— Алексей, — рукопожатие его было очень крепким, чего я, кстати, не любил, и никогда по рукопожатию никаких выводов о знакомящихся со мною людях не делал. Просто попались мне как-то на жизненном пути два конкретных мудака, очень крепко, по-мужски, жмущие руки всем встречным-поперечным, и разбили они мне тем самым очередной жизненный стереотип. Ну, хоть за это спасибо.
— Артём, — представился я, выдернув руку из захвата, — очень приятно!
Мы обнялись с Виктор Михалычем, перекинулись парой приветственных фраз, но в дом заходить не спешили, потому что он только-только раскурил свою трубку.
— Три минуты ничего не решают, — успокоил он своего нервничающего родственника, — я отдохну немного, а вы хоть познакомитесь нормально.
— А ты точно доктор? Или ты маг? — с ходу взял быка за рога тот, по своему истолковав слова Виктор Михалыча. — Точно поможешь?
— Не доктор, — не стал врать я, потому что был слишком уверен в своих силах, — но помогу. Давай для разгона морду лица тебе поправлю, вот и проверишь на себе.
Тот не стал кочевряжиться, по достоинству оценив предложение, и уселся на лавочку перед дверью, повинуясь моим жестам.
— Кто это тебя так? — я хотел немного отвлечь его от настороженного наблюдения за моими действиями и немного перестарался, наступил, как говорится, на больную мозоль. Виктор Михалыч обидно хохотнул, Алексей сморщился, но начал рассказывать, не обращая уже на меня внимания.
— Сухой закон у вас ввели, — обстоятельно, по-деревенски, начал он. — А я и не знал! Три дня же назад мы приехали, уже после всего! Виктор Михалыч-то нас в доме своём поселил, а про это не сказал! А я чего-то так устал от поездки, что, натурально, выпил немного. А хлеба в доме нет! А я без него не могу, вот и вышел купить, на свою голову!
— Игорь Станиславович действует немного нестандартными методами, — просветил меня Виктор Михайлович, когда его племянник умолк, заново переживая уличное поражение. — Контроль за выполнением сухого закона возложили на местную шпану, больше не на кого было. На подростков четырнадцати-семнадцати лет, в основном. С одной стороны, делом их заняли, чувство причастности к произошедшему в городе привили. С другой стороны, такого я ещё не видел. Строго предупредили, правда, чтобы без увечий и без смертоубийств, старшие за ними следили, с этой стороны обошлось. Но недовольных, вот как Алексей, было много, до сих пор мне жалуются.
— Шакалята мелкие! — злобно сплюнул племянник, подняв на меня уже не украшенные бланшами глаза. — Толпой накинулись, да всё сзади били! По спине да по ногам! Если бы их чуть поменьше было, я бы их там разорвал, поганцев! А так к одному развернёшься, другой сзади бьёт! И прыткие все такие, вёрткие, фиг поймаешь!
— Никакого уважения к старшим, — на автомате посочувствовал я ему, занимаясь делом. Закончив с глазами, я перешёл к носу и ушам, повреждения на которых немного не стыковались со словами Алексея о том, что били в основном сзади. — Ну что за город такой, в самом деле! И хорошо, кстати, что никого не поймал. А то вынимали бы тебе сейчас нож из ляжки.
— Посмейся ещё, ага, — недовольно зыркнул на меня тот, уловив немного издевательские нотки в моём сочувствии. — Слава богу, здоровья у меня хватило. Как начинают сильнее бить, я на корточки сажусь, голову руками закрываю, они друг другу мешать начинают и пробить не могут. Как чуть затихнут, я с низкого старта к дому рву, пока не догонят и снова бить по ногам не начнут. Тогда я снова на корточки сажусь. Так до дома и шли, и хрен кто помог! А самое обидное то, что бьют, сволочи, и одновременно мне морали читают, о вреде пьянства! Хлеба, правда, каравай мой с собой притащили и на лавочку вот положили, не грязный, ничего, тут уважительно обошлись. И не ограбили, и не вытащили ничего, хотя деньги у меня с собой были.
