Читать интересную книгу Россия. История успеха. Перед потопом - Александр Горянин

С другой стороны, в XVIII в. в России появляется понятие о крайней необходимости применительно к незначительным кражам «из крайней голодной нужды». Наказание в таких случаях или совсем не применялось, или умалялось. В Англии, по контрасту, казнь через повешение полагалась за карманную кражу на сумму более шиллинга, за кражу в лавке на сумму более 5 шиллингов, за пойманного на помещичьей земле кролика.

К этому надо добавить, что при всех благоприобретенных стараниями Петра изъянах русский суд оставался крайне милосердным. Выше у нас уже шла речь о 24 наказанных (включая шестерых казненных) по следам двухлетней крестьянской войны Пугачева, потрясшей страну.

В XVIII в. в России утверждается разноуровневый сословный суд. Характерная подробность: лишить дворянина дворянского звания мог только дворянский суд на основании доказанного преступления. Сословный суд, аналог «суда равных» английского права, был, конечно, тормозом в развитии страны. Такое положение сохранялось до судебной реформы 1864 г. Тяжбы в судах были долгими (вспомним Гоголя) – даже более долгими, чем современные тяжбы в западных судах. Самые злые изображения дореформенного русского суда, естественно, вышли из-под пера тех, кто сам подвергался судебному преследованию – как, например, А. В. Сухово-Кобылин. Но не забудем, что справедливость победила: Сухово-Кобылин был оправдан.

Пока не появилось Уголовное уложение 1845 г., в распоряжении судьи сплошь и рядом были столь архаичные законы, что ему приходилось, отложив их в сторону, руководствоваться просто здравым смыслом. И что же? Мемуары почему-то не пестрят жалобами на нелепые приговоры. Жаловались на волокиту, взятки, крючкотворство, но эти жалобы стары как мир и универсальны во всем мире: прочтите «Холодный дом» Диккенса, современника Сухово-Кобылина.

Когда Р. Пайпс отважно заявляет: «До судебной реформы Россия не знала независимого судопроизводства», это напоминает реакцию специалиста по анатомии пингвина, которому показали атлас анатомии человека. Почему-то никого не смущают разительные отличия между англо-саксонским судом и судами стран, развивавших римское право. Каждая страна торила свой путь и имела на это право.

Реформа 1864 г. не принесла судебный рай. На укоренение нового суда ушло лет двадцать, в течение которых только и было разговоров, что он не приживается, что он не для России. Когда же наконец всем надоело повторять одно и то же, вдруг выяснилось, что в России очень даже неплохой суд. Но по-настоящему его оценили, лишь когда его не стало. Порой одна мимолетная фраза может заключать в себе очень много. «Отношение к русскому правосудию, как к самому справедливому и честному в мире, еще твердо держалось; не сразу можно было осознать, что все коренным образом изменилось, и такое замечательное учреждение, как русский суд, – тоже»[122], – передает мемуаристка потрясение, испытанное ей в 1918 г. Эти слова – напоминание о ясной и непоколебимой уверенности людей ушедшей России в своем суде, уверенности, которая не свалилась с неба, а покоилась на их жизненном опыте.

Русский суд кончился, когда четырьмя декретами между 24 ноября (7 декабря) 1917 г. и 30 ноября 1918 г. юрист по образованию Ленин отменил, уничтожил весь корпус законов Российской империи («При рассмотрении всех дел народный суд применяет декреты рабоче-крестьянского правительства, а в случае отсутствия соответствующего декрета или неполноты такового руководствуется социалистическим правосознанием. Ссылки в приговорах и решениях на законы свергнутых правительств воспрещаются»). К сожалению, мало кто осознает, что этот акт – один из самых разрушительных и страшных даже на фоне остальных страшных преступлений большевизма. Последствия этого акта будут сказываться, вероятно, весь XXI в. Нынешняя Дума вынуждена заново (и не всегда удачно) изобретать земельное, финансовое, банковское, залоговое, вексельное, наследственное, переселенческое, национально-административное и десятки других видов законодательств, тогда как другие страны пользуются сводами своих законов двух– и трехвековой давности, понемногу их обновляя. Предложения вернуться к Своду законов на 2 марта 1917 г. и к Основным законам от 23 апреля 1906 г., звучавшие начале 90-х, были отвергнуты нашими темными красными законодателями без обсуждения.

