Разрешение на ввоз машины Маяковский •— при его связях, — разумеется, получил, хотя и после бюрократических проволочек. С деньгами было куда как хуже. Немецкие режиссеры и издатели, на которых была надежда, по разным причинам заключить контракты не смогли или не захотели. В Париже, куда он приехал в октябре, Маяковский начал переговоры с Рене Клером, предложив ему снять фильм по своему сценарию, замысел которого уже был в его голове. Переговоры поначалу шли, казалось, успешно, но и из этой затеи ничего не вышло. Лиля отреагировала незамедлительно:
«Щеник! У-УУ-УУУ-УУУУ!..!..!.. Волосит! Ууууууу-у-у-у-!!! Неужели не будет автомобильчита! А я так замечательно научилась ездить!!! <...> Пожалуйста, привези автомобильчик!!!!!!!!!!!!!!!!! <рисунок кошечки>!!!!!!!!!!!!!!!! <рисунок кошечки> Прежде чем покупать машину, посоветуйся со мной телеграфно, если это будет не Renault и не Buick. У-уууу-у-у ......! <...> Мы все тебя целуем и ужасно любим. А я больше всех».
Как старательно ни откликался Маяковский на все эти призывы, мысли его были тогда далеко.
По всей вероятности, главной помехой его кругосветному путешествию, которое так и не состоялось, был не столько «автомобильчик», сколько «американская тайна», о которой Лиля что-то знала, а что-то не знала. Элли Джонс с «малой Элли» — дочерью Маяковского — приехала в Европу, во Францию, несомненно, с единственной целью: показать дочь ее отцу и как-то определиться. Переписка Элли и Маяковского была не слишком обильной, но все же она была (письма из Нью-Йорка приходили в Москву в Лубянский проезд). Маяковский знал, когда мать с дочерью приезжают во Францию и где именно будут.
Нет никаких оснований предполагать, что Лилю он поставил об этом в известность. Напротив! Обе Элли ждали его в Ницце, и он еще в Москве легко убедил Лилю, что нуждается в отдыхе после перенесенной им тяжелой болезни и напряженной работы. «ПОЕЗЖАЙ КУДА-НИБУДЬ ОТДОХНУТЬ! <...> Поцелуй Эличку, скажи, ЧТОБЫ ПОСЛАЛА ТЕБЯ ОТДОХНУТЬ», — написала Маяковскому Лиля в Париж 14 октября 1928 года, вполне приняв, таким образом, его версию за чистую правду.
Ответ не замедлил: «К сожалению, я в Париже, который мне надоел до бесчувствия, тошноты и отвращения. Сегодня еду на пару дней в Ниццу (навернулись знакомицы) и выберу, где отдыхать. Или обоснуюсь на 4 недели в Ницце, или вернусь в Германию. Без отдыха работать не могу совершенно!»
Без отдыха ему действительно было туго, но отдыхать в собственном смысле слова он вовсе не собирался. Из приведенных строк с очевидностью вытекает, что Лиля, как он полагал, об истинном цели его поездки не знала. На всякий случай он игриво ввернул фразочку об анонимных «знакомицах», невесть как ему повстречавшихся, рассчитывая при необходимости (вдруг в Ницце его «засечет» кто-то из общих знакомых!) отшутиться, сведя все к пустяковому флирту. Такое баловство не возбранялось. Он оставлял за собой возможность и быстро вернуться, и остаться в Ницце надолго под видом отдыха, если возникнет желание. Но желания не возникло.
Маяковский вообще никогда не умилялся детьми, потребности в отцовстве никто за ним не замечал. Эго был человек, совершенно неприспособленный к роли семьянина, отца семейства в общепринятом смысле слова. Перспектива оказаться в таком положении его отпугнула. Приезд в Ниццу для свидания с дочерью, сам по себе, уже мог бы косвенно означать, что он готов к исполнению этой роли. И кто в точности знает, какие слова он услышал от Элли? Что она ему предлагала? На что толкала?
Ничего общего в смысле духовном у них, разумеется, не было. Свершившийся «факт» — общий ребенок — мог стать искусственным мостом между ними. Мостом по необходимости. И значит — обузой. Маяковский бежал сломя голову. Уже 25-го он вернулся в Париж и сразу же отправил в Москву телеграмму: «Очень скучаю целую люблю». Отправил, еще не зная, какая встреча ему предстоит всего через несколько часов.
Эта встреча со всеми подробностями описана множество раз — возвращаться к ней снова необходимости нет. Речь идет, конечно, о том, что 25 октября во второй половине дня в приемной частного врача доктора Жоржа Симона, невдалеке от Монпарнаса, Маяковский познакомился с двадцатидвухлетней русской эмигранткой Татьяной Яковлевой, стремительно и властно вторгнувшейся в его жизнь. А значит, и в жизнь Лили.
Встречу устроила Эльза, которая сама Маяковского туда привела, зная, что Татьяна будет там в это время. Свою роль «сводницы» Эльза объясняла так: с этой рослой, красивой соотечественницей она познакомила Маяковского лишь для того, чтобы избавить его от языковых проблем, а себя от обременительной необходимости постоянно быть рядом с ним в качестве переводчицы. Без консультаций с сестрой, а возможно, и без ее просьбы она никогда на это бы не решилась. Шальная идея — сводить Маяковского с барышнями в его вкусе — принадлежала Лиле и использовалась ею не раз. Скорее всего, Лиля и подбросила ее Эльзе. Ведь Агранов, Сноб или кто-то другой из того же ведомства отлично знали, зачем Маяковский поехал в Ниццу. Только очень наивный человек мог предполагать, что Маяковский за границей был свободен от лубянского глаза.
Возможные последствия рисовались чекистским бонзам в самом мрачном виде, традиционном для них: в каждом они видели потенциального предателя и невозвращенца. Отвлечь Маяковского от дочерней привязанности, избавить от опасности превратиться в эмигрантского мужа мог, по мнению Лили, которую, вероятней всего, поставили в известность о грозящей опасности, только новый «романчик». Лиля, естественно, обратилась за помощью к сестре. Как иначе понять ту стремительность, с которой Эльза устроила это знакомство в тот же день, когда Маяковский вернулся из Ниццы? И как объяснить этот странный способ знакомства: в приемной врача? Кто мог знать, что оно приведет не к очередному флирту, как было множество раз, а обернется чем-то куда более серьезным?..
Татьяна Яковлева, которую выписал с большим трудом из Пензы под предлогом лечения (она действительно болела туберкулезом и от него излечилась во Франции) ее дядя, известный в то время художник Александр Яковлев (за год до встречи Маяковского с Татьяной его даже удостоили орденом Почетного легиона), уже была избалована успехом у мужчин и всеми прелестями светской жизни. Она служила топ-моделью в фирме «Шанель». За ней ударяли такие богачи из эмигрантской элиты, как нефтяной магнат Манташев, и такие знаменитости из мира искусств, как композитор Сергей Прокофьев. Дни и вечера Татьяна и раньше проводила в обществе артистов, писателей, музыкантов, поэтому появление Маяковского само по себе не было для нее способом перехода в иную социальную среду. Она и так в ней вращалась, появляясь вместе с Маяковским всюду, где были ее давние знакомые и друзья.