Читать интересную книгу Тень великого человека. Загадка Старка Манро (сборник) - Артур Дойл

– Самый лучший фармацевт в мире! – громко сказал Каллингворт и потрепал жену по плечу. – Видишь, как это у меня происходит, Манро? Я пишу на листке рецепт и ставлю условный значок, сколько нужно взять с пациента. Пациент идет по коридору и передает рецепт через окошко. Хетти берет рецепт, выставляет бутылочку с лекарством и принимает оплату. Ну, а теперь пойдем, освободим немного дом.

У меня не хватит слов, чтобы описать тебе этот бесконечный поток пациентов, которые час за часом проходили через пустую комнату и покидали ее, одни – удивленные, другие – испуганные, с рецептами в руках. Глядя на то, как ведет себя Каллингворт, я просто не мог поверить своим глазам. Я смеялся так, что чуть не упал со стула. Он кричал, бесновался, ругался, расталкивал пациентов, бил их по спинам, расставлял у стены, иногда выбегал к лестнице и обращался ко всем ожидающим внизу. И в то же время, посреди всего этого шутовства, наблюдая за его непосредственным общением с больными, я не мог не заметить быстроту диагноза, научную проницательность, смелое и нешаблонное использование лекарственных препаратов. То, что я видел, убедило меня в том, что он не кривил душой, когда говорил, что все это шарлатанство – лишь внешняя сторона его успеха, который на самом деле имеет крепкую медицинскую основу. Вообще-то слово «шарлатанство» вовсе не подходит к данному случаю, ведь шарлатаном можно скорее назвать врача, который при общении с пациентами ведет себя не натурально, так сказать, надевает на себя маску, чем того, который действует в полном соответствии со своим необычным, но присущим именно ему характером.

Некоторым пациентам он вообще не говорил ни слова и, кроме того, не разрешал им ничего говорить. С громким «Т-с-с-с!» он подходил к ним, стучал по груди, слушал сердце, тут же выписывал рецепт, разворачивал и выдворял из комнаты. Одну бедную старушку он перепугал до полусмерти, когда, едва она раскрыла дверь, закричал: «Вы пьете слишком много чая! У вас отравление чаем!» После этого, не дав ей произнести ни слова, взял ее за край черной накрахмаленной пелерины, подтащил к столу, схватил и протянул ей копию Тейлоровской «Судебной медицины»{148} и затем громовым голосом закричал: «Положите руку на книгу и поклянитесь, что четырнадцать дней не будете пить ничего кроме какао!» Она, закатив глаза, поклялась, тут же получила свой рецепт и была выдворена в коридор. Не сомневаюсь, что до конца своих дней пожилая леди будет рассказывать о своей встрече с доктором Каллингвортом. Конечно же, теперь из деревни, из которой она приехала, хлынет целый поток желающих встретиться с ним.

Еще одного дородного господина, когда тот только раскрыл рот, чтобы начать описывать свои симптомы, Каллингворт схватил за грудки, потащил через коридор, потом вниз по лестнице и наконец выставил на улицу, к неимоверной радости собравшихся там пациентов. «Вы слишком много едите, пьете и спите, – прокричал он вслед пустившемуся наутек толстяку. – Найдите полицейского, сбейте его с ног, потом, когда вас отпустят, приходите ко мне снова». Другой пациент пожаловался на то, что его не покидает ощущение, будто силы его «тают с каждым днем», на что Каллингворт ответил: «Дорогой мой, примите лекарства, а если это не поможет, отправляйтесь на Северный полюс, там у вас точно ничего не растает».

Насколько я могу судить, все сборище пациентов воспринимало утро, проведенное в доме Каллингворта, как захватывающее представление. Их волновало лишь то, как бы самим не превратиться во всеобщее посмешище.

С тридцатиминутным перерывом на обед это необыкновенное действо продолжалось почти до четырех часов. Когда ушел последний пациент, Каллингворт направился в фармацевтический кабинет, где на стойке были разложены все заработанные за день деньги в отдельные кучки по достоинству. Всего там было семнадцать монет в полсоверена, семьдесят три шиллинга и сорок шесть флоринов, то есть тридцать два фунта восемь шиллингов и шестипенсовик. Каллингворт пересчитал их, потом сгреб и золото, и серебро в одну кучу, запустил в нее пальцы и какое-то время перебирал монеты. Наконец ссыпал их в холщовый мешочек, который я видел накануне, и затянул шнурок.

Домой мы пошли пешком, и эта прогулка оказалась самым сильным впечатлением, которое я получил в тот день. Каллингворт медленно и важно шел по центральным улицам города, держа перед собой этой холщовый мешочек с деньгами в вытянутой руке, а его жена и я шли по обе стороны от него, как два алтарника рядом со священником. Люди останавливались и провожали нас удивленными взглядами.