3. Петровские реформы: и катастрофа, и прорыв

Тезис об отсутствии русской демократической традиции относится к донаучным представлениям и должен занять свое место где-то между «теплородом» и «самозарождением организмов». Тем, кто не хочет попасть с этим тезисом впросак, стоит ознакомиться с книгой В. Н. и А. В. Белоновских «Представительство и выборы в России с древнейших времен» (М., 1999). Впрочем, данный вопрос бывает довольно внятно освещен и в обычных учебниках истории государства и права.

Мы никогда не узнаем, как бы развивались российские формы парламентаризма и самоуправления, если бы не переворот Петра I. Петр стал разрушителем русских демократических институтов. При нем не только прервалась практика созыва Земских соборов, он, по сути, уничтожил их основу – старинное земство, внедрив в самоуправление бюрократический элемент. В 1702 г. он упразднил губные учреждения, к 1711 г. сошла на нет Дума. Западник Петр создал бюрократическое государство, где власть принадлежала чиновникам, а роль выборных лиц была резко понижена.

Говорят, Петр «привел Россию в Европу». Но воссоединение с Европой состоялось бы в любом случае. Интенсивный способ развития не столь уж географически далеких христианских стран все более показывал свои преимущества, и не было причин, почему Россия не воспользовалась бы его плодами. Из записок француза де Ла Невилля, имевшего беседу с Василием Голицыным, негласным правителем страны при царице Софье, можно заключить, что тот планировал преобразования куда более основательные, чем Петр: намеревался, в частности, осваивать Сибирь, проложить там почтовые дороги, освободить крестьян от крепостной зависимости и даже наделить их землей… Не замечательно ли? Крепостное право только недавно стало приобретать в России некоторую законченность, а Голицын уже собирается его упразднить. Но власть досталась Петру I, нашедшем в крепостном праве одну из главных опор своих преобразований.

Деятельность Петра I навсегда останется предметом споров. При нем, и во многом благодаря ему, Россия окончательно стала великой державой, вышла к Балтийскому и Азовскому морям, обзавелась новой столицей – ныне одним из самых прекрасных городов мира. Гражданский шрифт, гражданское книгоиздание, первые газеты, новое летосчисление, рывок в промышленном развитии, новая армия и флот, Академия наук и академический университет, Навигацкая и Инженерная школы, Морская академия, Академия художеств, новые города (помимо Петербурга и Кронштадта, это Липецк, Таганрог и Петрозаводск), крепости, дворцы, каналы, дороги – все его заслуги трудно даже перечислить. Наконец, Петр твердо поставил личные заслуги выше происхождения, запретил браки по принуждению родителей и, как принято считать – хотя это верно лишь в малой степени, – «вывел женщин из терема» (см. выше: «Права человека в допетровской Руси»).

А вот в истории российского народоправства и выборного представительства эпоха Петра I и его преемников – серьезный провал. Это все еще мало осознано: Петр внедрил столько чужеземного, так сильно вестернизировал верхушку общества, что свое, допетровское, в последующие времена даже на уровне обсуждения начало восприниматься (по крайней мере, либеральным лагерем и революционными демократами) как нечто безусловно отсталое[123] и уж точно деспотическое, хотя это никак не соответствует действительности. При Петре пресеклось все, что было политически многообещающего в России XVII в. До него в стране имелся сословный и при этом выборный представительный орган, имелись низовые выборные демократические учреждения. На фоне безжалостных тираний и кровавых зверств Европы XVI–XVII вв. Боярская дума, Земские соборы и земское выборное самоуправление смотрятся очень даже неплохо.

Любое явление следует оценивать прежде всего по меркам своего времени. Прямой аналог Земских соборов, французские Генеральные штаты созывались меньшее число раз и прекратились раньше, но французскую парламентскую традицию ведут именно от них, а у нас, выходит, нет парламентской традиции. Между тем полномочия и функции соборов были, повторюсь, вполне парламентские. На них были приняты важнейшие законодательные документы в истории России XVI–XVII вв., важнейшие решения в области внешней политики, войны и мира. Соборы имели право законодательной инициативы, решали вопросы налогообложения, вопросы церковного устроения, внутреннего управления, торговли и промышленности.