Читать интересную книгу Крылатые люди - Игорь Шелест

Так Георгий оказался на свободе. К тетке без коня вернуться не решился. Пришлось скитаться. Потом узнал, что она, молясь в церкви, каждый раз ставила к образам свечу за упокой его души.

Летом в двадцать втором, пробираясь в товарняках в Киев, убедился он, как разнообразны в своих душевных свойствах люди. Одни машинисты паровозов его пускали на тендер и даже давали чего-нибудь поесть. Другие же — были и такие — гнали, кидали в него комья шлака.

Все же достиг он цели. В прожженной шинеленке, с единственной копейкой, крепко зажатой в кулаке, оказался Георгий на знаменитом киевском базаре.

Рой самых соблазнительных запахов: жареных колбас, шашлыков, дымящихся здесь же на жаровнях, пирогрв с ливером, царство свежайших пушистых хлебов, бесчисленных сулий молока, ведер сметаны, наконец столь характерный для этого базара крик и гвалт ошеломили Георгия. Какое-то время он бессмысленно толкался среди этих людей и всех их необыкновенно вкусных и ароматных яств. Потом голова у него закружилась, поискал глазами, на что бы опереться, и тут замер перед большим зеркалом продающегося гардероба. То, что он увидел в нем, ошеломило не меньше, чем базар: из зеркала на него уставился чумазый трубочист с опухшим от голода лицом.

Георгий все раздумывал, как лучше истратить свою копейку: то ли купить обрезков колбасы, то ли кусок ароматнейшей пушистой булки? Он уже заметил, что торговцы-нэпманы отвешивают за копейку четверть фунта колбасных обрезков, и успел оценить эту порцию: она казалась на редкость привлекательной, В ней попадались даже хвостики сырокопченой колбасы с божественным запахом и обрывками бечевки.

Это был важный случай в его жизни, когда он по-настоящему понял цепу копейке.

Долго Георгий не решался ее истратить. И вдруг услышал звонкий голос мальчишки-газетчика. Тот интригующе заманивал газетными новостями и даже заглушил в Георгии волчий голод. В одно мгновенье он решился и купил на единственную копейку газету.

Отойдя теперь в сторону — больше не имело смысла растравлять себя запахами и видом съестного, — прислонился к фонарному столбу и прочел всю газету от заголовка до адреса редакции. Думал ли он в тот момент, что именно в ней найдет свое счастье? Нет, не думал. А нашел, однако.

На последней странице среди многочисленных объявлений о новейших средствах для восстановления волос, о ядах против клопов и тараканов он прочел такое:

"Объявляется прием в Киевское пехотное училище командного состава Красной Армии. Срок обучения — три года. Общежитие и питание курсантам предоставляется бесплатно".

…В феврале 1926 года рота, в которой Георгий Павлович служил, занимала крепость на берегу реки Вахш. Георгий Молчанов командовал взводом, и взводу была определена задача стать заставой у навесной переправы, не допустить передвижения басмаческих банд с правого берега Вахша на левый. Мост из связанных бревен висел над ущельем: вода гудела под ним в шестидесяти — семидесяти метрах. Взвод Молчанова окопался на левом, более отлогом берегу. Правый представлял собой довольно крутой подъем к горному перевалу, по которому среди каменных глыб змейкой тянулась верблюжья тропа, позволяющая движение только гуськом.

Как-то на рассвете пулеметчик дежурного расчета доложил:

— На том берегу вижу всадников. Двигаются к переправе!

Дали сигнал тревоги. Бойцы заняли огневые точки в окопах, пулеметчики залегли у «максимов». Георгий предупредил их: без команды не стрелять. Между тем басмачи спускались к ним все ближе, на прикидку — сотен до трех сабель. Змейкой вытянулись. Головные вот уж метрах в пятистах.

Какая-то внутренняя сила удерживает Молчанова от порыва скомандовать "Огонь!" и как бы твердит: "Погоди, рано еще, рано…" А сердце бьется, кажется, вырвется из груди.

Но вот те из басмачей, что были впереди, ловко соскочили с коней и с гиканьем, с дикими криками, размахивая сверкающими клинками, бросились к переправе.

Георгия тут подхватила неведомая сила. Вскинувшись во весь рост, он закричал:

— Огонь, братва, огонь!

С этого момента он все воспринимал как во сне. Ему ведь шел двадцать первый год, и этот его бой был первым.

Должно быть, ущелье усилило во сто крат и выстрелы винтовок, и стук «максимов», и ржанье взбешенных лошадей, и крики. Георгий видел бегущих с саблями наголо басмачей, видел, как они срывались в Вахш, видел яростные лица припавших, ползущих, притиснутых к скалам с карабинами на изготовку, видел, как на полегшие ряды врагов напирали новые. Он выкрикивал команды бойцам. «Максимы» дергались в напряженных руках…

В какой-то миг там, на крутом берегу, что-то произошло среди напиравших с троны всадников. Смятенье, что ли? Потоптавшись на месте, не желая больше пробовать вкус пуль, они повернули вспять.