– Я всегда специально прохожу по тем кварталам, где живут врачи, – сказал Каллингворт. – Сейчас мы как раз по ним идем. Они смотрят в окна, скрежещут зубами и бьются головами о стену, пока я не скроюсь из виду.

– Но зачем тебе ссориться с ними? За что ты их так не любишь? – изумленно спросил я.

– Что греха таить, – сказал он, – мы все готовы друг другу глотку перегрызть, и нечего тут лицемерить. Никто из них мне слова доброго не сказал. Ни один человек. Поэтому мне доставляет удовольствие выводить их из себя.

– Должен сказать, я не вижу в этом смысла. Они же твои братья по профессии, с таким же образованием, с такими же знаниями. Зачем становиться в позу и обижаться на них?

– Вот что я вам скажу, доктор Манро, – воскликнула тут его жена. – Ужасно неприятно чувствовать, что тебя со всех сторон окружают враги.

– Хетти сердится, потому что их жены не хотят с ней знакомиться, – воскликнул он. – Послушай-ка лучше это, дорогая, – позвенел он монетами в мешочке. – Это намного приятнее, чем слушать пустую болтовню безмозглых куриц, пьющих чай у нас в гостиной. Я заказал табличку, Манро, на которой написано, что мы не хотим расширять круг наших знакомств. Служанке велено показывать ее любому подозрительному человеку, который появляется у нас на пороге.

– Не понимаю, почему нельзя зарабатывать деньги и оставаться при этом друзьями с коллегами? – сказал я. – Ты говоришь так, будто эти вещи несовместимы.

– А так и есть. Будем говорить прямо, парень. Мои методы напрочь непрофессиональны, и я нарушаю все мыслимые и немыслимые законы медицинской этики. Ты ведь наверняка понимаешь, что Британская медицинская ассоциация{149} пришла бы в ужас от того, что ты сегодня видел.

– Ну а почему бы не соблюдать эти самые законы профессиональной этики?

– Потому что мне лучше знать, как мне работать. Друг мой, я сын врача и видел достаточно. Я родился внутри этой машины и знаю все ее шестеренки. Все эти правила не более чем уловка, обман, цель которого – сохранить дело в руках стариков. Они нужны для того, чтобы держать в стороне молодых, забить щели, через которые они могут пролезть вперед. От своего отца я слышал это миллион раз. У него была самая большая практика в Шотландии, и это при том, что ума у него не было ни на грош. Он получил ее по праву старшинства, потому что того требует закон. Ему не нужно было работать локтями и пробиваться, он просто дождался своей очереди. Пожалуйста, я ничего не имею против, когда ты – первый в очереди, но что делать тому, кто только встал в хвост? Когда я попаду в первые ряды, я со своей высоты посмотрю вниз и скажу: «Так, молодежь, у нас здесь очень строгие правила, и я хочу, чтобы вы все ходили на цыпочках и чтобы никто не беспокоил меня на моем очень удобном месте». Хотя, если они будут вести себя так, как я им велю, я буду считать их стадом баранов. Что скажешь на это, Манро?

Я смог лишь еще раз повторить, что он слишком плохо думает о своей профессии и что я не согласен ни с одним его словом.

– Можешь не соглашаться, сколько тебе хочется, друг мой, но, если ты хочешь работать со мной, тебе нужно забыть про этику!

– Я не могу пойти на это.

– Что ж, если ты боишься руки замарать, можешь проваливать. Мы не можем держать тебя здесь против твоей воли.

Я ничего не ответил, но, когда мы вернулись, я пошел наверх собирать вещи, намереваясь вечерним поездом вернуться в Йоркшир. Когда Каллингворт зашел ко мне и увидел, чем я занят, он стал извиняться.

– Дружище, ты можешь работать так, как хочешь. Не нравятся мои методы, придумывай свои, пожалуйста.

– Это хорошо, – сказал я, – но довольно неприятно слышать «проваливай» каждый раз, когда возникает какое-то расхождение во взглядах.

– Ну-ну, я не хотел тебя обидеть. Такое больше не повторится. Пойдем лучше вниз пить чай.

На этом неприятный инцидент был исчерпан, но я боюсь, Берти, что нечто подобное случится еще не раз. Мое положение здесь рано или поздно станет невыносимым, я это чувствую, но все же буду стараться отстаивать свое мнение до тех пор, пока он будет это терпеть. Каллингворт – такой человек, который любит ощущать себя главным, любит, чтобы люди, которые его окружают, зависели от него. Я же привык думать сам и принимать решения самостоятельно. Если он позволит мне занимать такую позицию, мы с ним прекрасно уживемся, да только я его слишком хорошо знаю. Он потребует подчинения, а я пойти на это не могу. Я, конечно же, признаю, что он имеет право на благодарность с моей стороны, ведь он дает мне возможность наконец зарабатывать деньги, которые мне сейчас очень нужны. Но даже ради этого я не пойду на сделку со своей совестью. Отказ от своих убеждений и принципов – слишком высокая цена для меня.