— Это посмертные фантазии, — упрямо твердил Омара Гююр.
Я твердо решился не отвечать на ложь. А он продолжал:
— Вы на пути в ад, но не ищите дорогу к нему. Он сам придет к вам.
Не верить ему, не верить. Однако этого мало. Что же делать дальше? Бежать? Пробираться сквозь преграду, в глубь зловещего острова? Или попытаться узнать что-либо здесь и обернуть знание в свою пользу?
Возможно, подумал я, враг столь же мало знает обо мне, как и я о нем. Он хочет узнать меня, а значит, каким-то образом выдаст себя.
— Что ты такое? — спросил я резко, намеренно избегая слова «кто».
— Я то, чего ты боишься больше всего, — был ответ. — Я Немезида <Немезида — богиня возмездия в греческой мифологии.>. Я то, что однажды привело бы тебя к смерти, если бы Девятка не спасла тебя, всучив мне неисправный пистолет. Но на этот раз спасения тебе нет. Я не андроид, не капитан Военно-космических сил, не волшебник. Я — Амара Гююр.
— Ты — просто мелкая частичка, вторгшаяся и макромир. Ты — зараза, поразившая систему, ты — компьютерный вирус, проникающий в программы и уничтожающий их. Ты — часть того, кто пытается уничтожить Асгард.
Рот, обозначившийся в коре ствола, открылся, обнажив зубы — белые, острые, как у хищника. Дерево улыбнулось.
— Не стану спорить. — Он по-прежнему выглядел помесью волка с крокодилом, а не гуманоидом. — Сумерки богов наслали холод под своды Валгаллы. Звук горна слышен на мосту Байфрост, и боги идут навстречу собственной гибели. Тор встретился со змеем Мидгарда — своей предначертанной смертью. Фенрир разорвал оковы и разметал пепел Игдрасила споим воплем. Огненные великаны вырвались на свободу и добрались до свода небесного. Один мертв. Хаймдалл и Локи умертвят друг друга. Все великие боги мертвы, обитатели Асгарда ждут своего конца во тьме.
Все это было взято из моей памяти. Он продолжал говорить на пароле, но имена были земными, и произносил он их по-земному. Неужели это значило, что захватчики Асгарда прочитали мою память всю без остатка, вроде истоми, когда я впервые попал в их любопытствующие руки? Или это неведомое было волшебным зеркалом, в котором мне виделись собственные мысли и фантазии?
— Но все начинается заново, — воспротивился я. — В легенде все начинается сызнова. В легенде нет конца.
— О да, — отозвался он. — Все начинается сначала — в других макромирах, на любой маленькой планете, напоминающей Землю и движущейся вокруг желтой звезды. Все начинается заново, снова и сызнова. Но каждому началу приходит конец, а то, что происходит сейчас, — конец Асгарда. Сурт поглотит все.
Этот символ был предельно ясен. Сурт — огненный великан, чье пламя обратило поле битвы в Сумерках богов в пепел. Сурт — вот как называлась звезда в центре макромира, которая погубит его, а сама превратится в новую.
Тогда тысячи созданий — внутри или на поверхности макромира — будут уничтожены и рассеяны взрывом чудовищной силы. Пепел — к пеплу, прах — к праху. Не к тому ли стремились захватчики Асгарда, отчаянная орава компьютерных камикадзе?
— Тогда умрешь и ты, — заметил я. — Овцы умирают, волки голодают. Разрушители разрушат себя со своими жертвами. Какой в этом смысл?
Он рассмеялся:
— Вы вообразили меня гуманоидом, чтобы лучше воспринимать меня. Но я не тот, кем кажусь вам.
— Я тоже не тот, кем кажусь. Я всего лишь некая информация, ироде тебя. Я просто тень на стене, тень, которую отбрасывает светильник.
— Именно так, — подтвердил он. — Все мы — тени себя самих, мы посланы в бой нашими прототипами. Вот с чем вы сражаетесь, Руссо, — с прототипами хищников. Ваш Амара Гююр — бледное подобие настоящего. Вы не представляете себе, насколько ограничена ваша фантазия.
— Хищники убивают ради еды, — возразил я. — Амара Гююр был мошенником. Называя себя хищником, он старался оправдать свое поведение, какого не потерпела бы даже волчья стая.
— Вы не понимаете меня и обманываетесь сами, — ответил тот, что был похож на Амару Гююра. — Хищник убивает по многим причинам — ради еды, защищая собственную территорию, а также для удовольствия. Заметьте, Руссо, — для удовольствия. Это сантименты, что хищнику не нравится убивать. Хищник благоразумен, хищник лицемерен, и он любит убивать. Лишь дурак не верит этому.
— Территория, — повторил я. — Дело только в ней?
— Или в удовольствии, — не растерялся он. — Опять вы упускаете это из виду — удовольствие.
— Несмотря на нашу перебранку, я изо всех сил постарался отрешиться от мысли о разрушении и упадке, — все гуманоиды имеют общую ДНК. Тетраксы правы, стремясь к галактическому братству, разве нет? Они правы, пытаясь образовать сообщество. А ты, точнее, твоя копия не состоит из ДНК. Это уже посерьезнее, чем война между плотоядными и травоядными. Это уже конкуренция между биохимическими сущностями.
Он снова захохотал.
— Вы что, Руссо, полагаете, что биохимиков это заботит? Ваша идиотская точка зрения держит на привязи наш разум. Уж не считаете ли вы, что сможете что-либо осмыслить, если сила вашего воображения способна на какие-то фокусы? Наивно надеяться, что у вас была возможность хоть что-либо понять!
Он уклонялся от темы разговора, уводил меня сначала в одну, а затем в другую сторону. Зачем ему это надо, подумалось мне, если я был в аду, мертвый, обездвиженный и распадающийся на части? Амара Гююр не стал бы язвить и издеваться надо мной. И внезапно я понял, что позволяю ему главное: задерживать себя, а мне надо идти вперед.
И снова я посмотрел на свои руки, испещренные серыми пятнами, с шершавой, изъязвленной кожей. Они были покрыты болячками, некоторые из них стали ярко-красного цвета и уже гноились. Эти пятна по цвету странным образом напомнили мне плоды на ветвях деревьев. «Мертв» я или нет — не имело значения. Главное, я все еще мог действовать, думать, представлять угрозу для странной армии, которая вознамерилась не допустить меня к Центру макромира.
Вытащив меч, я поднял его высоко над головой, готовясь отрубить ветви, заслонявшие путь. Никакого страха не отразилось в безумных, неподвижных глазах, словно они насмехались надо мной и провоцировали на самый бессмысленный поступок. И я начал крошить спутанные ветви и тернистый подлесок ясным, острым мечом, продираясь сквозь них бесстрашно и яростно.
Я попытался обойти того, кто казался Амарой Гююром, и тут заостренные листья набросились на меня, проникнув под броню, но не в тело. Казалось, стена из шипов тает от моего натиска, тает, соприкасаясь с моей ожесточенной горячностью. Пробив себе путь и оставив Амару Гююра в одревесневшем забытьи, я вошел в чащу, где ветви закрывали солнце. Пахло гнилью и еще какой-то мерзостью, зелень пропала, вокруг был только серый цвет, только распад и тление. Ощущение такое, словно прокладываешь дорогу внутри огромного трупа. Стены не было видно. Похоже, я углублялся во что-то чудовищное и страшное. Я повернулся.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});