Читать интересную книгу Отряд - Андрей Посняков

Взметнулась вверх дубина…

Иванко боролся до конца, отпрянул, дернулся в сторону, краем глаза заметив, как Терентий все же ухватил скамейку… Ну, лоцманюга. Давай! Давай же!

И тут вдруг распахнулась вышибленная с ноги дверь, в кабак, отряхиваясь от дождевых брызг, ворвалась здоровенная фигура с огроменными кулаками и, не говоря ни слова, принялась охаживать вяжицких.

- Бац! - грохнулся прямо на стол один из дубинщиков.

- Бах! - скуля, впечатался в стенку Кирюха.

- Бум! - приземлился под лавкой еще один, за ним другой.

Ах, как бил здоровяк! Не дрался - песню пел: стукнет раз - улочка, стукнет другой - переулочек. Любо-дорого было смотреть, как разлетались по кабаку вражины. Они, кстати, и узнали здоровяка первыми.

- Господи, да это ж Пронька Сажень, знаменитый кулачник!

- Прошенька, ты почто на нас осерчал-то? Мы ведь тебя завсегда уважали!

А Прохор никого не слушал - бил. А когда отвел душу, молча выкинул нахалов на улицу. Те не сопротивлялись, даже угрозы не высказывали - хорошо знали, уж Прошка так осерчать может! Мало потом никому не покажется. Так что не до угроз - быть бы живу. А завалишь его ножом или дубиной - уж тогда точно всей вяжицкой шатии конец придет, за Прошку-то все кулачники вступятся, отомстят - народишко этот нехристолюбивый, буйный. Ну их к лешему, связываться!

Хэк! Прошка подступился было к Терентию.

- Проша, это свой, - предупредил Иванко. - Ты-то сам как здесь?

- Митька заходил, сказал, ты в кабак пошел, - Прошка улыбнулся и пожал плечами. - Вот и мне подумалось - чего в монастыре скучать? Схожу тоже, развеюсь.

- И как, развеялся? - скрывая смущение, осведомился помощник дьяка.

Прохор заулыбался еще шире:

- Да уж, отвел душу. Давненько этак не тешился!

- Ну, что же… - Иван еще хотел что-то сказать, но не смог: в голове вдруг зашумело с новой нешуточной силой, перед глазами забегали, залетали какие-то зеленые искорки, букашки, ромашки…

- Ой, мама! - только и успел пролепетать парень, прежде чем уронил голову на стол. Хорошо, успел руки подложить. А Терентий-лоцман уже давно храпел.

- Да-а, - глядя на спящих, покачал головой Прохор. - С Ивашкой Хмельницким тягаться, это вам не с кем-нибудь! Еще никто не выигрывал, никто!

Глава 14.

Иван Купала

Накануне праздника Рождества великого Иоанна Предтечи и в ночь под самый праздник, а также весь день до следующей ночи отмечали на Руси Ивановскую ночь весело, с размахом.

Э. О. Бондаренко. Праздники христианской РусиИюнь 1603 г. Тихвинский посад

Огромный полосатый зверь о двух головах, ощерив дышащие смрадом пасти, косился на Ивана двумя парами злых, круглых, словно плошки, глаз, бил хвостом, садился на задние лапы и наконец, подобравшись поближе, прыгнул. Иван бросился в сторону, побежал по густой высокой траве, чувствуя за плечами смрадное дыхание зверя. Вроде и бежал изо всех сил, так, что не хватало дыхания, а оказалось - стоял на месте, не сдвинувшись ни на шаг. А зверь все ближе, ближе, вот как сейчас прыгнет, навалится, вонзит острые зубищи в шею… Из последних сил Иванко дернулся вперед, побежал, словно бы заскользил над травою, да так, что душа радовалась, - все быстрее, быстрее. Зеленое небо искрилось золотистыми сполохами, вокруг росли какие-то папоротники, колючие кусты, елки, а впереди… впереди ждала пропасть, срывающаяся глубоко вниз золотым водопадом. В водопад этот со всей-то скорости и ухнул Иван, провалился, увлекаемый сильным течением, заколотил ногами, пытаясь выплыть - ан никак не получалось - густая, словно ягодный сироп, вода подступила к самому горлу, влилась внутрь, так, что стало невозможно дышать… Иван дернул головой…

И проснулся, больно ударившись о каменную стену. Пришел в себя, сел, пошуршав свежей соломой. Ужасно болела голова, прямо раскалывалась - ну, это ясно от чего, не от тигрища двухголового, от другого зверя, зеленого. Кое-как припомнив вчерашнее, юноша застонал, обхватив голову руками. Посидел так немного, чуть отошел, осмотрелся. И вздрогнул, увидав слева от себя безмятежно храпящего парня. Молодой, белобрысый, с узким приятным лицом, явно знакомым с бритвою, парень был одет в узкие порты и белую, распахнутую на груди рубаху. На ногах - высокие сапоги-бахилы, пояс чудной, немецкий, с большой ярко начищенной пряжкой. В левом ухе - пиратская серьга-кольцо. Вообще, видок-то не русский. Швед, что ли? Или ливонский немец?

