***
Дни в стенах библиотеки среди сотен стеллажей с книгами, свитками и скрижалями текли мучительно медленно. Постоянное сортирование по тематике, предметности, исторической датировке высасывали силы не слабее, если бы он работал в каменоломнях. Постоянная нагрузка на разум угнетала, необходимая перечитка всего того, что он брал с полок, напряжение глаз от тусклого света свечи - все это заставляло проклинать каждое мгновение своего существования. Библиотечные мозоли от пера и пятна от чернили с каждым новым знаком при переписке все сильнее разжигали презрение к ранее любимому занятию. Восстановление старых свитков заставляло безмолвно завывать подобно лесному зверю. И все это повторялось каждый день, став единственным занятием предательски медленно тянущейся жизни.
За что ему такое наказание, ведь одного из лучших магов своего выпуска, спустя несколько кругов службы Империи, загоняют в архивы никому не нужной библиотеки. Вся эта масса навалилась с такой неподъемной тяжестью, что пребывание среди всех этих свидетельств тех или иных событий, забытых методик и прочей ереси превращали работу архивариуса в сплошную каторгу.
Каждая новая полка предрекала бесконечные дни возни с перечиткой, расшифровкой, восстановлением, переводом для последующего каталогизирования всего находящегося на ней. И работы в библиотеки было до самого судного дня.
Поначалу он задавался вопросами: почему никто не посещает, почему только он один, почему им никто не интересуется. Но спустя бесчисленные дни, он смирился со своим заточением и продолжал работать, время от времени отвлекаясь на еду и прочие надобности. Еда кстати поступала через особый лифт, приезжая откуда-то сверху.
Это позднее он понял, что его камера, которой он стал называть все огромное помещение библиотеки, на самом деле оказывалась глубоко под чем-то другим, а мозаики окон были лишь ширмой, за которой имитировались смена дня, ночи и погоды. Вскоре догадки подтвердились, когда на одной из очередных полок он нашел свитки полуистлевших чертежей всего здания библиотеки со всеми подземными залами.
Сменялись круги, за которые он успел бы прославиться, как хороший маг, может быть, получил бы магистра. Может даже стал бы приближенным императора, его магическим заступником. А может, успел бы и еще что-то, но все это истлевало подобно свечам, тающим на его столе в попытке осветить небольшой островок порядка в хаосе бесчисленных гор свитков и стеллажей наваленных книг. Вся его жизнь превратилась в монотонную рутину архивариуса, и с приближением старости он все меньше и меньше жалел об утраченной возможности. Горы переработанной мусорни, как он стал называть окружающее его, не всегда несли в себе ненужные сведения, которые он вскоре начал распознавать, стоило только взять в руки книгу или свиток. Иногда в руки попадались и довольно таки интересные экземпляры о том, чего бы он никогда не смог узнать, став практикующим магом.
Так вскоре появился отдельный стеллаж с тем, что было ему интересно: древние как мир языки, непонятные и от этого более интересующие изображения, трактаты, рукописи, манускрипты и много чего, зародившее и развивавшее внутри его вопросы и неподдельный интерес. А позднее к первому прибавилась еще пара стеллажей, и он уже занимался не сортировкой, а поиском. Незаметно для самого себя, он перестал тщательно переписывать то, что требовало того, что он и делал раньше, безмерно высказываясь по поводу всех тех, кто был до него и не обеспечил должные условия хранения и вообще бездарно так сваливал все в одну кучу.
Он начал мало спать, почти не ел, постоянно изучая мертвые языки, расшифровывая письмена и рисунки и узнавая то, чего никто не должен был знать. Именно это разжигало внутри его пламя давно потухшего интереса ко всему. Его захватывали старые описания событий, проходивших еще в те времена, когда мир был молод, и людей в нем не было. Бесконечные сражения существ, величественных и ужасных одновременно. Их врожденная магическая сила поражала по своей мощи, их культура прекрасная и в то же время кровавая заставляла отдельно изучать каждый ритуал, его предназначение и последствия. И в то же время эти существа не несли внутри себя те пороки злобы и алчности, которые были в человеке. Существа не убивали потому, что так хотелось им, не истребляли никого живого по малой прихоти. Они были настолько высоко духовны, что даже воздвигаемые ими города не причиняли ни малейшего вреда окружающему ареалу, сливаясь с ним.
А потом он узнал и про других существ, обитавших в мире, закрытом ото всего внешнего. И все эти существа с рождения обладали магической силой. Но однажды скорлупа мира треснула, и магические потоки мира нарушились, постепенно истощаясь из-за постоянной утечки сквозь трещины мирской скорлупы. И это привлекло тех, кого сейчас называют богами.
Они уничтожали все, не щадя ничего, оставляя за собой лишь пепел. Существа мира не смогли противостоять их силе, чуждой магии, и отступали. Теряя последний оплот, они воздвигли врата миров, за которыми таилась сила, способная сокрушить и богов, и всех тех, кто попытается встать на пути. И сила эта достанется тому, кто откроет врата.
Прочитав последние строки обрывающегося полуистлевшего манускрипта, он словно заново родился, в глазах запылало пламя азарта. Вот! Вот тот, что он так долго искал, не осознавая этого! Сила, с помощью которой он возвысится над всеми! Сила, с помощью которой он станет богом!
Осталось лишь найти сведения о вратах, и как их отпереть.
***
Воды и еды мало, руки и лицо обгорели от лучей безжалостного солнца и шелушатся. Он не щадил себя, тратя последние силы на переход, останавливаясь лишь тогда, когда идти уже не мог. Старик брел, падал, вставал и продолжал брести, все его мысли были устремлены к цели. Останки руин подобно рифам в море словно поднимались из песков при приближении старика и вновь скрывались в песках при отдалении. Изредка в таких местах Хирлад останавливался, садился и чего-то ждал, спустя какое-то время также резко вставал и продолжал идти. Постоянно доносились звуки, от которых простого человека и зверя бросает с первородный страх. Совсем рядом пески вздымались буграми, словно кто-то шевелился под ними, поднимая своим телом песчаную массу.
Но старик словно бы и не замечал ничего вокруг, слепо идя строго на Восход и крепко держа сумку со свитками. Сменялись дни и ночи, одна песчаная буря приходила на смену другой, и каждая новая была сильнее предыдущей. Песок сбивал с ног, забивался в глаза, уши и рот, но он продолжал идти вперед.
Внезапно Хирлад споткнулся о какой-то камень и упал. Резкая боль от падения отозвалась во всем теле, старик с большим трудом смог собрать все силы и, немного приподнявшись, сесть. Рядом из песка вылезла часть каменной плиты. Старик вгляделся, и его глаза расширились, руки судорожно полезли в сумку, достав небольшую метелочку, которой обычно раньше сметал пыль в библиотеке.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});