Иное дело, что ему очень хотелось узнать, как выглядят в еврейском Танахе — в сравнении с греческой Септуагинтой — особо важные для него места из книги Бытия, из пророческих книг Исайи, Даниила, Иеремии, других пророков, больших и малых. Он был наслышан о том, что хазарские иудеи, веками проживая без попечения раввинов, книги свои постепенно забывали, и ему хотелось убедиться, так это или нет. Даже внешний вид свитков, предоставленных на время в его распоряжение, мог подсказать ему, насколько часто они читаемы.
Септуагинта у него с братом всегда имелась под рукой, и сопоставление её страниц с соответствующими столбцами свитков позволяло не только быстро отыскать нужное высказывание того или другого пророка на иврите, но и проверить, не расходится ли оно по смыслу с греческим Ветхим Заветом. Он медленно вчитывался, осознавая, что осваивает только пяди языка. Он не тешил себя тщетной уверенностью, что когда-нибудь осилит этот язык, по складу своему такой закрытый. Ему предстоял труд кропотливый, и не сказать, чтобы очень увлекательный. Возможно, он, занимаясь им, не раз прибегал за советами и справками к кому-нибудь, гораздо лучше его знающему иврит. Чаще всего такие подсказки могли понадобиться, если ему достались свитки, действительно ветхие, в которых ещё не были проставлены значки-огласовки для обозначения отсутствующих в еврейском алфавите гласных букв. Эта особенность письма, как бы не желающего, чтобы в его иссохшую плоть просочились гласные, огородившегося от посторонних плотными стенками из букв-квадратиков, делала его похожим на тайнопись, на код, открытый только для своих, да и то не для всех.
Особенно его занимало отношение иудеев к своим пророкам. Он заранее решил для себя, что полемику поведёт на поле, которое иудеи считают исключительно своим, но и христиане не в меньшей мере считают своим, а не чужим и чуждым. То есть на поле многочисленных пророческих предсказаний о Христе, которого иудеи не признали и отвергли как мессию.
Осваивая букву и смысл предоставленных ему в пользование рукописей, он попутно, волей-неволей выяснял для себя и грамматические свойства изучаемого языка: устройство слова, предложения, зависимость между именем, глаголом, другими частями речи, роды, времена, числа и прочее, прочее, прочее… Будь у него под рукой какой-нибудь рукописный учебник еврейской грамматики, дело пошло бы куда скорее. Но такого трактата не нашлось. То ли никто из знаменитых иудейских книжников его почему-то до сих пор не удосужился составить, то ли учебник где-то всё же был, но, что называется, для сугубо внутреннего пользования.
Благо существовала посреди просвещённого света великолепная греческая грамматическая наука, та самая, к постижению мудрых законов которой с малых лет он так упорно стремился, проливая подчас горькие слёзы от осознания своего бессилия, своей неосведомлённости или из-за отсутствия достойного наставника… Слава Богу, нашлись в свой срок — и достойнейшие!
К тому же теперь у него с братом Мефодием уже был за спиной опыт осмысления грамматических свойств славянской речи. И из опыта им открылось, что эта речь, несмотря на отсутствие письменности, удивительно стройна, внутренне согласована, насквозь пронизана бережной и целомудренной властью грамматических гармоний. И ему, вооружённому таким двойным знанием, уже не зазорно было, разматывая старый свиток с псалмами Давида или с Песнью Песней, почти на ощупь находя по первоисточникам давно знакомые смыслы, попутно останавливать внимание и на каких-то чисто грамматических подробностях. А как здесь?.. Как у них?.. Выходило, что и у них, у древнего племени законоучителей и законников, тоже за каждым словом, за каждым стихом проступают твёрдые, неукоснительно соблюдаемые грамматические предписания, правила и законы… И это при том, что самой грамматики, говорят, ещё нет… И потому он её черты и признаки попутно, на ходу, для своих рабочих нужд набрасывал…
Велик и прещедр Господь! Никого не обделил мудростью речевого устроения — ни детей Иафета, ни тебя, колено Симово.
Самаритянин
Слух о том, что один из недавно прибывших столичных ромеев-христиан захотел читать пророка Исайю или псалмы царя Давида по-еврейски, быстро облетел жилые кварталы Херсона. Всего-то населения, с пришлыми вместе, не набиралось и семи-восьми тысяч душ. Тут и постарайся, а не утаишь диковинную новость.
Однажды напросился на встречу к Философу некий проживавший в городе самаритянин, сам по себе диковинная птица в этих краях. Как можно было догадаться, напросился из ревности — стародавней, идущей из тьмы веков ревности самаритян к иудеям. Что там за еврейские свитки и для какой нужды раскатывает и расшевеливает их приезжий?
«И приходя к нему, — читаем в «Житии Кирилла» об этом упорном и въедливом самаритянине, — стязащеся с ним, и принесе самарянскы книги, и показа ему…» Эти свои рукописи с особым самаритянским письмом, отличным от еврейского, но близким к арамейскому, посетитель принёс как свидетельство истинности своей веры, не испорченной всякими прибавлениями, на которые так оказались горазды израильтяне, когда вернулись в Палестину после Вавилонского плена и когда грубо обидели самаритян, отказав им участвовать в строительстве храма в Иерусалиме.
Одним из последствий давнего взаимного отчуждения стало и то, что самаритяне, привыкшие ничего для себя доброго более не ждать из Иудеи, насторожённо отнеслись и к вести об Иисусе Христе, о его учении. Эти холод и отчуждённость Философ мог теперь без труда различить в поведении своего ворчливого собеседника. О Христе тот запомнил лишь одно: к самаритянам отнёсся плохо, наказал своим ученикам не знаться с ними… «Во град Самарянский не входите» — не он ли сказал?
Причерноморье в IX–X веках
Константин, конечно, помнил это предупреждение Христово из Евангелия от Матфея. Но произносит эти слова Христос не потому, что, подобно иудеям, презирает самаритян, а потому что хочет предостеречь своих ещё малоопытных духовных чад от слишком поспешных поступков, от кичения перед чужими. Жаль, что его собеседник не слышал других евангелистов. Он бы увидел тогда, как милосерд Спаситель и к тем, кто, по общему среди иудеев мнению, не заслуживает ни оправдания, ни любви. Вот что повествует о том Лука в своём Евангелии…
По пути из Галилеи в Иерусалим Христос с учениками зашли в самаритянскую весь и попросили о месте для отдыха. Когда им было отказано, братья Иаков и Иоанн возмутились: разве не достойно такое селение, чтобы попалить его огнём небесным?! Христос возразил им: «Сын человеческий не пришёл души человеческие погубить, но спасти».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});