– О, Стефани, взгляни, какой сервиз от «Херенд»! У меня точно такой же; с «Херенд» не прогадаешь. – Я уже устала от нее до невозможности, но от Ром не так-то просто избавиться.
– Очень мило, Ром.
Сервиз правда красивый, но кто нам его купит? Помолвлены мы были уже давно, и не так-то много друзей у меня было, чтобы пригласить их на свадьбу. Я не сомневалась, что малое количество друзей послужит для Ром доказательством моей никчемности. Количество и объем были для нее единственным аргументом, как толщина обручального кольца – свидетельством силы чувства, которое молодожены испытывают друг к другу. Я утратила уверенность в себе и боялась, что Ром обратит на это внимание Гэйба.
– Как ты можешь на ней жениться? Какие социальные связи привнесет она в вашу жизнь?
Задним числом мне, конечно, хотелось, чтобы я нашла тогда в себе силы вернуться к реальности. Я собиралась стать женой Гэйба, а не треклятым загородным клубом! Пусть думают, что хотят. Перестань пытаться думать как эта женщина: это вредно для здоровья!
Ром частенько спрашивала:
– И какие же подарки прислали вам друзья твоих родителей?
Кроме бокалов от лучших друзей моего отца, мы не получили почти никаких подарков по случаю помолвки со стороны моих родных и друзей. Они ждали приема в честь нашего обручения, обещанного родителями Гэйба.
– Да кое-какие бокалы для вина, знаете ли. Так, не из списка подарков. – Впрочем, Ром интересовали не сами подарки, а их отправители.
Обычно, когда я возвращалась домой, швейцар извещал:
– Вам тут пришло несколько коробок...
От уныния у меня опускались руки. Каждая коробка повергала меня в трепет, и по мере того, как я разворачивала очередной белый шелковистый сверток, мое смятение росло. Подарки беспрерывно напоминали о том, чем я не была, чего мне не доставало в жизни. А Ром непременно превращала каждый телефонный разговор в допрос:
– А что еще вы получили? Ну, с твоей стороны?
Слава Богу, что у телефона есть определитель номера. Я больше не могла этого вынести, а нам вечно звонила именно Ром, интересуясь последними новостями. Ее муж Марвин звонил только тогда, когда нуждался в четвертом игроке для партии в гольф.
Отец Гэйба во время разговора всегда брал собеседника за запястье, даже если при этом он отдавал ему распоряжения. Пока его велотренажер работал, а в холодильнике хватало диетической кока-колы, он был счастлив и всем доволен. Но хотя он частенько отвечал на все монологи Ром: «Да, дорогая», Марвин запросто мог сказать и: «Да ни за что», когда речь заходила о важных для него вещах, например о внешности его жены.
– Ром, сделай одолжение нам обоим и надень что-нибудь по размеру. И закажи сегодня к обеду рыбу.
Впрочем, такие баталии не мешали единодушию Марвина и Ром. Они противостояли внешним воздействиям дружно и умело, единым фронтом, а воевали они именно со мной. Если Ром пылала раздражением, Марвин непременно вставал на ее защиту:
– Послушай, сынок, скажу тебе прямо. Помирись с матерью, иначе мне придется без конца выслушивать ее жалобы. Я от них уже устал. Разберись с этим.
Затем он вновь переключался на матч по телевизору, который смотрел с приглушенным звуком, слушая при этом подробный комментарий по радио.
Крупный специалист-уролог, он полгода проводил за границей, выступая перед медицинским сообществом с докладами о сделанных им открытиях. Если они ехали туда, где были неплохие рестораны и магазины, он брал Бульдога с собой. В остальных случаях она занималась своим домом в Атертоне, приводя его в безупречно пастельный порядок, и рисовала свои шедевральные полотна, добиваясь нужного эффекта широкими, размашистыми мазками дорогих кистей из соболя. «Знаешь, Марвин, Стефани такая лгунья!» Я представляю, как он чесал при этом в затылке и бормотал: «Ну что там еще?» Эта женщина могла жить, питаясь одними сплетнями и скопившимся на теле жиром.
Гэйб услышал от своей матери, что я лгунья, когда позвонил родителям обсудить новую дату бракосочетания. Когда я принесла ему в спальню гренки, желая узнать, как идет беседа, он уже положил трубку и озадаченно покачивал головой.
– Мне нужно кое о чем тебя спросить, – сказал он напряженно, и я разом выдохнула весь воздух из легких. Итак, все идет по-старому; мне уже трудно дышать. – Ты кому-нибудь говорила, что за нашу квартиру платишь ты одна?
– Не говорила – какого черта?
Дело было вот в чем. Родители Гэйба продолжали считать, что мы обручены и по-прежнему живем в квартире, принадлежащей медицинской школе. Как я поняла, они изначально платили школе за его учебу и жилье. Но они предупредили, что когда мы поженимся, за учебу они платить будут, «поскольку обещали, но поддерживать твое желание вступить в брак мы не обещали». Кроме того, они не намеревались потратить на свадьбу ни гроша, хоть и были чертовски богаты.
– Церемонию бракосочетания оплачивают родители невесты. А мы оплатим прием в честь помолвки.
Ну да, как же. То, что этот прием состоится, настолько же сомнительно, как то, что Ром зайдет справить нужду в общественный туалет.
Я знала, что она потратит целый день на разбавление своих шедевров парами скипидара. Она аккуратно запаковала полотно с помощью фестонных ножниц и липкой ленты, перевязав свою версию реальности целым мотком ленточки в горошек. Вот теперь картина упакована именно так, как ей нравилось; так, как все и должно быть.
– Какая разница, кто мне это сказал, Гэйб? Очень надежная женщина, для меня ее слово весит больше, чем слово Стефани, – сказала ему Ром по телефону.
После недолгих уговоров она назвала Дебби Шератон. Я начала откручивать в памяти назад обеды в клинике, крестины, партии в маджонг... Я разговаривала с Дебби на приеме в честь пятидесятилетия Ром. Она спросила, как у меня дела на работе, и поинтересовалась, не планирую ли я поступать в магистратуру.
– Да, вообще-то собираюсь, но подожду, пока Гэйб окончит медицинскую школу, ну, знаете, кто-то же должен платить за квартиру. – Черт, это же просто такое выражение.
– Не желаю слушать оправданий, – сказала Ром. – У тебя, Гэйб, на все готов ответ. – Тут она бросила трубку, и в этот момент я и появилась в спальне с тарелкой нарезаных треугольниками гренок.
Выслушав все это от Гэйба, я бросилась на кровать и разрыдалась, пряча лицо в ладонях. Господи, они ведь меня правда ненавидят, они даже не хотят выслушать мои объяснения! Наверное, любая нормальная девушка на этой стадии отступила бы на шаг и еще раз хорошенько посмотрела, на что же она себя обрекает. Она бы поняла, что с этими людьми ей придется иметь дело всю свою жизнь! Однако для меня любые возражения родителей Гэйба только усиливали мое желание выйти за него замуж. Если мне сказать, что вот это делать нельзя, я немедленно захочу это сделать.