— Говорят, — тихонько вставил я, — что искусный вор, предатель из да приближенных, Слово подслушал. Достал сокровища, перепрятал, но, вскоре и сам сгиб.
— Может быть, Ильмар. Четыреста лет прошло, никто правды не знает. Но что в итоге получилось? Все достояние британское — в Холоде. Ни денег, ни оружия! Власть рухнула, резня началась, Британия в крови потонула. Добро это или зло?
— Зло.
— А то, что после этого острова под державную власть попали, истинную веру без оговорок приняли? Если бы сейчас в Европе не единая власть была, если бы отдельные провинции свои законы имели и не мелкие войны под присмотром Дома вели, а настоящие побоища? Сейчас, когда пулевики в ходу, когда планёры могут бомбы сбрасывать? Так чему послужило Слово?
— Добру. Наверное — добру.
— Вот так, брат мой Ильмар. Невозможно слабым человеческим умом постичь, к чему отдельный поступок приведет. Малая капля крови, сегодня пролитая, завтра большой пожар погасит.
Я замолчал. Не мне спорить с настоящим священником.
— Слово — тайна огромная, непостижимая, — задумчиво сказал Рууд. — Вот представь — нет Слова! Вообще нет! Что бы стало с миром? Где могли бы хранить дворяне свои ценности — от разграбления, от воров… да, от воров, брат мой Ильмар… Вместо потаенного Слова, на котором вся графская казна хранится, — сотни людей охраны, трудом не занятые. Вместо того чтобы в Холод налоги спрятать, да и довезти без помех до Дома — целые обозы по дорогам двинутся; значит — надо эти дороги огромным трудом поднимать, чинить, в порядке держать…
Нас как раз тряхнуло, и я рискнул вставить:
— Хорошие дороги — они и людям полезны.
Брат Рууд слегка улыбнулся.
— Не спорю, брат. Пришло время — построили дороги. Но каким чудом, скажи, удалось бы русскому темнику Суворову пушки через Альпы перетащить, когда в швейцарской провинции битва состоялась? Каким чудом — кроме Слова? А как святой брат наш, Самюэл Вандер Пютте, незадолго до той баталии, смог бы из Китая в Европу тайну пороха доставить? Через русское ханство пронести — и пулевики, и порох, и книги тайные? Как он смог бы в Китай нефрит и железо доставить для подкупа? Если бы Дом против Русского Ханства без пушек и пулевиков воевал — жили бы под игом! Все в мире связано, брат. Одно Слово беду сеет, другое — пользу приносит, от беды спасает.
— Слышал я, что в давние годы в Европе порох знали, — возразил я. — Потом был утерян секрет, спрятан на Слове, а мастера убили. Пришлось из китайских земель заново тайну доставлять.
— А если и так? Видишь, Слово все время работает, одно теряется, другое находится. И благо в нем, и зло.
Я кивнул.
— Искупитель создал Слово непознаваемым, и в том была великая мудрость. Для стороннего взгляда — все просто. Сказал человек что-то, потянулся куда-то, с силами собрался — и достал вещь из Холода. А теперь подумай сам. Мог принц Маркус от цепей освободиться?
— Нет, конечно. Навык нужен.
Брат Рууд усмехнулся:
— А если бы он взял цепь, его сковывающую, да и положил на Слово?
— Но… — я задумался. Мальчик касается цепи… прячет в ничто… остается свободным? — У него сил не хватало?
— Не в том дело. Цепь не ему принадлежала, он в цепи был. Вот если вначале снять цепь, власть над ней ощутить — то пошла бы она в Холод без задержек. Об этом еще святой Фома рассуждал — чем мы руками владеем, то и духу подвластно… А вот если веревка или цепь — один конец свободный, а к другому привязан ослик или человек. Берет принц Маркус эту веревку-цепь, да и кладет на Слово. Что случится?
— Живое и жившее Слову не подвластно.
— Правильно. А то, что к живому привязано? Уйдут путы в Холод, станет пленник свободным?
— Не знаю.
Брат Рууд улыбался.
— Скажи! — попросил я. — Скажи, брат!
— А вот это, Ильмар, от того, кто Словом владеет, и от того, на ком путы, зависит. Может, так случится, что исчезнут. А может, и нет… Хорошо представь, что берутся за одну вещь два человека, знающих Слово. И каждый вещь на Холод прячет. Кому она будет принадлежать?
Я молчал. Все в голове смешалось.
— А если…
Карета вдруг дернулась, начала сворачивать к обочине, останавливаясь. Я глянул в окно.
— Брат Рууд, дозор армейский!
— Не бойся, брат…
Дозор был серьезный. Два офицера в надраенных медных кирасах, десяток солдат с короткими копьями и мечами. У одного офицера в руке был двуствольный пулевик. О чем говорят, слышно не было, но, похоже, ответы возниц их не удовлетворили.
— Брат Рууд…
— Успокойся, брат, лучше вот о чем подумай. Если подходит человек со Словом к вещи составной. Например, к нашей карете. Берется за колесо, да и говорит Слово. Одно колесо в Холод уйдет, вся карета или ничего не случится? А что с нами будет? В Холод не уйти, значит, на землю упадем? Или пока мы в карете, нельзя…
Дверь открылась. Офицер заглянул, почтительно произнес:
— Святые братья…
— Мир тебе, слуга Дома, — невозмутимо отозвался Рууд. — Так вот, рассуди, брат, что случится?
— Не знаю, — сказал я учтиво, голову склоняя. — На все воля Искупителя и Сестры…
— Святые братья, — с легким нажимом повторил офицер.
Брат Рууд повернулся к нему:
— Мир тебе. Говори.
— Из города запрещен выезд, — заявил офицер. Властно, но под этой твердостью пряталась неуверенность. Наверное, не один экипаж он назад завернул, но что сейчас делать — не знал.
— Мне это известно, офицер. Только касается ли сей приказ нас?
— В приказе сказано — всем без исключения…
— Повтори приказ дословно.
Офицер обрадовался и произнес:
— Именем Искупителя и Сестры, повелением Дома запрещен для всех без исключения выезд за пределы вольного города Амстердама. Все экипажи, а также отдельных путников проверять в поисках беглого каторжника Ильмара, после чего заворачивать обратно. Если же каторжник Ильмар или младший принц Дома Маркус будут замечены или хоть подозрение в том появится…
— Хорошо, офицер. Так ты полагаешь, что Сестра своим слугам запрещает город покидать?
— В приказе не сказано ни о каких исключениях.
Рууд достал бумаги, протянул офицеру. Тот молча начал читать, беззвучно шевеля губами. Поднял округлившиеся глаза на Рууда.
— Я, святой паладин Сестры, ее волей отменяю приказ в части, что касается нашего экипажа. По воле епископа Ульбрихта мы, два смиренных брата, следуем в город Брюссель с миссией особой важности.
— Мне запрещено пропускать кого бы то ни было! — с мукой в голосе воскликнул бедолага.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});