время от времени сочувственно вздыхая: «О!» Продолжая говорить, он спрашивал себя, насколько он искренен. Ему казалось, что он был достаточно искренен, но в то же время он поймал себя на том, что следит за своими мыслями и словами. Тогда он взял ее за руку и сказал:

— Кандис, вы хотите провести этот день со мной? Вы понимаете, что я имею в виду? Я снял здесь комнату.

Она сказала:

— Нет. Я хочу купаться. Впрочем, если хотите, то вечером, я не возражаю.

Спустя двадцать четыре часа он вернулся на виллу. Удобно устроившись в шезлонге на лужайке, он защищался от нападок Марты, которой было любопытно узнать, сколько он проиграл в Монте-Карло.

— Но я не играл, дорогая, клянусь тебе.

— Значит, ты не придумал эту историю с инжектором?

— Нет. Теперь он исправен, можешь проверить. Если бы я захотел играть, то не поехал бы так далеко, здесь масса казино в округе. Кроме того, я не стал бы ничего придумывать.

— Как бы не так, — сказала она. (Четыре года назад между ними произошло очень серьезное объяснение. Это было в ту ночь, когда он проиграл в Каннах пять миллионов франков, и тогда он торжественно поклялся, что никогда больше не переступит порога игорного зала.) — Кроме того, ты мог пойти на свидание к какой-нибудь красивой девушке, но если я тебя об этом спрошу, ты все равно не ответишь мне, поэтому я не спрашиваю, — добавила она, покрывая лаком ногти.

Он с улыбкой взглянул на нее, и она тоже улыбнулась, глядя на него с молчаливым вопросом.

— В тот момент, — скажет он позднее своему адвокату, — она гордилась мной, гордилась, что я еще способен соблазнить молодую и красивую девушку, и это чувство одержало тогда верх над ревностью. Я чуть было не признался ей во всем.

— Что же вас остановило? — поинтересовался метр Бодо.

Киршнер опустил голову:

— Господи! Если бы я это тогда сделал, это избавило бы меня от многих неприятностей…

— Вот что мы сделаем…

Метр Бодо нажал на кнопку одного из трех магнитофонов, а именно того, на который он записывал сверхсекретную информацию. Его кабинет, расположенный на авеню Поля Думе, выходил на террасу, которая сейчас была залита солнечными лучами. В кабинете была современная удобная мебель, светлые стены, и сам адвокат, шестидесятилетний полнеющий мужчина, улыбался теплой и добродушной улыбкой человека, способного успокоить, поднять настроение и выправить ваше дело, каким бы запутанным оно ни было.

— Вечер в Бо мы оставляем, — сказал он в микрофон, — потому что девушка заполнила в отеле регистрационную карточку. В «Библо» же мы не оставили никаких следов, следовательно, мы не будем пока упоминать об этой шалости в Сен-Тропезе. — Он выключил магнитофон, чтобы вставить ремарку личного характера, давясь от смеха: — Если владельцы отелей в Сен-Тропезе будут заставлять заполнять карточки всех девушек, которых приглашают их клиенты в свои комнаты, то им понадобятся машины Ай-би-эм…

Было решено, что Киршнер не будет упоминать о том, что произошло 3 августа. В тот день, когда Марта была на пляже, прислуга отправилась на автобусе в Сен-Рафаэль, Брижитта каталась на яхте в компании своих друзей, а Франсуа отсыпался в своей комнате после бессонной ночи, Киршнер прошел в кабинет, чтобы сделать несколько звонков в Париж и в Бурж, где находился завод, а также в Тулон. В этот каникулярный период заводы работали не на полную мощность, так как инженеры и техники разбрелись по всем уголкам Франции. Позвонив, он спустился во внутренний дворик, где устроился в тени с газетой в руках. В этот момент он услышал шаги на гравии аллеи. Он поднял голову и увидел направлявшегося к нему небрежной походкой молодого человека, державшего под мышкой папку для черчения.

У юноши были длинные белокурые волосы, большие голубые глаза, прямой нос, очень красивое лицо. «Тип аркадского пастушка», — подумал Киршнер, вставая и идя ему навстречу.

