Придя домой, я выбросила его отчет и статьи в мусорное ведро.
– Какая скука! – воскликнула Лили, когда я позвонила ей и рассказала о своем свидании.
– Похоже, у него комплекс супермена, – сказала я. – Я все ждала, что он бросится в телефонную будку и появится оттуда в полуголом виде.
– Да он просто эгоманьяк! – презрительно бросила она. – Будто это может на кого-то произвести впечатление, теперь, когда ядерная угроза, откровенно говоря, vieux chapeau. Но послушай… Может быть… да, может, она возникнет опять?
– Что?
– Да, именно. Я недавно кое-что нашла – холодная война может снова начаться. Мы должны посвятить этой теме специальный выпуск журнала. Да, – оживленно продолжала она. – Мы сможем поместить в нем эти прелестные русские пальто и брежневские шляпы, – с энтузиазмом говорила Лили. – И конечно же, эти абсолютно сказочные меха. Нашим спонсором может стать какая-нибудь модная фирма по производству искусственного меха, – взволнованно продолжала она. – Наши дизайнеры могли бы оформить интерьер в старом бункере…
– Лили…
– Мы сможем включить и конкурс «Выиграй круиз». Мы сделаем это в ноябре. Это блестящая идея, Фейт. Мне без тебя подобное никогда не пришло бы в голову. Но, Фейт, дорогая, – деликатно добавила она, – тебе не стоит больше встречаться с такими пресмыкающимися. У тебя есть кто-нибудь еще на примете?
– Нет, – ответила я. – Никого.
– А как насчет того парня, которому ты показала пальцы на Бромптон-роуд? По-моему, ты ему по-настоящему понравилась, – заметила она.
– Ну а мне он не понравился, – ответила я, с рассеянным видом открывая сумочку и доставая его визитку.
– На меня он произвел довольно приятное впечатление, – заметила она. – Мне кажется, тебе стоит дать ему шанс.
– У меня нет ни малейшего намерения делать это, – заявила я, снова перечитывая его имя. Джосайя Картрайт, – повторила я, положив телефонную трубку. Джосайя – необычное имя в наши дни. Так что исключительно из любопытства я достала книгу об именах и стала ее просматривать. И когда я прочла о значении этого имени, у меня мурашки побежали. «Джосайя – еврейское имя, – прочла я, – оно означает „Бог исцеляет"». Бог исцеляет? Бог исцеляет. Мой пульс участился, а тело покрылось гусиной кожей. «Бог исцелит твою боль», – пообещала прорицательница. «Бог исцелит твою боль» – это был знак! Знак того, что я должна действовать. Я снова посмотрела на карточку, прочла адрес, затем направилась прямо к телефону и набрала номер. Дважды прозвучал гудок, затем я услышала довольно приятный голос: «К сожалению, меня нет дома, пожалуйста, оставьте мне сообщение после сигнала, я непременно перезвоню». Его слова прозвучали просто и по-доброму. Мне стало стыдно при воспоминании о том, как я на него кричала. Потом я услышала еще несколько гудков – было много сообщений, затем наступила тишина, и я заговорила:
– Послушайте, – сказала я. – Все это может показаться очень странным. Но неделю назад вы дали мне свою визитку – мы стояли на перекрестке на Бромптон-роуд, помните? И я не слишком вежливо разговаривала с вами, честно говоря, ужасно грубо. Видите ли, я растерялась. Между прочим, меня зовут Фейт. Возможно, вам это покажется очень глупым и вы сочтете меня ужасной женщиной, но было бы хорошо, если бы вы мне как-нибудь позвонили. Я продиктовала свой номер и повесила трубку.
