происходящих прежде событий, но всё перепуталось в закружившейся от паники голове. Нет, не может быть… Бред какой. Я с дрожью выдохнула и прошагала к шкафу, дрожащими руками схватилась за старую банку, чтобы отобрать навеску в чистую пробирку. Пара капель едкого натра и…
На моих глазах выпал насыщенный красный осадок, как и говорилось в учебнике… Я окостенела от тревоги, обескуражено сжимая стекло. На новой банке была маркировка с завода — 0,1М.
И на старой тоже, маркером написано, моей рукой — 0,1М.
И без того затрудненное из-за респиратора дыхание участилось. Стало трудно существовать в лаборатории. Я так старательно просила снизить концентрацию перед началом всей моей "добросовестной" работы, чтобы травить себя и окружающих токсичными продуктами синтеза… Наверное, я перепутала этикетки на банках, когда комплектовала рабочий шкаф. Глубокое, безобразное чувство стыда растеклось внутри организма, сжимая каждый мой орган. Шея непослушно напряглась, еле удерживая на весу отяжелевшую голову. Что-то нужно было придумать…
В тот день Антон предстал крайне строгим, суровым. Мне даже показалось, что он рассчитал меня наперёд, чтобы… Как будто не иметь больше общих дел. Наверняка мысли о моём грозящем увольнении уже мелькали у нас двоих, когда я его отвергла. Но здесь было что-то другое. Что-то неладное… Я понимала, что «…Всю жизнь я буду искупать свою вину за это… Но я прошу у тебя прощения. Ты стала мне дорога…» — слишком громкие и ответственные слова для Антона Владимировича.
Нежные, милые. В рёбрах ныло и стреляло от наслаждения, но нехороший, тревожный холодок засел в груди. Антон словно со мной попрощался. Всё-таки понял, что я делаю что-то не так и подвергаю нас всех опасности. Я снова ждала рабочего дня, с болезненной, осязаемой жалостью предчувствуя увольнение. Может, зря… Директор раскаивался, а я спала на ходу, учась жить с усталостью и апатией. Я отравилась.
Этим утром, наконец, удалось вытерпеть телефонный бойкот, длившийся последние две недели: «Оставайтесь на линии. Ваш звонок девятнадцатый в очереди». Я дозвонилась до поликлиники, с обращением в которую тянула до крайнего недомогания или до выяснения причины моего необычного заболевания. Полагала, что одним визитом всё будет улажено, но прежде, чем его совершить, нужно было прождать месяц. Пришлось записаться к терапевту на ближайшую свободную дату. За этот срок можно успеть придумать детали убедительной легенды о том, что я отравилась на занятиях в университете, а теперь мне нужен подходящий адсорбент… Но сказывалось ли душевное состояние или стыд снедал лёгкие — мне становилось всё хуже.
***
Этилвалерат, этилгексаноат, бензальдегид формируют запах абрикосовой отдушки, которую собирала А.Б., а ещё из б. почти полностью состоит вишня. Яблоко пахнет искусственно, если в составе есть амил изоамилбутират, Антон Вл. говорил, лучше использовать транс-2-гексеналь. Аромат олив состоит из альдегидов и кетонов. Так вот почему я их ненавижу! А ещё, оказывается, одно и то же вещество в зависимости от концентрации может пахнуть как цветок или как протухшие отходы…
26 февраля. Убирала на складе разлитый из канистры глицерин. Антон Вл. сказал, что он застывает при 18 градусах. Тут так холодно. Что же будет, когда отключат отопление…
2 марта. М. высмеял меня. Я не терплю, когда не понимаю, что делаю. Почему нельзя объяснить? К чему такая высокая концентрация? По какому механизму вообще протекает реакция?
H2SO 108,14 г/моль
Я слышала, как Антон сказал, что в ароматизированные гидрогели можно добавлять поваренную соль для стойкости, это дешевле карбонатов и пищевых лецитинов. А.Б. зря сказала, что Антон Вл. не смыслит в химии. Знать и предусмотреть всё невозможно, но меня впечатляют люди с таким набором несистематизированных знаний. Он напоминает мне ходячую энциклопедию… Не А.Б. с диссертацией и не Максим Зазнаевич. А он. Антон
Кулибин Антон Владимирович.
С горящими щеками я перечитывала свои записи, кишащие его любимым именем. На складе было так спокойно, но душа изнывала. Что если меня не ждали после отдыха, в который насильно отправили…
— Снова пишете на нас досье? — над моей головой раздался мужской, разбитый, словно на стеклянные крошки, голос.
Из-за незаметного прихода директора я вздрогнула. Быстро захлопнула тетрадь, поторопилась убрать её в сумку и подняла взгляд на измученное, замершее в обескураженном удивлении лицо Антона. Голубые глаза поблекли в смутной тревоге. Его стремительно ухудшающемуся, как и моему, в последние дни состоянию сейчас явно посодействовали каракули, которые он успел прочитать…
— Здравствуйте, — достаточно ли вышло сдержанное приветствие для девушки, которой дорожили, но поцелуй отвергали дважды? Он больше не прикасался, как и обещал. Даже тогда, когда я, казалось бы, молчаливо умоляла. И с этим трудно было смириться, прячась буднями в ветхих университетских учебниках. Чтобы не терять связь с реальностью, я отважилась придумать рабочий повод для разговора… — Антон Владимирович, я поставила синтез и, вот, прибрала на складе. Сегодня привезли мешок с лимонной кислотой, нужно будет оттащить от входа…
— Оттащим, — он равнодушно пожал плечами. Было неловко чувствовать его плохо разборчивый, непробиваемый моей лёгкой улыбкой взгляд. — Как ваше самочувствие?
На мужчине не было и тени от ухмыляющейся маски. Он выглядел встревожено.
— Всё хорошо, спасибо, что дали выходной, — низвергать унылую правду на переживающего директора оказалось так страшно, что я не задумываясь соврала. Я всё исправлю. — Антон… — я с ужасом решилась на то, чтобы перешагнуть через тщательно выстроенную мной субординацию. — А как ты себя чувствуешь?
К чему ещё один безответный шаг — два упущенных поцелуя, а теперь я отчаянно пользуюсь директорскими уловками… Он болезненно съежился, будто я замахнулась на него лезвием. Мужчина выглядел устало и даже раздавлено, ему стало не до флирта с сотрудницами, а лаборантка, не справляющаяся с обязанностями из-за ухудшившегося здоровья только добавляла проблем. Но в грустных глазах его загорелось что-то сбивчивое и искреннее. Антон забегал взглядом по столу, а затем уголки его чувственных губ дрогнули.
— Не очень, — лёгкая ухмылка переросла в болезненный оскал. Горечь принялась разжигать моё солнечное сплетение, пока мужчина откашлялся, уложил на стол телефон и слегка закатал рукава свитера. Ему тоже плохо… По моей вине. — Я сейчас вернусь, уберу мешок…
Он сбегал. Бросив виноватый взгляд, ретировался со склада, а у меня в ту же самую чертову секунду потекли слёзы. Солёные… Я стала утирать их с лица, стараясь всхлипывать тише, пока за стенкой слышались шаги и шорканье мешка по полу. Молодая, глупая, амбициозная — решила, что смогу работать в таком месте… Что знаний и умений мне достаточно, что осилю тягаться с преподавательницей за чувства взрослого мужчины, у которых своих забот полно… Мир разрушился.
— Я здесь, —