тронула седина. Короче, ушел Коля обратно с другим кораблем, но еще дважды возвращался. А мать ждала его, ну, молодая была. А у иностранцев водились продукты, были подарки для девушек. В голодном Мурманске за банку консервов можно было купить все, даже то, что не продавалось ни за какие деньги, не то, что девичью любовь. О романе узнало начальство, дали Нине Ивановне втык и отправили на дальние склады.
Странно, но после войны она снова ждала Колю. Позже выяснилось, что он остался жив, несколько раз пытался приехать в Мурманск, но органы госбезопасности не дали разрешения. Умер он лет семь назад, не пережив свою Нину. Кстати, он узнал новый адрес бывший подруги, когда она переехала в Москву, написал ей, три письма чудом дошли. У него была семья, двое сыновей. Ник рассказал детям о военном романе в Мурманске, может, что-то приукрасил.
После войны Нина Ивановна уехала в Москву к тетке, в столице получила образование и работала в серьезных учреждениях. Выйдя на пенсию, поменяла однушку на кирпичный дом в Серпухове и стала возиться с внуком. Недавно Томас — старший сын покойного моряка — купил в Интуристе экскурсию, в документах указал, что хотел бы приехать в Серпухов и познакомиться с родственниками Нины Ивановны. Томас работает в строительном профсоюзе. Он будет здесь в понедельник, зайдет в гости. Просьба: выпить с интуристом чаю, показать ему семейный альбом и пожелать доброго пути.
Глава 27
Илья Ильич был растроган любовной историей и поступком этого странного Томаса, который интересуется жизнью своего отца, уже покойного, его любовным увлечением, пронесенным через войну, через долгую жизнь. Да, эта история беспокоила и волновала тем, что Илья Ильич не находил разумного объяснения человеческим поступкам. Ну, зачем любить женщину, с которой не можешь встретиться? Зачем надеяться, если надежды почти нет? Зачем ждать, если ничего не дождешься?
Он проводил сотрудника «Интуриста», пообещав, что все сделает в лучшем виде. Приходько напоследок сказал:
— Этот Томас положительно относится к советской власти. Он говорит по-русски. Но все-таки… Он гражданин капиталистической страны, которая входит во враждебный военный блок НАТО. Вы уж следите за языком.
— За языком я всегда слежу, — ответил Илья Ильич.
— Правильно, — одобрил Приходько и задал новый вопрос, хотя знал ответ. — Вы ведь член партии?
— А как же, на моей-то работе… Я материально ответственное лицо. Тут на складе товаров — почти на три миллиона рублей. Без партии в таком деле нельзя. И взносы уплачены. Кстати, тут такое дело: охлажденное мяса завезли, свежее. Я скажу, чтобы вам хороший кусок сделали, филе?
— Давайте без этого, — Приходько нахмурился. — Вы вот что… После встречи напишите бумагу. Ну, о чем говорили, чем иностранец интересовался, какие мысли высказывал, пожелания. Понимаете?
— Понимаю. Бдительность — прежде всего. Не сомневайтесь, уж я напишу.
Карпов подумал, что про мясо он напрасно заикнулся, но ведь хотелось человеку приятное сделать.
Илья Ильич целый день обдумывал историю любви английского моряка, — и не переставал удивляться человеческой наивности. Уже под вечер он все-таки нашел объяснение поступкам Ника и его старшего сына Томаса. Дело тут в том, что они в своей Англии на капиталистических харчах совсем зажрались, и теперь просто с жиру бесятся. Именно так — с жиру бесятся. Да и Коля этот, наверное, к старости немного умом двинулся, вот от безделия, от пустой праздной жизни и лезла ему в голову чепуха про любовь и красивые чувства, которых на самом деле нет, не было и быть не могло.
И все встало на свои места, Илья Ильич успокоился и больше уже эту сентиментальную историю не вспоминал.
* * *
Сидя в кресле, он поглядывал на накрытый стол. Накануне Карпов попросил жену что-нибудь сообразить по кулинарной части. Только ни борщей, ни пирогов. Салатик, колбаски и селедочки.
Ожидание скрашивала уборщица Даша, дальняя родственница супруги, не так давно нанятая на работу. Девушка красивая, с фигурой. И манерам научилась, не подумаешь, что она всего год как из деревни. Жена Наталья Ивановна устроила Дашу у себя в магазине на какую-то пустую копеечную должностишку, чтобы зарплата капала и стаж шел, по совместительству Даша убирает и готовит еще в двух семьях, у хороших людей. Супруга Карпова, оберегавшая мужа от красивых женщин, так рассчитала, чтобы Даша приходила и успевала переделать все дела, приготовить и постирать, когда Илья Ильич еще на работе. Чтобы не было случайных встреч и прочей лирики.
Но пару месяцев назад Илья Ильич, как бы случайно, нагрянул домой днем, затащил домработницу в спальню и осквернил супружеское ложе, — эта девчонка тут не первая осквернительница, и дай бог, не последняя. Она сильно не брыкалась, деваться некуда, если что не так, отправится в родной колхоз свеклу дергать. Потом поплакала немного, прибрала постель, получила червонец за молчание и ушла, поджав губы.
Сегодня Даше поручили разобрать посуду в обеих сервантах, почистить серебряные вилки и ложечки. Она уже перетаскала тарелки и винные бокалы на кухню и там, в тазике, их мыла. Наверно, она сейчас думала, что хозяин отлучился с работы, чтобы к ней под юбку залезть, но ошибалась. Он, когда Даша входила в комнату и шла обратно, косил плотоядными, налитыми кровью глазами и тяжело сопел, будто воз тащил. На девушке были тренировочные брючки, тесно обтягивающие зад, и маечка без рукавов. Это отвлекало хозяина дома от серьезных мыслей.
Тут запиликал звонок, Илья Ильич выскочил в прихожую, на ходу велел Даше сидеть в кухне и не рыпаться. На пороге стоял человек среднего роста в простой куртке и кепке, в руках сумка, за спиной рюкзак, — даже сомнение взяло, что иностранец. Карпов пустил Томаса в прихожую, помог раздеться. Гость помыл руки, вошел в комнату. Илья Ильич, имевший опыт встречи иностранных гостей, открыл бутылку «Рябины на коньяке», наполнил рюмки.
Через полчаса взаимопонимание на международном уровне было налажено, англичанин раскраснелся, с новыми подробностями пересказал историю любви и разлуки своего отца и девушки Нины. Томас дважды пытался приехать в Мурманск, но разрешения не дали.
— Проклятый КГБ, — воскликнул он.
Илья Ильич закашлялся, подавившись колбасой.
— Ты поосторожней, — сказал он. — Как тебе объяснить… Это у вас там — болтай, сколько хочешь, и никакой ответственности. А здесь слово лишнее — и привет. Тебе что… Ну, в следующий раз визу не дадут — и всех дел. А я могу партийный билет на стол положить. Черт с ним, с билетом. Сейчас у меня крупный склад, с которого полгорода кормится.