— Дорогие мои мурманчане! Я говорю «дорогие», потому что обходитесь вы стране недешево. Мы в Москве такого солнца не видим, а вам здесь за это выплачивают пятидесятипроцентную надбавку!
Народ на Севере не из пугливых, и главу государства немедленно освистали. Все впечатление от поездки было испорчено, и моряки Северного флота, как могли, пытались его спасти.
На базе в Иоканьге Хрущева принимали вместе с сопровождавшими его министром обороны СССР Р.Я.Малиновским, главкомом ВМФ С.Г.Горшковым, Д.Ф.Устиновым и другими руководителями. Принимали его по законам флотского гостеприимства в течение двух дней, так что компания, встретившая нас в спортзале военно-морской базы, была, скажем так, в приподнятом настроении.
Руководители страны сидели на сцене за столом президиума. Вдоль остальных стен помещения была построена флотилия, а в центре поставлены стулья для экипажа «К-3» и научной группы — нас было человек сто. Все, кроме нас с Петелиным, в рабочей форме, правда, вторую смену успели по моей команде постричь, пока шли в тумане.
Встречены мы были аплодисментами и следующей фразой:
— Что же вас так долго ждать приходится! Впрочем, сказал это Хрущев беззлобно и вовсе не
ожидая объяснений. И сразу продолжил:
— Мы решили вас наградить. Зачитайте указ!
Мы, конечно, думали, что нас как-то отметят. Но обычно делалось это не сразу, да и награждали главным образом ценными подарками: кому ружье, кому электробритву. Так что известие ошеломило нас настолько, что я даже не помню, кто зачитывал указ.
И вот слышу:
— За успешное выполнение специального задания правительства присвоить звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» контр-адмиралу Петелину Александру Ивановичу, командиру атомной подводной лодки капитану 2 ранга Жильцову Льву Михайловичу, командиру электромеханической боевой части атомной подводной лодки инженер-капитану 2 ранга Тимофееву Рюрику Александровичу.
В зале зааплодировали, к потолку полетели бескозырки.
Вслед за Петелиным я поднялся на сцену. Хрущев сам вручил нам грамоту, медаль «Золотая Звезда» и орден Ленина и, как тогда было принято, расцеловал в губы. Всех командиров боевых частей и дивизионов — их было десять человек — наградили орденом Ленина. Остальных отметили орденами Красного Знамени, Красной Звезды, медалью «За боевые заслуги». Без награды не остался ни один человек из ходивших на полюс.
После того, как один за другим все поднялись на сцену для получения награды, объявляют:
— А сейчас с ответным словом выступит командир подводной лодки.
И тут же подсовывают мне бумагу, заранее написанную в политуправлении. Мое отношение к политработникам читателю уже известно, так что мне не нужно объяснять, почему я эту шпаргалку немедленно отодвинул в сторону.
— Я скажу от себя, от души, а бумажка эта пусть здесь полежит. Мы, экипаж, думали о том, чтобы выполнить задание, а не о наградах, тем более таких высоких. И спасибо, что Родина и ее руководители нашу работу оценили так высоко!
Потом слово взял Хрущев:
— Вы извините, что мы сейчас не может рассказать широко о вашем подвиге. И на полюсе мы побывали не первые — американцы нас обскакали, — и секретность нам этого не позволяет. Но я обещаю вам, что через год-два, может быть, через несколько месяцев, мы привезем вас на Красную площадь и построим перед Кремлем, как космонавтов. Почествуем ваш экипаж, он этого заслуживает. Я был на подводной лодке. На мой взгляд, это — огромная колбаса, начиненная таким количеством приборов, что куда ни плюнь, обязательно попадешь в прибор! Сам я мало что там понимаю, но я привез вам людей, которые их создавали. Многих из них вы больше не увидите никогда в жизни, потому что все они засекречены. Я хочу их вам представить.
Действительно за столом президиума помимо известных нам Перегудова, Доллежаля, Александрова сидел весь цвет науки и военно-промышленного комплекса. Хрущев каждого представил, и каждому мы похлопали. А затем предложил всем надеть ордена и сфотографироваться.
Хрущев взялся надеть награды Петелину, а министр обороны— мне.
«Золотая Звезда» не прикалывается, а приворачивается. Малиновский достал перочинный нож, взял меня за лацкан и ткнул. В тот момент я даже не почувствовал боли, и только потом обнаружил, что по груди у меня течет кровь. После мы сели в зале вместе с руководителями страны и торжественный момент был запечатлен для истории.
Без протокола
Нас с Тимофеевым схватили матросы и стали качать. И пока мы летали под потолком, высокие гости исчезли. Нас это нисколько не огорчило, на лодке готовился праздничный ужин. Но не успели мы пройти и половину пути до пирса, как нас нагнал двигавшийся задним ходом черный «ЗИЛ». Шофер опустил стекло:
— Товарищей Жильцова и Тимофеева прошу сесть в машину.
Привезли нас к эсминцу, Хрущев ждал у трапа:
— Вы что такие непонятливые? Это же дело надо обмыть!
Тут я вспомнил, что перед тем, как нас стали качать, что-то действительно было сказано такое. Мы не сообразили, а Никита Сергеевич как хозяин ждал нас у трапа. Остальные уже сидели в салоне. Узкий круг: ученые, Малиновский, Горшков, я с Петелиным и Тимофеевым. Хрущев говорит Малиновскому:
— Ты бери на себя командира, а я механиком займусь! Малиновский прищурился и кивнул, мол, не беспокойтесь, потом взял бутылку коньяка и налил мне две рюмки:
— Командир, ты сегодня поволновался, тебе надо снять стресс. Пей, не бойся, здесь министр обороны с тобой!
Очень хорошо помню впечатление от этого человека. От Малиновского исходило ощущение спокойствия и колоссальной внутренней силы.
Я в тот день не обедал и не ужинал — не до того было! Но для людей, привыкших к спирту, рюмка коньяка — не выпивка!
Малиновский оценил:
— Никита Сергеевич, командир — пять баллов! Давай вторую!
Хрущеву по состоянию здоровья пить не рекомендовалось, поэтому ему ставили специальную рюмку: обычных размеров, но стенки ее были толщиной миллиметров пятнадцать, так что вмещала она немного. Зато разговор с Рюриком Тимофеевым доставлял ему видимое удовольствие. Особенно ему понравилось, что тот был одет в рабочую тужурку:
— Я такой же был, в синей спецовке, я — шахтер.
Вообще, держался он запросто, даже по-отечески. Тут я и решил, что пора поднять деликатный вопрос. Дело в том, что у нас на лодке был «заяц».
На «К-3» самый сложный участок — пятый, реакторный отсек. Из-за ответственности и высокой радиоактивности вахта в нем такая тяжелая, что вместо трех человек, полагавшихся по штату, мы всегда назначали четверых. Сверхсрочники в этом отсеке никогда не работали и дополнительным человеком был техник-старшина срочной службы. В сложном походе на полюс еще один человек в пятом отсеке нам был просто необходим.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});