— А правда, что он некоторых обитателей лауна приручил? — поинтересовался Симонов.
— Правда, — сказал Дронов. — И не просто приручил, но и других научил этому. А потом, когда это стало возможно, вернулся на Материк. Очень он по нему скучал. Понятное дело, столько лет был оторванным от людей, ему небось казалось, что на Материке его встретят с распростертыми объятиями. Наверное, о славе мечтал. А того не понимал, что все эти исследования остаются по-прежнему секретными и любые материалы по лауну к публикации запрещены. Нет, вроде бы ему рот тогда персональной пенсией заткнули, ордена какие-то повесили, но это, прямо скажем, малая компенсация за восьмилетнее отшельничество.
— Вот и мы, — хмуро сказал Симонов. — Проблуждаем в лауне остаток жизни, хозяйством обзаведемся, войну обитателям лауна объявим. А под конец жизни найдут нас, и будем мы, шамкая беззубыми ртами, делиться со всеми желающими опытом выживания в сверхэкстремальных условиях.
Дронов задумчиво смотрел на свисающие вниз серебряные нити.
— Тогда уж убежище побезопаснее подобрать придется, — вслух подумал он. — Сам понимаешь, в этой норе мы себя в безопасности чувствовать никогда не будем. Не дай бог оказаться на маршруте движения тальпа, ничто ведь не спасет!
Симонов внимательно уставился на него.
— А ты что, и в самом деле собрался остаток дней провести в лауне? — спросил он. — Я же шучу, мне обязательно выбраться надо, меня в Поселке ждут. Думаешь, она поверила в мою гибель? Ни хрена она не поверила. И правильно сделала. Потому что я обязательно вернусь! Потому что я не могу не вернуться!
— Значит, вернемся, — сказал Дронов хладнокровно. — Давай, Паша, без надрыва. То, что ты выкарабкался, вообще Похоже на сказку. И благодари Бога, хирург я никудышный, даже кота кастрировать никогда бы не сумел. Но тебе повезло.
Землю неожиданно качнуло, сверху посыпались комья, и через некоторое время стали слышны глухие, быстро удаляющиеся удары, словно огромного Гулливера волокли по земле за ноги, а он в отчаянии бил кулаками по земле. Некоторое время оба с тревогой прислушивались к происходящему наверху. Симонов зябко поежился.
— Давай спать, — сказал он. — Надеюсь, что в эту ночь ты никуда не собираешься?
— Я тоже на это надеюсь, — согласился Дронов. Принюхался, сплюнул. — Вроде и моемся, — сказал он брезгливо, — а один черт сплошная антисанитария выходит. Мыла бы нам. — Подумал и, зевая, добавил: — И побриться бы не мешало!
А в недрах лауна шла своя тайная жизнь, отдававшаяся в убежище дрожью, опасными шорохами, которые, казалось, слышались совсем рядом, и надо было иметь очень крепкие нервы, чтобы вот так спокойно зевать и рассуждать о недостатках походной жизни.
Глава двадцатая
Приказ на возвращение застал группу во время очередного поиска.
Потные, разгоряченные следопыты сгрудились вокруг начальника, выслушали его и недовольно зашумели.
— Они там с ума посходили! — кратко выразил общее мнение невысокий крепыш Миркин. — Следопыты своих не бросают!
— Вертолет придет через тридцать минут, — сообщил Никодимыч, От полученного приказа он тоже был не в восторге, но неукоснительные и суровые законы Района заставляли его подчиниться. — Поставьте сигнальный маяк, отметьте, где мы закончили поисковые мероприятия, и выходите к поляне.
— Никодимыч! — Миркин беззвучно выругался. — Да что же это такое? Вон на Материке люди оказались в полосе селя. Месяц их найти не могут, а все равно поиск не прекращают, хотя ежу ясно, что никто не выжил. Так там тысячи тонн льда и грязи сошло, у нас по сравнению с ними не маршрут — зеркало! Нам еще два-три дня, и мы их обязательно найдем, они не могли далеко уйти, мы их почти нагнали!
