Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Единение людей невозможно без силы объединяющей. Такой объединяющей силой, которой ничто не может противостоять, является чувство братства. Единение людей невозможно без связующего их Отца. По словам князя Мышкина, вся суть христианства содержится в идее, что Бог — наш Отец, а люди — Его родные дети [435]. "Лишь в человеческом духовном достоинстве равенство… Были бы братья, будет и братство, а раньше братства никогда не разделялись" [436].
Духовное же достоинство человека состоит в богоподобности его души, в святости и неприкосновенности его личности. Каждый человек имеет богоподобную душу, поэтому каждый представляет Божественную ценность. Отыскать ее в человеке — значит найти истоки всех его добродетелей и силы духа его. Но отыскать в человеке богоподобную душу может лишь тот, кто пресветлый Лик Христа имеет своим путеводителем чрез мрачные бездны человеческой природы. Лик Христов целеустремленно ведет Достоевского через все бездны и мистерии человеческой природы, поэтому он во всяком человеке находит богоподобную сущность души, отделяет ее от греха, любит человека и во грехе его; ненавидя грех, он не ненавидит грешника, но любит и жалеет его.
В этом состоит тайна знаменитого реализма Достоевского. Ведомый светом Христовым, он не плутает в потемках, но высветляет и открывает в человеке то, что в нем бессмертно и вечно, то, что истинно и реально. А это — богоподобная душа со всеми ее взлетами и падениями. Не будет никакой похвалой для Достоевского сказать, что он великий психолог в европейском смысле этого слова. Но если он и психолог, то и в евангельском, православном значении этого слова. Таковыми были психологи, православные святители: Макарий Великий, Исаак Сирин, Симеон Новый Богослов и другие. Достоевский — реалист, к тому же православный реалист. А это значит, что он — писатель, который чувствует человека, понимает и видит его во всей богочеловеческой цельности его. О своем реализме Достоевский говорит: "При полном реализме найти в человеке человека. Это русская черта по преимуществу, и в этом смысле я, конечно, народен, ибо направление мое истекает из глубины христианского духа народного… Меня зовут психологом: неправда, я лишь реалист в высшем смысле, т. е. изображаю все глубины души человеческой" [437].
Этот реализм, в высшем смысле слова, свойственен христоподобным героям Достоевского. В самом плохом человеке они находят что-то доброе, в самом грешнике видят что-то безгрешное. Они любят человека и во грехе его, ибо "сие уже подобие Божеской любви и есть верх любви на земле" [438]. Любя грешника, они не любят его грех. Воистину — это единственный знак Божественной, христоносной любви. Сам Господь Христос никогда не отождествлял грешника со грехом. Лучший пример тому — Его отношение к блуднице. Злостные ревнители закона, отождествляя грешника со грехом, схватив блудницу, привели ее к Иисусу, чтобы Он изрек Свой суд над ней. Но Он не осудил ее, но осудил грех ее. "Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши" [439]. Как "Свет истинный, Который просвещает всякого человека" [440], Богочеловек Христос освещает все бездонные глубины человеческого существа и выявляет, что в них истинно, а что нет, что в них богоподобно, а что уродливо, что есть в них доброго, а что есть злого. И все это Он отделяет одно от другого.
Для совести человека и для человечества тайна добра и зла — одна из самых запутанных и самых страшных загадок. Человек, будучи всего лишь человеком, в своей эмпирической давности не располагает абсолютным мерилом добра и зла, греховности и безгрешности. "Трудно человеку знать про всякий грех, что грешно, а что нет: тайна тут, превосходящая ум человеческий" [441]. Да, человеческий ум не в состоянии самостоятельно решить проблему добра и зла. Достоевский это как никто другой прекрасно показал на примерах своих антигероев. Для них человеческий разум — верховное мерило добра и зла, поэтому они отождествляют человека со злом, грешника с грехом, поэтому и убивают грешника из-за греха. И именно этим они убедительно подтверждают правильность евангельской, православной истины: человеческий разум не может быть высшим мерилом добра и зла, рационалистическое определение добра и зла не имеет права на существование, и тайна добра и зла — неразрешимая категория для человеческого ума.
