потешил свое самолюбие и, разослав герольдов к королю Арагона и графу Барселоны, поиграл на их нервах.
И вот сегодня, словно сговорившись, к нему прибыли послы этих двух государей. Что они хотели – читалось без труда. Каждый из них мнил только себя верховным властителем этих земель и надеялся склонить самозваного графа к присяге на верность и передаче земель, даже не задумавшись о том, хочет этого граф или нет.
Де Леви только отошел после ранений, полученных и в том злополучном бою в результате которого он и стал сначала пленником и ожидал казни, а к исходу суток стал владеть и городом и землями Таррагона. Шрам, тянувшийся ото лба через левое веко нос к подбородку и изуродовавший его лицо до неузнаваемости, заживал, оставляя после себя широкий розовый рубец. Филипп до сих пор еще не полностью восстановил мимику и даже говорил с трудом, но именно эти плохие новости о его здоровье, как ни странно, наиболее успокаивающе действовали на него. Если его с трудом узнавал Рамон, то чего тогда можно было требовать от людей, знавших его ранее.
Филипп, закончив парадное одевание, вошел в большой зал дворца через двустворчатые стрельчатые двери. Трубачи оглушили всех присутствующих звоном меди.
За ним медленно и степенно, словно наслаждаясь минутами триумфа, шли Рамон и Исмаил-бен-Рания, ставшие его военачальниками и олицетворявшие единение двух военных ветвей графства. Духовенство во главе с епископом, разодетым в золотые одеяния, вошли вслед за ним одновременно с мусульманскими муфтиями и, хотя бы сегодня, но демонстрировали видимый нейтралитет и показное наигранное дружелюбие.
Жена Робера Бюрдета, прекрасная Изабелла была разодета в шелка и тончайшие арабские ткани, подчеркивавшие ее округлившийся животик, в котором она носила будущего наследника графства. Специально для нее Филипп приказал изготовить маленькую женскую корону, украшавшую ее пышную прическу.
Сам Филипп был одет в тонкую золоченую кольчугу арабской работы, почти золотого цвета сюркот, на спине и груди которого был вышит его новый герб: четыре вертикальные извилистые червленые линии по золотому полю, который неделю назад официально утвердил в главном кафедральном соборе Таррагона епископ, которого сам Филипп утвердил своей волей накануне. На голове графа была корона из чистого золота, зубцами которой были земляничные листья и виноградины – символ мусульманской части населения. Чтобы обезопасить себя от возможных протестов со стороны соседей-королей, Филипп сразу же выслал в Рим специального гонца с грамотой, в которой он вручал земли и корону Таррагона в руки святого Петра и католической церкви и просил официально утвердить его герб, полученный им на поле битвы с врагами религии. Самое главное, что ни король Арагона, ни граф Барселоны ни сном, ни духом не знали об этом хитром и ловком маневре, иначе сегодня не прислали бы своих послов, надеясь получить от нового графа оммаж за земли…
Он прошел мимо послов и, поднявшись по ступеням помоста, покрытого дорогими арабскими коврами, сел на высокий золоченый трон, подлокотники которого украшали резные фигуры львов, искусно вырезанных древними мастерами.
Когда его жена присела чуть позади него на почти такой же высокий, но чуть меньше, стул, Филипп кивнул головой и приказал своему герольду начать церемонию встречи послов.
Герольд, одетый в цвета своего графа, вышел вперед – это был ни кто иной, а наш старый и хорошо знакомый рыцарь Хуан, к которому судьба тоже отнеслась милостиво и подарила жизнь вместо сдирания кожи. Он трижды жезлом-посохом ударил о каменные плиты изразцов мозаичного пола, после чего громко произнес:
– Мой грозный повелитель, граф Божьей милостью и по праву Робер, приветствует высокочтимых гостей-послов, присланных его величеством королем Алонзо Арагонским! – посол арагонец, гордо вскинув голову, вышел вперед и низко поклонился графу. – И послом его светлости графа Барселоны Рамона-Беранже!
Барселонский посол также вышел вперед и поклонился.
Хуан, преисполненный гордости и собственной значимости, еще раз ударил посохом и произнес:
– Послы, мой государь готовы выслушать вас!..
Посол короля Арагона – пожилой, но еще крепкий мужчина, голова которого была убелена сединами, а лицо несколькими шрамами, поклонился графу Таррагона и со словами протянул свиток, скрепленный лентой и большой сургучной печатью:
– Граф! Мой грозный и справедливый монарх, его величество Альфонс, прозванный врагами веры Воителем, – он бросил злой и раздраженный взгляд на мусульманских военачальников и священников, которые на равных правах стояли рядом с христианами, – прислал тебе сердечные поздравления и приказывает прибыть к нему в столицу, дабы король, твой законный сюзерен, смог принять от тебя, граф Робер, оммаж за города и земли, кои ты держишь безо всякого соизволения его величества!
В зале поднялся глухой ропот возмущения. Христиане и мусульмане, переглядываясь и перешептываясь между собой, выражали возмущение столь дерзкому приказанию далекого короля.
Филипп, он же Робер, жестом приказал принять свиток из рук посла, но ничего пока ему не ответил, наслаждаясь шумом возмущения.
Барселонец, решив, что граф, возможно, таким образом выражает отказ и хочет встать на сторону его хозяина, вышел вперед и, поклонившись, также громко сказал:
– Граф Робер! Мой повелитель, граф Барселоны, чьи предки владели землями и городами Таррагона еще со времен Людовика Благочестивого, приглашает тебя, – он решил немного смягчить формулировки, дабы не злить, – граф Таррагона, в столицу его владений Барселону, дабы в торжественной обстановке, под звон колоколов и в присутствии духовенства, рыцарства и народа вручить тебе то, что принадлежит ему по праву в лен и наследственное владение!..
Барселонец гордо посмотрел по сторонам, надеясь получить одобрение и поддержку собравшихся в зале рыцарей, священников и именитых людей, но услышал еще больший шум, перешедший в неодобрительный гул, свист и улюлюканье.
Филипп, который слушал их горделивые приказы, улыбнулся и поднял вверх правую руку, требуя полнейшей тишины и повиновения. Зал тут же затих, все устремили взгляды на графа. Он, не вставая с кресла, громко ответил:
– Уважаемый посол его величества короля Альфонса, прозванного врагами церкви Воителем! – Посол низко поклонился. – Мы, Робер, граф Таррагона, не далее, как несколько месяцев назад посылали к твоему повелителю гонца, с которым предлагали принять участие и выделить нам войска для захвата земель! Твой король отказался! – зал снова загудел, поддерживая слова графа. Филипп снова поднял вверх руку и потребовал тишины. – Своим отказом король Альфонс лишил себя права каким-либо образом требовать с меня, графа Таррагона, принесения ему вассальной клятвы верности за земли, к завоеванию которых он не имеет никакого отношения!
Посол вспыхнул и, покраснев до корней своих седых волос, отступил на шаг назад.
Граф перевел взгляд на барселонца, который обрадовался отказу и надеялся, что к его предложению отнесутся