– Здесь раньше была гардеробная. Видишь, окошко совсем маленькое и помещение узкое, – объяснил ей Егор.
Она видела – это самое стрельчатое окошко ей больше всего и понравилось. Маленькая кушетка служила ей спальным местом, старые комод и шкаф она забила своими вещами. Теперь в Лондон она могла приезжать налегке, не боясь капризов английского климата. Такой распорядок ей самой нравился – Бат она уже знала как свои пять пальцев, все вековые достопримечательности были изучены, лица небольшого городка примелькались, а возможности подработки были ограниченны. Теперь в колледже она, сохраняя прежнюю активность, старалась заниматься более масштабными проектами – от мероприятий ниже городского уровня Берта под любыми благовидными предлогами отказывалась. Но уж если ей поручали дело, то все могли быть уверенными, что эта русская студентка справится лучше всех. Берта обратила внимание, что все более или менее важные посты в городе заняты женщинами. Все руководящие дамы были как на подбор – коренастыми, плотными, с невыразительными короткими прическами и одевались во что-то фиолетово-шерстяное. Берта понимала, что шансов остаться поработать в Англии после учебы у нее немного, но все же прикладывала для этого массу усилий. Она специально одевалась в такие же дурацкие возрастные костюмы, ходила без каблуков, задавала начальницам массу вопросов, подчеркивая тем самым свое уважение. По роду занятий Берта чаще всего контактировала с чиновницами из городского учебного совета, инспекторшами и руководительницами городских культурных проектов. Очень скоро пошли слухи, что «эта русская очень толковая, скромная, а если сплетни и ходят, то их распускают те самые мужчины, которые, как известно, ни одной юбки пропустить не могут». Еще через какое-то время Берта осторожно пожаловалась, что в ее стране, где у нее остались бабушки, дедушки и отец, ситуация сложная. Чтобы помочь семье, она согласна почти на любую работу в Англии – говоря «почти», Берта лукавила. Она хотела работать в канцелярии по приему русскоязычных студентов. Платили там неплохо, работа была простая, и кому, как не ей, было сподручно работать с соотечественниками. Берта понимала, что эти два года пролетят незаметно. А значит, уже сейчас надо думать о будущем. Впрочем, запасных вариантов было два – продолжить обучение в одном из университетов или выйти здесь замуж и, поднакопив денег и сил, вернуться в Россию для осуществления своей мечты – славы и власти. Или хотя бы славы.
В Лондон из Бата приезжала совершенно другая девушка – она была недорого, но стильно одета, легкий макияж подчеркивал ее тонкие черты, белые волосы были закручены хитрым узлом. Берта умудрилась на одной распродаже купить себе пару элегантных плащей и сумку на длинном ремешке. Следуя совету французской законодательницы мод, она отдала предпочтение бежевым, черным и синим цветам. Ее дорогой гардероб был невелик – пара-тройка предметов, – но сочетались они прекрасно. Однажды она себе призналась, что как только разбогатеет, то купит себе простые, но крупные бриллиантовые серьги и будет их носить, не снимая.
В Лондоне во время уик-эндов она старалась провести время с пользой – привычка учиться, заложенная с детства, давала о себе знать. Музеи, выставочные залы, театры, концертные залы – Лондон, как и всякий другой столичный город, в смысле культурной жизни был поистине неиссякаем. Берта составила себе план и неукоснительно ему следовала.
Саймона Планта и недолгую историю их отношений она почти не вспоминала. И дело не в короткой памяти Берты. История эта включала в себя такое огромное количество неловкостей, что Берта досадливо морщилась, когда вдруг сталкивалась с Саймоном в коридорах школы. Все, что ей напоминало о нем, вызывало раздражение и брезгливость.
Берта, выросшая в маленьком городке и наездами теперь гостившая в шумном Лондоне, тяготилась выверенной жизнью Бата. «Здесь красиво, комфортно, но очень скучно. Я не хотела бы так жить, – думала она и мысленно представляла себя владелицей лондонского дома, стоящего посреди лужайки. – Эту уродливую каменную вазу я уберу и поставлю фонтан или разобью клумбу с розами». Берта как-то не очень думала о том, что между этим домом и ней стоят как минимум два обстоятельства – замужество и родня мужа.
Когда Дэннис Кэмбвелл объявил родне, что совершенно не желает заниматься семейным бизнесом – поставкой ко двору Ее Величества канцелярских товаров и писчей бумаги, – его мать, леди Кэмбвелл, пять дней пила водку со странным для британцев названием «Шишкин». Впрочем, родня не сильно удивилась. Ни отказу Дэнниса, ни запою леди. Последняя не раз была замечена в злоупотреблении, а Дэннис всегда был строптивцем. Но вместе с тем именно на него возлагались надежды. Сэр Ричард, отец Дэнниса, был работающим аристократом в пятом поколении. Явление не частое, но все же встречающееся. Дело, когда-то начатое далеким предком, он любил и всеми силами старался привить эту любовь детям. В их большом доме в пригороде Лондона на почетном месте в дорогой рамке висел клочок серой бумажки с цветными прожилками – именно с этого клочка и началась история их бизнеса. По преданию, один из английских королей любовные послания предпочитал писать именно на бумаге этого сорта. Правда это или нет, уже никто не знал, да, собственно, это мало кого интересовало. Главное, что Королевская лицензия открывала широкие возможности для дела.
Сэр Ричард жил надеждой, что подрастающие дети станут его помощниками. Однако очень быстро он понял, что старшая дочь, девица не очень красивая, совершенно не амбициозна. К тому же мысль о замужестве ей заслонила все остальные перспективы. «Оно понятно, все дочери почти одинаковы – на них ставку делать не стоило», – размышлял сэр Ричард, наблюдая за светскими увлечениями дочери. Младший сын был одержим военной карьерой и свое будущее с перьевыми ручками и бумагой элитных сортов никак не связывал. Младший сын был упрям, и очень скоро стало ясно, что служить ему где-нибудь на Фолклендских островах. Средний ребенок Дэннис был натурой творческой и увлекающейся. Любое давление со стороны родителей вызывало в нем сопротивление – он делал все наоборот. Но очень скоро сэр Ричард понял, что именно из среднего сына выйдет отличный делец. «Он самолюбив, быстро соображает и совершенно осознанно делает нужный выбор. Из него выйдет толк», – решил отец и отправил его на одну из фабрик для обучения. Результат не замедлил сказаться – Дэннис провел там год, тратя все время на создание каких-то немыслимых инсталляций из гофрированного упаковочного картона с золотистыми прожилками, а потом нежданно-негаданно объявил, что решил стать художником. Сэр Кэмбвелл развел в растерянности руками, а леди Кэмбвелл поступила так, как поступала в моменты душевных кризисов. Немного подумав, отец дал сыну три года на раздумья: «Через три года ты должен будешь приступить к делам – хочешь ты этого или нет, а в свободное время – рисуй, пиши, выпиливай лобзиком…»