И сработало второе тайное заклинание. Из воздуха выткалась липкая паутина и спеленала противника по рукам и ногам. Вот так-то!
Роберт упал, завозился, но избавиться от паутины быстро — это пока не наш уровень заклинаний. Я подошел и замер над ним.
— Ну что, признаешь себя проигравшим? — спросил, ликуя в душе.
— Да, — ответил, словно выплюнул, он.
Я щелкнул пальцами, и паутина исчезла. Кажется, Роберт едва сдержался, чтобы не вызвать меня на повторный поединок.
— Слушаю тебя. — Замер перед ним, скрестив руки на груди.
Мой противник поднялся и произнес, взглядом обещая мне все муки мира:
— Я приношу свои извинения, Филипп.
— За что?
— За то, что оскорбил твою семью. Извини.
— Извинения приняты, — кивнул я.
Позднее мне казалось, что наши профессора только этого и ждали, потому что тренировочный зал вдруг наполнился людьми. Куратор группы Роберта схватил его и что-то закричал, размахивая руками, а ко мне пробрался куратор Синтер и сказал с усмешкой:
— А ты хорош в бою, Филипп, я в тебе не ошибся. Но руководство гимназии крайне раздосадовано вашей выходкой. Вас хочет видеть сам!
И многозначительно указал пальцем на потолок.
— Но ведь поединки разрешены, — сказал я.
— Да, — весело подтвердил куратор. — Только я не говорил, что не наказуемы. Главное, слушай и со всем соглашайся. Наш директор — мужчина отходчивый.
Мне на мгновение показалось, что Синтер получает от ситуации какую-то свою радость. Может, он не ладил с куратором Роберта? Но, конечно, спрашивать прямо я не стал. Только пошел следом за ним в кабинет директора. Нас догнали Роберт и его наставник. В отличие от меня противник выглядел подавленным. Видимо, не ожидал, что за все приходится платить. Оставалось надеяться, что до отчисления не дойдет. Но ведь Синтер обещал, что этого не случится, а я ему верил.
Наверное, мы впервые поднялись в наземную часть «Черной звезды», потому что здесь появились окна. И за окнами был разгар лета. Правда, листья почему-то оказались не зелеными, а желтоватыми. Может, сильно жарко? Все-таки магистра света больше нет, значит, некому контролировать световую активность.
Еще один лестничный пролет — и мы остановились перед кабинетом. Синтер постучал.
— Войдите, — раздался знакомый голос. Тот самый, который я слышал у своей постели в лазарете.
Мы перешагнули порог. За столом сидел мужчина лет сорока пяти. Смуглый, черноволосый, черноглазый. Типичный темный маг. И смотрел на нас так сурово, что стало не по себе. А если меня все-таки исключат? Что тогда?
— Эдуард Рейдес, директор гимназии, — шепнул мне Синтер.
— Я в состоянии представиться и сам, Дерек, — рыкнул на него директор Рейдес. — Но раз уж ты сделал это за меня, начну с главного. Кто дал право вам, двум соплякам, даже не курсантам, проводить магический поединок?
Мы слаженно опустили головы. Молчать и не спорить.
— Я вас спрашиваю!
Я кусал губы, чтобы не заговорить и не сделать хуже.
— Кто выступил инициатором поединка?
Роберт покосился на меня и промолчал. А это уже странно!
— Я, — ответил честно.
— И в чем же была причина вызова? — Директор поднялся из-за стола и навис над нами как коршун.
— Роберт оскорбил моих близких. Я вызвал его на поединок.
О нашей стычке в коридоре предусмотрительно молчал. О ней директор знает и так.
— А разве вам не говорили при поступлении, что за порогом «Черной звезды» у вас нет близких, родных, друзей? Недаром мы не используем здесь фамилии.
— Говорили, — кивнул я. — Прошу простить, но о мертвых я не позволю говорить дурно.
— Я понимаю вашу ситуацию, Филипп. Но она не дает вам права своевольничать. А если бы вы покалечили друг друга?
— Но на зале ведь защита.
— Точно, — прищурился директор. — И откуда же вы о ней узнали?
Я прикусил язык. Ответить — подставить под удар куратора. Нет уж.
— Филипп!
