– И что это было? Мог бы и рассказать о статье хотя бы, а не лезть в бочку, – попенял мне директор, когда мы остались одни?
– В какой момент это я мог сделать? Мы с вами виделись один раз, и вы меня отправили, не поговорив, – резонно заметил я. – У меня, кстати, вопрос тоже есть – зачем вы учительницу английского заставляете мне оценки снижать? И вот только бред про мои ошибки не надо повторять, я лучше её говорю, и в Венгрии, кстати, помогал нашей делегации с переводом и с английского и с немецкого.
– За это сейчас извиняюсь, хотел посмотреть, как ты будешь действовать, такой психологический трюк, – легко оправдался опытный директор.
– На своих детях ставь психологические эксперименты, тоже мне, доктор нашёлся, – не сдержавшись, резко ответил я.
– Давай, хамить не будешь? Это некрасиво, как минимум, ведь я старше тебя, и неконструктивно, ведь я – директор школы. Что ж ты за человек такой, неуживчивый?
– Оно мне надо, хамить? Ты чего на меня взъелся? Я тебе что, мозоль оттоптал любимую? – по-прежнему «тыкаю» ему я.
– Рассказали мне про твои «художества», про то, как ты обманом поехал на конференцию, присвоив чужие заслуги, как дрался не один раз…
– Что я присвоил? Ну, Па-а-ашка, ну мудак! – злюсь я. – А у кого-нибудь нейтрального ты мог спросить? У Олега Павловича того же. Как это можно присвоить? Он сам постоянно подставлял меня, например, не сказал, что будет краевая конференция, где от меня ждут доклад, или заставлял свою любовницу, воспитательницу из новых, Ольгу Олеговну, шпионить за мной, рассказывая ей служебную и секретную информацию про мою будущую поездку в Москву, и не только.
– Какая любовница? Да, много мне комсорг ваш рассказал, кое-что вот вахтёр сегодня, ты же его послал! Да и с моральным обликом у тебя…
– Что ж ты молчал, когда разговор про Лукарь зашёл? – окончательно разозлился я. – Сказал бы Шеину, мол, гнать эту вашу знакомую надо! Шуры-муры крутит с комсомольцем Штыбой.
– Стоп! Признаю, не проверил информацию, и с недопуском тебя утром в школу есть и моя вина. Давай вместе разберём всё по пунктам.
Просидели мы с ним весь следующий урок английского до самого обеда, но понимание нашли. По итогу, учительница английского переправляет мне тройку на пятёрку, я сначала требовал, чтобы она при всех извинилась, однако это чревато дальнейшим конфликтом с ней, вахтера нового увольняют, опять же не по статье, зато, если там на него чего в милиции нароют, то это его головная боль. Ещё мы сегодня проводим собрание, разбираем поступок комсорга Пашки, как уж накажут, так накажут, но если подтвердится его поклёп на меня, то пойдёт парень из школы со справкой. Николай Сергеевич, оказывается, с него письменный донос взял. Ни Аркашу, ни Ленку не трогают, хотя за последнюю, я совсем не переживал. Ну и от помощи по физике я отказался. Как выступлю, так выступлю, хотя после всех этих волнений мне и самому неясно. Что отказался? Ким, хоть сам и физик, но забыл всё окончательно уже. Закон Бойля - Мариота вспомнить не смог. Странно, что я его помню. Из плюсов – избавлюсь от обоих врагов, ну и вроде отношения неформальные наладил с важным человеком. На мой взгляд, он –«правильный», а это хуже, чем «деловой» Олег Павлович, но это его выбор. Поэтому ему закрыть глаза на фарцовщика Аркашу сложнее, чем мне на тройку по английскому.
На обеде сидим в своей компании – два Петра, Малышев и Колесников, Аркаша-фарца, в миру Славнов, Бейбут и Ленка Лукарь. Её соседки, Синицкой, нет, попала в больницу два дня назад с аппендицитом. Уже всё хорошо с ней, Ленка вчера была в больнице, навещала. А сейчас гипнотизирует меня, не ноет, не капает на мозги, не ругается, а просто смотрит. От этого ещё страшнее. Тьфу.
– Ребята, давайте к нам после обеда, подарки буду раздавать, – предложил я.
– Круто, чё! – радуются мои близкие.