— Чисто воспитательная акция, — подтвердил и Виктор Михайлович. — В первый день всех завсегдатаев самых грязных шашлычных обработали, вот уж к кому у меня сочувствия нет совсем. Те, кстати, опасность поняли, за ножи хвататься даже и не думали, сразу на попятную пошли. Во второй и третий день улицы шерстили, а потом и во дворы заходить начали. Я, конечно, не в восторге от методов нового мэра, но результат есть, и с нашим населением, вынужден признать, ничего другого так быстро и действенно сработать в принципе бы не смогло. Наверное, показательные воспитательные расстрелы могли бы ещё выручить, но это уже слишком, как по мне.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Круто у вас, — ни о чём подобном я ещё не слышал, но удивляться не спешил. Какой народ, такая и власть, а какая власть, такие и методы. — Но сухой закон вчера же отменили, по случаю нашего приезда, пусть люди порадуются.
— Я бы радоваться не спешил, — Виктор Михайлович наконец выбил свою трубку и внимательно осмотрел племянника, который с большим удивлением на лице разминался сейчас, наклоняясь во все стороны и внимательно к себе прислушиваясь. Но ничего у него уже не болело, хоть обработали его на славу, и основные повреждения действительно пришлись на руки и ноги. — Методы методами, но нет сейчас пьяных убийств, нет пьяных дебошей, нет ничего такого. Последние три дня вообще тишь да гладь, божья благодать, мечта стражника, а не город.
Племянник кривовато усмехнулся, но спорить не стал, с большим уважением посмотрев на меня и наконец-то успокоившись.
— Заходите уже, — пригласил нас Виктор Михайлович в дом. — Обедать будете?
— Нет, сразу к делу, — легко отказался я от его гостеприимства, не боясь обидеть или ещё чего. Хорошо ходить в гости к умному человеку, пусть даже и по делу. Все ритуалы побоку, а в некоторых случаях они прямо раздражают, потому что лишние. Алексей вроде бы неодобрительно на это посмотрел, всё же это был деревенский житель, но в глубине души облечённо выдохнул, и правильно сделал.
— Такое дело, — колготился он за моей спиной, пытаясь что-то тихо объяснить мне своим низким, басовитым голосом, — дочка у нас, полтора года ей. Спит сейчас. Долгожданная, единственная, понимаешь. А колдун у нас тот ещё козёл вонючий, нихрена не может! И винить ведь некого, предупреждал же он, предлагал в город ехать, да куда там! Как же поедешь — то пахать надо, то косить, то охотиться, то рыбачить — некогда же!
— А сейчас что, — я не стал обращать внимания на жесты Виктор Михалыча и разулся, найдя себе большие, разношенные тапочки, — не сеешь и не пашешь? Хозяйство как же?
— Да пошло оно к чёртовой матери! — Алексея даже передёрнуло от злобы на себя и на такую жизнь. — Ради чего оно, хозяйство это сраное? Это в городе бездетному можно жить, а в селе зачем? Ты помоги мне только, а я всё для тебя, всё что хочешь!
— Посмотрим, — я впервые за этот день насторожился, ведь никогда до этого мне не приходилось заниматься детьми, тем более такими, полуторагодовалыми. И ожидал я чего-то конкретного, что можно было бы легко понять и исправить, а не вот таких сбивчивых рассказов. Подсознательно я ждал застарелую травму, или уродство на лице, или ещё что-то такое, лёгкое и понятное для себя, и вот теперь ожидание близкой подставы кольнуло мне сердце.
Мы поднялись на второй этаж по широкой винтовой лестнице, стараясь не топать, спит же ребёнок, и Алексей, плавно и тихо отворив одну из дверей, заглянул внутрь, загородив нам проход. Он вполголоса перебросился с кем-то внутри парой слов, успокоился и посторонился, пропуская нас в комнату.
В лёгком, уютном сумраке пахло молоком и ещё чем-то неуловимо детским, а с кресла около кроватки навстречу нам поднялась невысокая молодая женщина. Я тихо и осторожно поздоровался с ней и остановился на пороге, оттягивая неизбежное. Держалась она, в отличие от мужа, спокойно и уверенно, без надрыва, и это было сейчас лучше всего. Чуда ожидала, конечно, но не сильно, и это тоже было хорошо.
— Ирина, — чуть поклонилась она мне, не став протягивать, по новомодному городскому обычаю, руку для рукопожатия.
— Артём, — как можно более уверенно и весомо представился я. — Ну, что тут у нас?