Иван присмотрелся и заметил на груди парня крест. Свой крест, православный. Значит, русский… Господи, да это ж Терентий-лоцман!

- Эй, Терентий! - Иван затормошил нового знакомца. - Вставай, просыпайся, паря!

- А? - Терентий заморгал глазами. - Гутен таг, герр…

- Сам ты хер! - озлился Иванко. - Что, со вчерашнего вообще ничего не помнишь?

- Так, кое-что, - привстав, признался Терентий. - Ух, как башка трещит. Чем это нас вчера опоил тот проклятый целовальник?

- Переваром, чем…

- Эх, кваску бы сейчас холодненького или, лучше, пива… Мы, вообще, где?

- Спросил… - Иван усмехнулся. - Я почем знаю?

Оба с интересом осмотрелись. Узилище - а именно так, скорее всего, и можно было назвать этот каменный мешок - оказалось довольно комфортным: на земляном полу лежала свежая солома, источавшая запахи медвяного клевера и мяты, высоко, почти под самой крышей, имелось забранное решеткой окошко, довольно большое, сквозь которое в узилище проникали яркие лучи солнца. В общем, нельзя было сказать, что приятели томились в темнице… не в темнице, но томились, точно. Впрочем, сами виноваты - нечего было так пить, причем неизвестно что.

- А вон - дверь, - показав пальцем, прошептал Терентий. - Открыта, кажется.

Иван почесал голову:

- Ну, раз открыта, так пойдем выйдем, что ли?

- Пошли, - вставая на ноги, согласился лоцман. - Может, там у кого квасок есть?

Приятели подошли к полуоткрытой двери и, немного постояв, осторожно высунули головы в щель.

- А, питухи! Проспались?

Прямо напротив двери, за залитым солнцем столом, в небольшом креслице сидел веселого вида монашек в черном клобуке, седенький, с острой небольшой бородкой, всем своим видом напоминавший постаревшего ангела, - аж лучился добротою и умилением. Впрочем, в черных живеньких глазках чернеца сквозила изрядная доля насмешливости.

- Проспались, отче, - осторожно ответствовал Терентий. - Встали, глядим, дверь-то открыта…

- А чего вас запирать? - рассмеялся монах. - Разве ж вы тати какие? Ну, упилися, со всяким бывает. Виру за пианство свое платить готовы?

- Готовы. - Лоцман скорбно повесил голову. - Куда ж деваться?

- Вот и молодцы. - Монашек потер ладошки. - Тебя, Терентий-лоцман, я знаю, а вот дружок твой кто? Эй, парень, тебя спрашиваю!

- Иван я, приказчик.

- С тебя, Иван-приказчик, на первый раз - две денги, что значит - одна копейка. Чай, найдется копейка-то?

- Да найдется…

- И славно.

В этот момент в дверь - не в ту, что вела в узилище, а в другую, уличную, - почтительно постучали. То есть, сказать по правде, стучавший хотел сделать это почтительно, только получалось-то у него не очень - то и дело срывался на такие удары, что дверь едва не срывалась с петель.

- Ась? - приложив руку к уху, монашек повернулся к двери. - Входи, мил человек, неча ломиться-то!

Дверь отворилась, и на пороге, смущенно комкая в руках снятую шапку, возник Прохор.

- А, Проша! - обрадовался монашек. - Слыхал про твое усердие, слыхал. Тако б и все послушники. Гляди, скоро рясофором станешь. Да ты садись, не стой, сейчас я этих питухов выгоню. Чего заглянул?

- Не знаю, как и сказать-то, отец Гермоген…

- Да говори, говори, чего уж!

- Эти-то двое, - Прохор кивнул на «питухов», - дружки мои. Я их тут ночесь и положил, в башенке, думаю, к утру проспятся, как раз и разбужу, а тут и ты, отче, пожаловал…

- Ах, дружки?! - Монашек дружелюбно улыбнулся. - Вот оно что, значит. Ну, это же совсем другое дело! А я-то их наказать хотел, ну, раз уж дружки, то пущай так идут… Но смотрите у меня, - отец Гермоген погрозил пальцем, - больше так не пианствуйте, грех то!

- Не будем, отче! - разом заверили оба «питуха».

- Ну, идите, Господь с вами. Проша, давно попросить хотел, ты б мне дровишек поколол да принес в келью.

- Сладим, святый отче, нешто велик труд?

- Да и печечку бы к зиме переложить не мешало.

- Переложим.

- Вот и славненько, славненько. Ну, да хранит тебя Боже!

Простившись с дружелюбным отцом Гермогеном, все трое вышли на улицу. Ах, какое утро стояло! Солнечное, веселое, с ласковым ветерком, качающим ветви растущих в монастырском саду яблонь, со стрекотаньем кузнечика в разнотравье и радостной песней иволги в малиннике почти у самой реки. По синему небу медленно проплывали величавые облака, отражаясь в коричневатой речной водице, на противоположном берегу, на мостках, бабы, подвернув подолы, полоскали белье.