Я потратил на себя едва ли треть имевшихся у меня форинтов, на остальные купил мелочь всякую, но ценную: разные конфетки, шоколадки, жвачку, плакаты красочные и журналы, канцелярию, в основном, мелкую, но взял и неплохой набор карандашей за двадцать пять форинтов. Для бабули и отца я тоже отложил подарки – магнитики на холодильник бабушке и отцу нож, любит он их. Для себя взял колготки женские, две бутылки «швепса», тоник и бальзам. Ну и хвастануть надо видеоигрой и цветомузыкой. Интересно, разрешат нам на постоянной основе дискотеку организовывать по выходным? Что-то этот вопрос с директором не обговорил, забыл.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Обед после моего предложения завершился в рекордно короткие сроки, и вот мы сидим и делим подарки. Ленке, как и обещал, последнюю бутылку «швепса» отдал, и она выбрала ещё плакат с индийским актёром – звездой фильма «танцор диско» Чакраборти Митхуном. Парни обошлись канцелярией и сладостями. Разделил на всех пятерых. Почему всё сразу раздал? А не жалко! Тем временем опытный Аркадий уже подцепил приставку к телевизору, и сейчас стрелял из пистолета, как по мне, так плохо стрелял. Мазал, хоть и близко стоял. А где в маленькой комнате развернуться?
– Идти надо, – вздохнула Ленка, – собрание вот-вот начнётся.
Собрание вызвало интерес, почти вся школа собралась в актовом зале, а это больше сотни человек. Ведёт его, как обычно, подхалимка Ирина Франтишковна Моклик. Ничё так бабенка, если присмотреться, но у меня с ней не заладилось сразу.
– Первый пункт нашего собрания – борьба за мир и вклад нашей школы в неё. Выступает комсорг школы Павел Иванов, – зачитала с бумажки она.
– Предлагаю заменить выступающего, я был на слете «За антиимпериалистическую солидарность, мир и дружбу» в Венгрии, мне и отвечать, – с места говорю я, не дав начать Пашке.
– Хорошее предложение, – говорит директор, и Иванов затыкается на полуслове.
Выхожу и в красках рассказываю о форуме, о провокациях, о том, как я ответил на них.
– И очень обидно было этот провокационный вопрос услышать от представителя Польши, – смотрю я при этом на Моклик.
Потом трясу «Комсомолкой», с возмущением рассказывая о провокации американских телевизионщиков. Газета идёт по рядам. Опытная гнида Пашка сразу понял, что его план сорвался, и его будут бить, как говаривали классики, «возможно даже ногами». Никто не позволит разбирать персональное дело человека, которого ставит в пример центральный орган прессы ВЛКСМ. Моклик ещё не поняла что к чему, хотя удивлена, как минимум.
– Переходим ко второму пункту – персональное дело комсомольца Славнова, – протараторила она после завершения моего доклада. – А потом будем разбирать нарушение комсомольской этики учащегося Штыбы.
Смотрела она при этом на Николая Сергеевича.
– Есть другое предложение! Сначала разобрать персоналку Штыбы, в чем там его обвиняют? – спросил Николай Сергеевич и, развернув какой-то лист, не иначе как Пашкин донос, стал читать вслух: «Моя идея по ремонту учебников была им присвоена и отправлена от своего имени в горком ВЛКСМ».
– Ты же сам написал – в горком, можно сличить подерк, хотя там писала, наверняка, Марина Кузнецова, – якобы вспоминаю я. – Марина, а как там было дело?
На самом деле мы этот вопрос уже разобрали с Кимом и решили, как выяснить правду. И Ким должен был пообщаться с важным свидетелем, и точно пообщался, так как Марина сидит и на Пашку не смотрит.
– Я писала по просьбе Павла письмо с предложением. Паша сказал, что не надо Анатолия отвлекать, – не поднимая глаза, ответила та. – А идея была Штыбы, он всё продумал, Павел тогда этого не отрицал.
Далее я вызвал двух Петров и Аркашу, и спросил, кто им задание давал по ремонту учебников? Потом директор зачитал моё направление от краевой конференции ВЛКСМ на форум в Москву. И даже мельком прошёлся по моему докладу на нём. И под занавес сообщил, что моя инициатива была поддержана форумом на всесоюзном уровне, а меня там наградили почетным знаком ЦК ВЛКСМ за «активную работу», а также рекомендовали делегатом на двенадцатый всемирный фестиваль молодёжи и студентов, который будет проходить летом в Москве.