С другой стороны, Достоевский с помощью своих христоликих героев показал самым убедительным образом, что Лик Христов — единственное непогрешимое мерило добра и зла. В мирах, в которых вращается человеческая мысль, добро и зло так велики и так загадочны, что никакой человеческий разум не в состоянии ни охватить, ни определить их масштабность. Поэтому всемилостивый Господь оставил людям Свой чудесный Лик, чтобы Он был путеводителем в ужасной путанице смешения добра и зла в этом мире. "Вместо твердого древнего закона — свободным сердцем должен был человек решать впредь сам, что добро и что зло, имея лишь в руководстве Твой образ пред собою" [442].
Чтобы человек в своих ощущениях, мыслях, желаниях и делах мог различать, что в них есть добро, а что есть зло, он должен беспрестанно вглядываться в Лик Христов и спрашивать себя: как отзывается благой Лик Спасителя на мою мысль, на мое чувство, на мои дела, на мое желание? Но и это еще не все. Для того чтобы человек смог точно и безошибочно отличать добро от зла, он должен жить Христом и во Христе, Им соизмерять все и вся в мире. Все свои убеждения он должен проверять Им, ибо для убеждений существует одна проверка — Христос [443]. "Если не имеем авторитета в вере и во Христе, то во всем заблудимся" [444].
Только тогда, когда человек пребывает в подвиге самосовершенствования по Лику Христову, когда всю свою душу он обновит во Христе, когда все свои чувства соделает Христовыми, когда очами Христа будет созерцать тайну жизни, только тогда он способен безошибочно различать добро и зло. Это — удел совершенных. Все их чувства, духовные и физические, долгим "навыком приучены к различению добра и зла" [445]. Такие люди неустанно пребывают в духовном бдении над всеми движениями своей души с полным смирением так, как тому учит святой старец Зосима: "На всякий день и час, на всякую минуту ходи около себя и смотри за собой, чтоб образ твой был благолепен. Вот ты прошел мимо малого ребенка, прошел злобный, со скверным словом, с гневливою душой; ты и не приметил, может, ребенка-то, а он видел тебя, и образ твой, неприглядный и нечестивый, может, в его беззащитном сердечке остался. Ты и не знал сего, а может быть, ты уже тем в него семя бросил дурное, и возрастет оно, а все потому, что ты не уберегся перед дитятей, потому что любви осмотрительной, деятельной не воспитал в себе" [446].
Облекшийся во Христа никогда не расслабляется, никогда не отчаивается, никогда не разочаровывается, ибо свое неоскудевающее жизнелюбие черпает во Христе — Боге любви; он постоянно исполнен Божественной любовью, которая никогда не престает ни в этом, ни в том мире. Эта любовь, умудренная Божественной мудростью, становится средством, с помощью которого христоносная личность решает самые запутанные человеческие проблемы. "Пред иною мыслью станешь в недоумении, особенно видя грех людей, и спросишь себя: взять ли силой али смиренною любовью? Всегда решай: возьму смиренною любовью. Решишься так раз навсегда, и весь мир покорить возможешь. Смирение любовное — страшная сила, изо всех сильнейшая, подобно которой и нет ничего" [447].
Нет такой силы, которая смогла бы уничтожить жизнестойкость христоносного человека, нет такого страха, который смог бы изгнать Христа из его души. Он дышит и источает непобедимую силу богочеловеческой души, смело и неустрашимо живет Христом и проповедует Христа, ибо "в любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх" [448], всякий страх, изгоняет и страх от человеческого греха. Потому "будьте веселы, как дети, как птички небесные, — советует старец Зосима. — И да не смущает вас грех людей в вашем делании, не бойтесь, что затрет он дело ваше и не даст ему свершиться, не говорите: "силен грех, сильно нечестие, сильна среда скверная, и мы одиноки и бессильны, затрет нас скверная среда и не даст свершиться благому деланию". Бегите, дети, сего уныния! Одно тут спасение себе: возьми себя и сделай себя же ответчиком за весь грех людской. Друг, да ведь это и вправду так, ибо чуть только сделаешь себя за все и за всех ответчиком искренно, то тотчас же увидишь, что так и есть в самом деле и что ты-то и есть за всех и за вся виноват. А скидывая свою же лень и свое бессилие на людей, кончишь тем, что гордости сатанинской приобщишься и на Бога возропщешь" [449].