Но особенно поразили Киршнера глаза юноши, они иронично улыбались и в то же самое время не могли ни на минуту задержаться ни на одном предмете. Голос юноши тоже показался ему неестественным, с модуляциями грегорианского речитатива. Оборвав приветственные фразы, полные извинений, Киршнер сухо спросил:

— Что вам нужно?

— Надеюсь, вы ничего не имеете против молодых…

«Будет выпрашивать деньги», — подумал Киршнер.

К своему удивлению, он терпеливо слушал разглагольствования юнца о беззащитном и нежном поколении, брошенном в общество жесточайшей конкуренции. Продолжая говорить, тот открыл папку, и Киршнер заглянул одним глазом в ее содержимое: это была безобразная гуашь, изображающая яркими и кричащими красками какое-то подобие ада, как воспринимает его инфантильное сознание, сформировавшееся на литературе. Или парень считал это шедевром? Киршнер испытывал нечто вроде жалости. Он сунул руку в карман и выудил десятифранковый банкнот.

— Держи, малыш! Бери и уходи, мне не до тебя.

Но парень не уходил, его улыбка становилась еще шире, улыбка статуи на портале собора в Шартре, выражающая спокойствие, которое заставляет вас осознать вашу собственную бренность…

— Это стоит гораздо дороже, господин Киршнер.

— Откуда тебе известно мое имя?

— Вы посмотрели не все картины, господин Киршнер…

Он быстро перебрал пальцами картонные листы.

— Некоторые из них вполне стоящие…

За последним рисунком показались три цветные фотографии форматом 18 х 24. На одной был изображен Киршнер, лежащий на пляже «Пампелон». Рядом с ним сидела Кандис без бюстгальтера. Киршнер обнимал ее за плечо и целовал шею. На другой фотографии они шли, держась за руки и улыбаясь, по набережной Жан-Бар. Третья была снята на террасе «Мускардена»: Киршнер гладил рукой короткие и жесткие волосы девушки, глядя на нее одновременно отеческим и возбужденным взглядом.

— Я предпочитаю снимки, — сказал Киршнер. — А я принял тебя сначала за идиота.

— Я и есть безумец, — сказал юнец, — безумец без гроша.

Киршнер перевел взгляд с фотографий на лицо парня, пытаясь заглянуть в его смеющиеся бегающие глаза…

— Ты настолько привык к наркотикам, что опускаешься до гнусного шантажа?

— Запрещенный прием, господин Киршнер…

Он вдохнул воздух и продолжал более агрессивным тоном:

— Мы не жадные, вы просто удивитесь низкой цене…

— Посмотрим…

— Господин Киршнер, вы могли бы сами назначить цену, но я уверен, что она превысит нашу и у меня может сложиться впечатление, что мы вас обираем.

Киршнер едва не дал ему пощечину. Он заставил себя расслабиться и улыбнулся парню.

— Может быть, побеседуем об этом в полиции?

— А почему бы и нет? — спросил парень. — Капиталист и клошар, сенсация. — Он быстро прочитал заученный урок: — Передвижная торговля запрещена на всем побережье. Исключение допускается только в отношении художников, продающих свои произведения, если это не принимает той или иной формы вымогательства.

— Сколько? — неуверенно спросил Киршнер, в голове которого зародилась одна мысль, вытеснившая все другие.

— Что, если я скажу: тысяча франков?

— Хорошо, но при одном условии: я передам их в собственные руки мадемуазель Страсберг.

Парень казался совершенно ошарашенным.

— Какое она имеет к этому отношение?

— Ты что, смеешься надо мной?

Он снова чуть не ударил его. Парень это почувствовал, но ему было на это наплевать. Нежное поколение…

— Кандис ничего не знает об этой позорной сделке.

— Я не верю тебе. Скажи ей, что я передам ей деньги завтра в обмен на фото и пленку.

— Вы шутите, господин Киршнер. Я даже не знаю, где найти ее, мы ведь все странствующие…

Киршнер услышал за своей спиной шаги: Марта медленно поднималась с пляжа по крутой тропе, волоча за собой тент. Парень заметил ее на расстоянии шестидесяти метров, и впервые за время всей беседы его глаза приняли сосредоточенное выражение.