наших предприятий будут при хороших зарплатах, когда всё вокруг начнёт разваливаться. Тем более, если удастся в новой группе до прихода Горбачева так модернизировать средства производства и направления, чтобы можно было выйти на зарубежный рынок после распада СССР, то у трудовых коллективов будут все шансы пережить лихие девяностые в более-менее стабильных и человеческих условиях. То есть, если сделать все по уму, я смогу спасти десятки тысяч рабочих и членов их семей от ужасов девяностых… Этот холдинг сможет стать островком благополучия во всеобщем хаосе и отчаянии после краха СССР… Эти люди не сопьются, не умрут от голода, у них будут средства, чтобы лечиться в разоренной крахом СССР постсоветской медицине, где и врачу нужно дать на лапу, и лекарства все принести с собой…
Можно будет, конечно, часть продукции и на отечественном рынке реализовывать. Но покупательская способность разграбленной страны не скоро восстановится, в двухтысячных, только, где-то мы голову подняли, когда цены на природные ресурсы поперли в мире, и на Россию обрушился золотой дождь.
А в девяностых… Как вспомню, так плакать хочется. Вдруг выяснилось, что в стране миллион детей-сирот! И детским домам тогда очень тяжело пришлось. Страна реально выживала, взрослые люди за выживание боролись, что уж говорить про детей?.. Надо будет обязательно шефство взять над детдомами и домами малютки… Над столькими, чтобы это осилить можно было…
Может, ради этого мне и дали вторую жизнь? Ради этого я готов пахать двадцать лет. Катастрофу от развала страны отменить я не надеюсь, но попробовать облегчить жизнь хоть кому-то, кому смогу, просто обязан.
Глядишь, если все у меня получится, то и третью жизнь дадут за особые заслуги перед человечеством, — улыбнулся я этой шальной мысли.
— Вот, мы отложили, что нужно взять, — выглянула Ирина Леонидовна в коридор, где я так и сидел у телефона, задумавшись.
— Ого, вы отложили, — удивился я. — Тут все в один чемодан не влезет…
— Ты же не знаешь, сколько придётся после выписки ещё там жить, — ответила Ксюша. — Ты же не повезёшь их в этот кошмар, надеюсь?
— Нет, конечно, — согласно кивнул я головой. — Сколько надо, столько и будут там оставаться.
— Ну, значит, это всё пригодится, — подвела итог Ксюша.
— Я бы сюда ещё пару одеялок добавила, — сказала Ирина Леонидовна.
— Зачем пару? — не понял я.
— Тонкое и ватное, — объяснила она, — вдруг дома холодно будет, надо в тонкое одеялко завернуть. А на улице если резко похолодает, нужно в ватное укутать. Всё-таки сентябрь на дворе…
— Фух, понятно, — полез я за ежедневником. — Одеялки… Это я полечу с двумя чемоданами…
— Поверь мне, Галия тебе спасибо скажет, — уверенно ответила Ирина Леонидовна.
Поблагодарил их за помощь какой-то импортной банкой с паштетом. Брать не хотели, еле всучил. А потом вспомнил еще и про памперсы, что тоже нужно обязательно взять. В роддоме они еще не нужны, а после выписки надо будет посмотреть, на что годен вариант образца семидесятых…
В понедельник в университете ко мне подошёл Лёха Сандалов и сказал, что Марат с ним расплатился, тысячу вернул.
— Хотел поблагодарить тебя с ребятами за то, что выделили мне долю в стройотряде, — сказал я. — Очень вовремя. У меня и жена сейчас рожает в Клайпеде, буду мотаться туда-сюда на самолёте, пока у нас тут кошмар с пожарами не закончится. И гараж, что снимаю, предложили выкупить. Ну, прямо, очень вы вовремя. Спасибо.
— Неприятно, конечно, что не все «за» голосовали, — серьёзно посмотрел на меня Лёха. — Ну, Кукояка с Ильиным ладно. Но Света Костенко чего?
— Она против была? — удивился я.
— Нет, но она воздержалась, представляешь? — развёл он руками. — Я, вообще, не понял, что это за выходка такая была.
Зато я, кажется, догадываюсь. Вызвали к куратору от КГБ, побеседовали, она и напридумывала себе чёрте чего про меня. Ненадежный она товарищ. Ну так это здорово, что рано об этом узнал. А то и в Верховный Совет её бы рекомендовал, и мало ли еще куда бы пристроил. А потом однажды предала бы по полной программе…
— Кстати, Лёх, — вспомнил я про Комитет по миру. — Такая тема… Ты же знаешь, что я в секретариате Президиума Верховного Совета работаю? — он кивнул. — Так вот. Советский комитет по защите мира заваливают письмами трудящиеся нашей страны. Они там не успевают их прочитать, не то, что ответить. Ещё в начале лета предложил им добровольных помощников из числа лучших комсомольцев МГУ. И, представляешь, они сейчас меня спрашивают, ну и где твои комсомольцы? — улыбнулся я. — Короче, есть у меня к тебе предложение — не хочешь в Кремле поработать? — Лёха оторопело смотрел на меня, округлив глаза. — На общественных началах, конечно, но это будет хорошая запись в личном деле. Кроме того, может, удастся полезными знакомствами на будущее обзавестись. К выпуску может очень даже пригодиться… — уговаривал его я.
— Поверить не могу, — пробормотал Лёха. — Я? И в Кремле?
— Ну, а что? Думаешь, там какие-то другие люди работают, иначе устроенные? Такие же, как мы. Злятся и радуются, влюбляются и ревнуют. Есть хотят, когда проголодаются…
— Обалдеть!
Не понял, что означает это «обалдеть»? Надо уточнить.
— Ну так что, ты согласен?
— Конечно!
— Вот и хорошо, — похлопал я его по плечу и хотел было заняться Ираклием.
— Подожди! Я хотел с тобой вот ещё о чём поговорить, — замялся Лёха. — На камволке и молочном комбинате ещё полно работы. Ребята не против по вечерам и в выходные подрабатывать. Надо ехать договариваться об условиях… Короче, ты не мог бы со мной съездить?
— А, давай! Конечно, — тут же согласился я. Ну а что ж не съездить, если они так щедро благодарят…
— Недели через две, — обрадовался Лёха. — Они с работой определятся. А мы с тобой