Миркин ошибался, но не знал этого. Заброшенную нору, где отлеживались потерпевшие крушение, они прошли еще вчера, прошли совсем рядом, не заметив знаков, оставленных Дроновым, поэтому люди, которых следопыты искали, сейчас находились не впереди, а позади них.
— Считают, что степень риска неоправданно высокая, — хмуро сказал Никодимыч. — И хватит болтать. Кто убит — убит, кто скачет — тот скачет. Так, кажется, говорят горцы? В темпе, мужики, в темпе! Мне самому все это не нравится, но ведь мы не знаем, чем эти указания вызваны. Может, еще что случилось? Таманцев, маяк готов?
Маяк был готов.
Андрей установил его у корней дерева, маяк использовал в работе батарей кислотную среду почвы и мог подавать сигналы почти вечно — до своего полного саморазрушения. Кроме того, что он обозначил конец маршрута, маяк имел свой кодовый номер, который в привязке к квадрату карты мог быть использован в будущем для ориентирования самолетов и других разведывательных групп, которые когда-нибудь пойдут этим маршрутом.
— Не нравится мне все это, — сказал Таманцев негромко. — Ребята правильно возмущаются, поиск не должен прекращаться, пока есть хоть какой-то шанс на спасение. Так всегда было, и не Совету ломать неписаные правила.
— Я понимаю. — Никодимыч не смотрел на него. — Только ты сам пойми, обстановка постоянно ухудшается, количество боевых контактов растет, двое уже больны малярией, а за них мы тоже в ответе.
— Вот и пусть вертолет эвакуирует больных, — сказал Таманцев. — И привезет следопытов для укрепления цепочек. Поиск надо обязательно продолжить, иначе у людей будет комплекс как же так, могли, но не сделали?
— Думаешь, я не понимаю? — Начальник разведгруппы махнул рукой. — Только ведь правила игры установлены не нами, и не нам их менять. Законы лауна суровы, Андрюша. Все, для рассуждений нет времени. Ставьте маяк, и уходим. Митинговать будем в поселке.
Из-за деревьев уже слышалось характерное жужжание электромотора, потом низко над вершинами прошла белая с красной полосой по фюзеляжу машина, зависла над поляной. В застекленной кабине был виден пилот, он руками делал нетерпеливые знаки, и Никодимыч отдал приказ грузиться.
Погрузка уже заканчивалась, когда из джунглей, грузно приминая стволы, пополз черный гибкий серпент, он полз прямо на вертолет, и непонятно было, то ли его привлекало тепло нагретого двигателя, то ли он все-таки слышал это негромкое монотонное жужжание, напоминающее жалобу мухи, бьющейся в паутине. Стало ясно, что взлететь они не успеют. Hо и пытаться атаковать серпента имевшимся у них оружием даже не стоило, кожа у серпента прочная, ее из ручных импульсников не пробьешь.
«Потеряем людей!» — тоскливо подумал Никодимыч и уже хотел отдать приказ рассыпаться по поляне для защиты вертолета, но сделать этого, к счастью, не успел. Откуда-то с небес к земле безжалостной стремительной птицей рванулся красный перехватчик, от его треугольных крыльев к земле понеслись несколько огненных струй. Прицел был точным — ракеты легли точно в тело серпента, смертельно раненный обитатель лауна забился на земле, свивая в беспорядочные кольца черно-белое тело, но наблюдать эту ужасную и вместе с тем удивительно красивую пляску смерти не было времени. Мысленно поблагодарив перехватчика за своевременную помощь, Никодимыч приказал следопытам продолжить погрузку в вертолет. Интересно, воздушная разведка, проведенная еще утром, ничего не сообщала о близости серпента. Небрежность воздушного наблюдателя могла дорого обойтись разведгруппе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});