В другом — хойделльскую про креолку Салли, у которой тело расписано татуировкой по восточному обычаю, которая пьет ром и джин ловчее, чем любой боцман, и чьи ухажеры падают к ее ногам не от любви, а от удара ее кулака. В третьей — фризскую про сараадамского матроса, который готов выпить чарку отравы и съесть целиком сырого гиппопотама, только бы не видеть сараадамских улиц, сараадамских вербовщиков и жадных сараадамских шлюх.
— Эх, Шаггор мне в печенку, жаль Хор'Таги нет, вот бы кто спел! — вздохнул Банн.
— Ну, я могу спеть! — вдруг заявила Игерна, которая расслабленно сидела, чуть опершись на мощный торс Эохайда.
Тут же шум чуть примолк, и откуда-то с задних рядов ей протянули гитару, инкрустированную слоновой костью и золотом, ранее, несомненно, принадлежавшую какому-нибудь благородному идальго.
Игерна вдруг улыбнулась, перебирая тонкими огрубевшими пальцами струны, ругнула расстроенный инструмент.
— Давайте, парни, слушайте, это наша песня — про НАШУ судьбу, под которой мы все ходим…
А потом запела на лингва марис.
Когда мне прочтут приговорУстами судьи короля,Когда меня страж закует в кандалы,А главный палач свой наточит топор,Когда ожиданье пройдетВ часах надоевшего сна,Когда, наконец, я открою глазаИ время мое истечет.
Пираты невольно умолкли — ибо всякий знал, что у пиратского капитана Игерны Бесстыжей чудесный голос, пока что не охрипший от того, что нужно перекричать бурю или грохот орудий…
Извилист был мой путь,
— подхватили припев пираты.
Извилист был мой путь,Но как там ни крути,Нам жизнь не обмануть, не обмануть,А смерть не обойти…
…Когда я умоюсь в последний раз,
— продолжила Игерна.
И чару вина отхлебну,Пришедшим за мной в лицо рассмеюсь,С улыбкой вокруг посмотрю,И с верою в то, что скоро умру,Оставлю пустой каземат.Вдохнув утренний аромат,Извилист был мой путь,Извилист был мой путь,Но как там ни крути,Нам жизнь не обмануть, не обмануть,А смерть не обойти…
— ревели десятки глоток.
И жизненный водоворотУйдет, не оставив следа,Когда будет мной пройдена до концаДорога на эшафот……И время мое истечет.
Тенькнула отброшенная гитара, а крепкая ладошка Игерны рассекла воздух сверху вниз, изобразив последний взмах топора.
— Игерна, ты чего? — лишь спросил Эохайд.
— Так, вспомнилось…
— Кстати, эта песня, между прочим, — переделанный трубадурский гимн. Кто-то переложил старинную рыцарскую балладу, какую пели когда-то трубадуры Сарванны — пока их не сожгли на кострах…
Тут опять заговорили о знаменитом пирате — на этот раз почему-то вспомнили, как два года назад ему достался настоящий эгерийский галеон, причем без боя. Определенно не обошлось без нечистой силы.
— Иг, ты Рагира видела когда-нибудь? — зачем-то спросил Эохайд.
— Не довелось, — хмуро передернула плечами Игерна. — Да и хотения, честно сказать, особого нет…
— Так он ведь твой земляк, говорят, эгериец…
— Не знаю… — Игерна насмешливо сдвинула брови. — Я, знаешь, с земляками как-то не особо встречаюсь. Случается — граблю их: что правда, то правда…
Окружающие корсары заулыбались шутке.
— Игерна, — вновь начал спустя какое-то время Счастливчик. — Скажи, а что ты думаешь делать с этими деньгами? Ну, с добычей…
— Не взятую добычу не делят, — буркнула она.
А потом вдруг добавила:
— Я ведь понимаю тебя… Но подумай, надо ли оно тебе? Ты ведь просто увидел меня не там и не в таком виде, как надо…
— А ты бы забыла своего спасителя? — спросил Эохайд.
— Я бы дала ему то, что он хочет, — нахмурилась она. — И все бы забыла… Но, сам понимаешь, тут другой случай.
— А если все же…
— Не сейчас, — отрезала она. — Скоро нам уже расходиться… Говорю — забудь. И вообще, еще не было в мире так, чтобы капитан женихался с капитаном!
«Но всё ведь когда-то случается в первый раз», — пожал плечами Эохайд про себя.
* * *
Три с половиной года назад. Изумрудное море. Шлюп «Отважный».
— Ну, попрощаемся на всякий случай, Банн…
Вражеский корабль был обнаружен слишком поздно, чтобы избежать стычки, но для подготовки к бою времени было вполне достаточно.
— Все — в трюм! — командовала Игерна. — Отстегни люки орудийных портов, но не раскрывай их. Держи их закрытыми на веревочных петлях, а пушки чтоб глядели прямо в крышки люков, понял? Заряди их картечью, самой мелкой, и побольше, побольше. Но чтоб ни звука, и ни одной живой души чтоб на палубе не было видно, слышишь?!
Боцман понимающе кивнул.
— Ну, Банн, миленький, не подведи, пропадем же за риэль ломанный!
Люди разбежались по местам и скоро занялись своим привычным делом.
Но главное происходило наверху, на мостике.
Капитан фрегата его величества «Акула» Жеарди хмурился, глядя на сверкающую синь океана.
У него было достаточно причин для дурного настроения.
Нет, конечно, старпом дурак, и тут ничего не поделаешь. Но болтать о том, будто на загадочном корабле у штурвала стоит какое-то привидение, — такой ерунды капитан Жеарди, конечно, не мог принимать всерьез!
— Ни одного человека на вантах. Ни одного гранатометчика, капитан… Оружейной прислуги тоже нет, и… Да, пушки откачены чуть не на середину палубы…
Это мог быть корабль, пораженный какой-нибудь повальной болезнью: чумой, рыжей или серой лихорадкой, оспой, — такие случаи нередко бывали в океане. Предоставленная самой себе в открытом море команда либо поголовно вымирала, либо в отчаянии покидала корабль и спасалась на шлюпках, чтобы опять-таки погибнуть в безбрежной водной пустыне от жары, голода и жажды… и от той же эпидемии, от которой они пытались бежать и которую неизбежно захватывали с собой в спасательную шлюпку.
Чертыхнувшись про себя в адрес вахтенного офицера, которому, очевидно, напекло в голову до галлюцинаций, капитан Жеарди еще раз поднес к глазу подзорную трубу, и вдруг нижняя челюсть его безвольно отвисла. Мозг отказывался воспринимать то, что видели его глаза. Он ошалело уставился на юную и стройную женскую фигуру за штурвалом корабля.
Да, да — это была, несомненно, женщина, молодая девушка, и — милосердный боже! — совершенно голая! Ласковый бриз игриво раздувал золотистые волосы, густым потоком ниспадавшие на ее обнаженные плечи. И на голове сияла золотом и алмазами роскошная корона!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});