В последующие двадцать четыре часа я всем сердцем сожалела об этом необдуманном поступке. Он мне не перезвонил. Ни в этот день. Ни на следующий, ни еще на следующий. «Я дура», – сказала я себе, сидя за своим рабочим столом между двумя выходами в эфир. Я сильно мучилась, чувствуя неуверенность, мне было даже немного стыдно. Ужасно глупо и наивно поступать подобным образом, подумала я и принялась перелистывать страницы «Индепендент». Я дала номер своего телефона абсолютно незнакомому человеку – должно быть, совсем сошла с ума. Но в этом нет ничего удивительного, сказала я себе, перелистывая газету. В конце концов, у меня семейный кризис, так что я ощущаю себя в высшей степени уязвимой и явно не могу рассуждать здраво, к тому же я… Мне показалось, будто мое сердце перестало биться. О боже, боже. Это не могло быть простым совпадением. Я словно увидела призрак. Я вступила в некую пограничную область – я смотрела на большую черно-белую фотографию. Под ней стояла подпись «Джосайя Картрайт». Я была так потрясена, что у меня чуть не выпали контактные линзы. В газете на страницах, посвященных искусству, было опубликовано интервью с ним, озаглавленное «Картрайт приносит магию на сцену Королевской биржи». Я ощущала, как бешено бьется мое сердце, пока глаза с жадностью поглощали колонку. Сногсшибательный дизайн для «Бури»… потрясающее образное воображение Картрайта… глубокий яркий талант… вызывающий наибольшие споры современный молодой дизайнер…
В статье говорилось, что ему тридцать семь лет, он родился в Ковентри, обучался в Слейде[67] и, помимо занятий изобразительным искусством, широко востребован в театре. На фотографии он выглядел очень красивым. Слегка небрежный стиль одежды: спортивная куртка и рубашка с открытым воротом. Он был темный блондин с длинными волосами и очень большими выразительными серыми глазами. Джосайя застенчиво улыбался в камеру, словно удивленный оказанным ему вниманием. Полагаю, мне очень повезло… – цитировались его слова. – Я всегда вкладываю страсть в свою работу… пожелания режиссера всегда стоят на первом месте, – добавил он. О, это он хорошо сказал. Он проявлял великодушие и к другим художникам: Карл Томс был гением… Я большой почитатель Уильяма Дадли. Работы Стефаноса Лазаридиса поистине удивительны. Я нашла это просто потрясающим. Я сделала фотокопию со статьи и положила ее в сумочку, ощущая довольно заметное волнение. Затем я вернулась в студию и заставила себя сосредоточиться, пытаясь, как всегда, игнорировать нападки Терри на Софи. Даррилу следовало бы разобраться, но он никогда этого не делает. Сегодня Терри опять вмешивался в интервью и критиковал Софи прямо перед камерой. Затем в программе шел перерыв, и мне пришлось его заполнять. К тому же нужно было утешить Икбола, так как у него сейчас проблемы с его другом, Уиллом, так что утро выдалось весьма удачным, в том смысле что мне удалось на время выбросить Джосайю из головы.
После окончания программы я была рада вернуться домой и отдохнуть. Я легла в постель, зная, что он уже не позвонит. Когда я проснулась в час, то принялась слоняться по дому в ночной рубашке, опять ощущая тоску по Питеру и глядя на оставленные им вещи. В холле висели две старые спортивные куртки – я вдохнула такой знакомый запах. Внизу стояли его резиновые сапоги – он носит десятый размер, – я сунула ногу в один из них. Дом по-прежнему напоминал о его присутствии. Я представила, как он входит в дверь. Подумала обо всем, о чем хотела бы рассказать ему, и тогда вспомнила, что его здесь больше нет. Я ощутила огромную пустоту, не просто потерю, но огромную утрату, словно он умер. Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, я посмотрела какое-то глупейшее дневное шоу. Пока я сидела, уставившись на экран, я рассеянно оперлась на край софы, под руку мне попалось что-то мягкое, и я подняла один из носков Питера. И теперь, когда я держала его обеими руками, я почувствовала, как мои глаза наполняются слезами. Ход нашей жизни изменился навсегда, и мы никогда не сможем вернуть былое. Моя мать всегда говорит, что действие – лучшее лекарство от отчаяния, так что я заставила себя одеться и отправилась в сад подрезать кусты. И пока подрезала клематисы, я разговаривала сама с собой. Я дала себе клятву, что непременно оправлюсь от удара. Я перенесу боль.