Георгий оглянулся:

— У-р-р-а! Шайтаны не пройдут!

Бойцы подхватили его крик. Он видел их сияющие лица. И тут среди них увидел раненых и как-то сперва не поверил глазам своим. Товарищи оказывали раненым первую помощь, а санитар склонился к красноармейцу, лежащему на дне окопа. Георгий бросился к нему:

— Дышит?

— Пока дышит…

Некоторое время еще с обеих сторон постреливали одиночными выстрелами, как затихающий дождь: кап, кап, кап… Басмачи, крадучись, втаскивали в гору своих раненых. И вскоре все затихло, только продолжал шуметь вечный Вахш. На окоп падали тени от четырех тутовых деревьев — «чер-тутов». Наверно, и по сей день они дают путникам тень. Жаль, что не расскажут, как горстка красноармейцев не пропустила басмачей через мост, не позволила им соединиться с крупной бандой курбаши Ибрагим-бека.

Глава шестая

Ефим Васенин быстро вошел в строй ночных бомбардировщиков, обратил на себя внимание командования, и его подключили к работе так называемых самолетов-поджигателей.

Эти одиночные самолеты должны были, летая низко в тылу врага, обнаруживать наверняка заданную цель и, разбросав зажигательные бомбы, обозначить огнем границы цели, чтобы последующие группы бомбардировщиков могли уверенней и прицельней вести бомбометание.

Понятно, что противник, соблюдая в своих тылах строжайшее затемнение, многое старался сделать, чтобы дезориентировать наши самолеты, навести на ложную цель. Вот почему и работа по отысканию особо важных целей требовала от наших летчиков и штурманов исключительной вдумчивости, наблюдательности и дерзновенной смелости.

Выполнив целый ряд таких «поджигательных» полетов, Ефим Васенин приобрел важный боевой опыт. Высмотрев в ночи цель, он проносился над ней низко, вызывая огонь зенитных батарей на себя (те не вдруг стремились себя обнаружить). Когда же но самолету начинали палить, Ефим сбрасывал зажигательные бомбы. Все остальное завершали другие самолеты.

В ночь с 7-го на 8 июля 1944 года Васенина сбили в районе Бреста.

В числе пяти самолетов-бомбардировщиков Б-25 они выполняли отвлекающий внимание ПВО противника налет рта второстепенную цель с тем, чтобы основные силы бомбардировщиков АДД сокрушили с максимальным эффектом более важные объекты. И вот когда самолет Ефима уже успешно сбросил бомбы и лег на обратный курс, к ним незаметно подошел ночной истребитель-охотник Ме-110 и первым же залпом своих пушек угодил в левый мотор.

Двигатель вспыхнул, и сколько Ефим ни пытался сбить пламя, ему не удавалось. Он все еще чего-то ждал, смотрел на двигатель в огне, надеялся, что вот-вот пламя потухнет, но когда из мотогондолы вывалилась нога шасси (трубки гидросистемы перегорели, замок открылся сам собой), Ефим увидел, что резина колеса тоже объята пламенем. Колесо почему-то вращалось и горело, и летчик подумал: "Как же теперь садиться?.." Такой нелепый вопрос другой раз не пришел бы в голову, но тут было странное эмоциональное состояние.

Прошло некоторое время (ему хотелось подтянуть поближе к линии фронта). Уже вся левая центральная часть крыла была охвачена бушующим, сдуваемым назад пламенем. За хвостом простирался огненный шлейф метров на двадцать. Васенин спросил, сколько еще до нашей территории. Штурман ответил — километров 70–80. Понимая, что баки могут взорваться в любой момент, Ефим скомандовал всем незамедлительно покинуть самолет.

Сам прыгал последним. Ему никогда прыгать с парашютом не приходилось. Кольцо выдернул раньше, чем следовало, — скорость еще недостаточно погасла. Раскрываясь, парашют сокрушительно рванул его, даже на миг помутилось в голове. Но тут же летчик пришел в себя, будто затем, чтобы не пропустить, увидеть взрыв своего самолета: прочертив огненным хвостом вдалеке небо, он вдруг вспыхнул ослепительной кляксой и рассыпался сверкающим дождем.

Еще было время, чтобы успеть осмотреться. На востоке уже протянулась полоска зари, и нетрудно было заметить, что спускается парашют неподалеку от крупного населенного пункта. Потом земля все быстрей и быстрей стала надвигаться на него, и Ефим, выжидая, стал готовиться, поджимая под себя ноги раньше времени, и наконец свалился на бок в картофельное поле.