— Я ему сказал, — вмешался Синтер.
— Потому что я спрашивал, где можно тренироваться без риска для жизни, — поторопился вмешаться я. — И раз там есть защитное поле, значит, и поединок можно провести.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— А откуда вы узнали о его правилах?
— Они не отличаются от правил других магических поединков, — пожал плечами. — Приношу искренние извинения, больше этого не повторится.
И опустил голову.
— Ну а вы что молчите? — развернулся директор к Роберту.
— Я признаю, что виноват, — ответил тот и тоже склонил голову.
— Дети, сущие дети, а уже туда же! — негодовал директор. — Вроде бы и правил не нарушили, и отчислять вас не за что, но… Поступим вот как! Снимаю у каждого пять баллов при поступлении и, чтобы помирились быстрее… Филипп, вы ведь живете в комнате один?
— Да, — ответил, не понимая, куда он клонит.
— Теперь уже нет. Роберт, перебирайтесь к нему. Быстрее помиритесь. А теперь оба вон!
Доигрался. Вот и все, что мелькнуло в голове. Мало мне своих проблем, так еще и насмешки Роберта теперь станут круглосуточными. Оставалось надеяться, что после вступительного экзамена нас расселят, а до него оставалось всего ничего.
ГЛАВА 11
Анри
Я не знал, сколько уже здесь нахожусь. Пытался как-то определять время, но разве это возможно в пространстве без дня и ночи. «Тридцать семь», — чертил палочкой на пыли. Тридцать семь — не дней, а дверей, которые я проверил, и только что тридцать седьмая с гулким хлопком лопнула в воздухе. Сколько их еще осталось? Я пытался посчитать, но каждый раз сбивался. Они кружили, меняли свое положение, и я не был уверен, что к ним не добавляются новые.
Игры с пустотой продолжались. Я пытался снова и снова только для того, чтобы обнаружить себя все в той же комнате, из которой нет выхода. Выл от отчаяния, но поднимался на ноги и шел к следующей двери. Сил оставалось все меньше. Все меньше веры. Нельзя было даже забыться сном, потому что любые физические потребности в пустоте отсутствовали. Ни сон, ни еда не заботили меня. Только очередная дверь.
За каждой были свои испытания. За эти тридцать семь раз я и сгорал заживо, и тонул, и боролся с неведомыми чудовищами, и выбирался из наглухо заколоченного гроба. Фантазия Пустоты не знала границ. А я никогда не мог представить, что ждет в следующий раз. Мелькала трусливая мысль не пытаться больше, лечь и умереть. Рано или поздно смерть придет, ведь ничто не длится вечно. В такие минуты я начинал жалеть о несостоявшейся казни, о том, что не погиб сразу, без мучений и боли, потому что в этом пространстве все было слишком реально. Я даже научился чувствовать, от каких дверей идет больше опасности, от каких — меньше. Потому что страх приходил раньше, чем я открывал очередную дверь, и чем сильнее был страх, тем больший ужас ожидал меня за дверью.
Тридцать седьмая дверь выпила силы досуха. Я долго лежал на спине и смотрел в бездонное черное небо с плывущими серыми облаками. Всегда неизменное небо. А оно будто смотрело на меня. Наверное, так и сходят с ума. Я был близок к этому. В голове творилось демоны знают что. И тени жутких существ уже мерещились мне не только за дверями, но и здесь. Галлюцинации…
— Может, сдашься уже, Анри? — хихикнул кто-то рядом. Я заставил себя сесть. Явилась! В том же сером балахоне, так похожем на одеяние магистра пустоты. Может, они с ним — родственники?
— Не дождешься, — ответил резко. — Если, конечно, ты не обманываешь меня и выход действительно есть.
— Он есть, Анри Вейран. Я никогда не лгу. — Пустота качнула головой. — Только есть ли смысл бороться? Там, в реальном мире, тебя никто не ждет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Ложь! — стиснул кулаки. — Ты лжешь!
— Почему это? — Пустота даже оскорбилась. — Нет, дорогой граф, и не думала.
— Меня ждет невеста.
— Что?
И Пустота рассмеялась так звонко, будто я сказал лучшую шутку на свете. Она хохотала, хватаясь за бока тонкими бескровными пальцами.