Ох, грехи мои душу леденят!
— Я недостойный и слабый слуга Божий, — Рууд посмотрел на меня. — Я не смогу сам доставить тебя в Рим. Мы пойдем к епископу — и ему ты признаешься, кто ты есть. Больше никому! Запомнил?
— Да, брат мой… — прошептал я. — Можно мне напиться?
— Утоли жажду. Но у меня нет ничего, кроме чистой воды…
Я жадно выпил всю кружку. Вода-то была не такая уж чистая и свежая. Стоялая, и хорошо если со вчерашнего дня. Брат Рууд — аскет… прости Сестра, я даже сейчас предпочел бы глоток доброго вина…
Почему-то мне думалось, что резиденция епископа где-то наверху, под крышей храма. А пришлось подниматься совсем немного. Стар, наверное, епископ, сообразил я, тяжело ему карабкаться…
Здесь встречалась охрана. Тоже священники, только в алых одеждах, с короткими бронзовыми мечами, дозволенными Сестрой.
Нас не останавливали. Видно, брат Рууд к епископу вхож. Мы миновали два поста, остановились у двери, ничем от других не отличающейся. Рууд тихонько постучал. Миновала минута, и дверь открылась. В проеме стоял молодой человек, такой же бледный и просветленный, как сам Рууд.
— Добрый вечер, брат Кастор.
— Добрый, брат Рууд.
Кастор глянул мимолетно на меня, но любопытствовать не стал.
— Мы должны поговорить с его святейшеством.
— Брат Ульбрихт готовился отойти ко сну…
— Служение Сестре не знает отдыха.
Как все просто у них! Кастор пропустил нас внутрь. Мы вошли в зал, похожий на чиновничью канцелярию. Столы, заваленные бумагами, стило. У стены — большая счетная машина, масляно поблескивающая медными шестеренками и рычагами.
Ого! Неужели у храма такая потребность в бухгалтерии?
— Я спрошу брата Ульбрихта… — без особого энтузиазма сказал Кастор и скользнул в боковую дверь.
Я подошел к окну. На площади горели фонари, и в их свете поблескивали кольчужные нашивки на кожаных куртках стражников. Два или три патруля прохаживались вокруг храма.
Вовремя же я успел.
— Входите, братья, — тихо позвал Кастор. — Его святейшество вас примет.
Брат Рууд зачем-то взял меня за руку — будто боялся, что я растаю в воздухе. Провожаемые взглядом Кастора, мы вошли в опочивальню.
Да. Брат наш во Сестре аскетом не был.
Дорогой персидский ковер устилал весь пол. Стены тоже в коврах, гобеленах, картинах — словно бы и не роскоши ради, потому что на каждом выткан, вышит или нарисован лик Сестры. Наверное, подношения храму от богатых прихожан. И все же эти горы мягкого хлама больше подошли бы опочивальне старой аристократки, чем обиталищу духовного лица.
Мебель тоже была дорогая, пышная, а уж кровать с железными шариками, украшающими блестящие спинки, подобает богатому повесе, а не священнику.
И запах — да что ж это, сплошные благовония и духи разлиты в комнате! Куда такое годится?
Но когда я увидел самого епископа, все насмешливые и неодобрительные мысли разом вылетели из головы.
Епископ амстердамский, брат во Сестре Ульбрихт, был парализован. Он сидел в легком деревянном кресле на колесиках, одетый в одну ночную рубашку. Еще не старик, но уже весь высохший, прикрытые пледом ноги тонки и неподвижны.
— Подожди там, брат Кастор… — велел епископ.
Священник за нашей спиной молча вышел, прикрыл дверь.
— Добрый вечер тебе, брат Рууд, — вполголоса сказал епископ. — И тебе, незнакомый брат. Прости, что не встаю, но я ныне и перед пасынком Божьим не встал бы…
Я рухнул на колени. Подполз к епископу, припал губами к руке:
— Благословите, святой брат. Благословите, грешен я и нечестив.
Шел от брата Ульбрихта тяжелый дух болезни. Вот почему так духами в комнате пахнет — чтобы запахи немощного тела отбить…
— Прими мое прощение, — спокойно сказал епископ. — Как звать тебя, брат?
— Ильмар, Ильмар Скользкий. Вор.
Рука епископа дрогнула.
— Ты тот самый Ильмар?
— Да, святой брат…
— Рууд?
— Это он, ваше святейшество, — отозвался священник. — Я спросил все, что было в скрытом послании, и он ответил, как должно.
Слезящиеся глаза брата Ульбрихта всмотрелись в меня.
— Засучи правый рукав, брат Ильмар.
Я подчинился.
— Откуда у тебя этот шрам?
— Это с детства, ваше святейшество, — прошептал я. — Упал с дерева. Я всем говорю, что это след от китайской сабли, но вру. На самом деле — поранился об острый камень.
— Что ты унес из языческого храма в Афинах семь лет назад?
— Там не было ничего ценного, святой брат… Несколько древних свитков, я не смог их прочитать, и никто не дал хорошей цены… я пожертвовал их Храму Сестры в Мадриде…
Брат Ульбрихт улыбнулся:
— А если бы тебя дали хорошую цену?
— Продал бы, ваше святейшество. Грешен.
— Мы все грешны… — епископ посмотрел на Рууда. — Милость Сестры с нами, брат. Это действительно он. Есть и другие вопросы… но они излишни. Это Скользкий Ильмар. Вор воров, ночной тать.
— Прости меня, святой брат…
— Ты прощен. Уже прощен. Отвечай на мои вопросы, и все будет хорошо.
Откуда в его слабом теле бралось столько силы? Я сразу успокоился, будто малый ребенок, впервые вкусивший таинства веры.
— Брат Рууд, кто еще знает о нем?
— Никто, брат Ульбрихт. Ильмар исповедовался…
— Рука Сестры… — снова сказал епископ и сложил руки святым столбом.
Я последовал его примеру.
— Скажи, Ильмар, где принц Маркус?
— Я не знаю, святой брат… Тогда, на побережье, он словно сквозь землю провалился! Я пытался его найти, но не смог.
— А зачем ты его искал?
Я пожал плечами. Если уж Сестра меня сейчас слышит, то и видит, наверное. Поймет. Что я могу сказать, как объяснить? То ли привязался я к мальчику, то ли объяснений хотел, то ли помочь собирался…
— Отвечай, Ильмар.
— Не знаю. Зла я ему не желал.
— И правильно делал. Проклят будет во веки веков тот, кто убьет его, ввергнут в холод адский, в пустыни ледяные… а уж о земном наказании слуги Сестры позаботятся!
Я вздрогнул. В глазах епископа блеснул такой яростный огонь… такая святая вера! Словно не о мальчишке, родными преданном, говорил, а об одиннадцати предателях, Искупителя толпе отдавших…
— Не бойся, Ильмар… — епископ почувствовал мое замешательство.
— Не к тебе мой гнев. Так ты не ведаешь, где Маркус?
— Нет.
Епископ вздохнул. Задумался. Брат Рууд стоял в сторонке, беззвучный, неподвижный, словно и дышать разучился.
— Скажи, а мальчик научил тебя Слову?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});