и ответила:
– Учусь понемногу. Поняла, что мячи не надо забивать, от них увертываться нужно.
Я понимающе хихикнула и присела на свою кровать.
– Да, кстати, – сказала Ариадна, откладывая в сторону книгу, – пока я увертывалась на хоккейной площадке от мячей, мне в голову пришла одна идея. Ты церковь школьную знаешь?
– Ну, знаю, и что дальше?
– Скарлет написала о том, что надо искать, стоя на коленях, верно? Ну вот, я смотрела на церковь со стороны хоккейной площадки и вдруг подумала – молитва! Как принято молиться? Стоя на коленях. А где принято молиться? Правильно, в церкви! Так, может быть, нам стоит осмотреть церковные скамьи?
Я кивнула. Идея Ариадны мне очень понравилась и с каждой секундой начинала нравиться все больше и больше. Пожалуй, церковь оставалась единственным местом, где мы еще не пытались искать.
– Слушай, Ариадна, по-моему, ты просто гений, – сказала я.
– Очень может быть! – не стала отказываться Ариадна. Она вскочила с кровати, ее шитье полетело на пол. Я наклонилась, подняла кусок холста. На нем в окружении ярких, вышитых крестиком цветков красовались два слова: «Лучшие подруги». У меня от этих слов потеплело на душе. Я осторожно положила вышивку на кровать Ариадны и поморгала своими повлажневшими глазами. Еще никогда в жизни у меня не было лучшей подруги. Если не считать Скарлет, разумеется.
А Ариадна уже собралась, схватила свою сумочку.
– Я думаю, школьные правила не запрещают в любое время посещать церковь, а? – весело сказала она.
Церковь находилась немного восточнее школы, стояла посреди лужайки, к которой с одной стороны примыкала сама школа, с другой – спортивные площадки. Рядом с церковью сохранилось небольшое старое кладбище, появившееся еще в те времена, когда школьное здание было поместьем владельца этих земель. Но хотя я знала, что церковное кладбище появилось лет сто, а то и двести назад, мое воображение немедленно заселило его мертвыми ученицами.
Само собой разумеется, я постаралась прогнать эти ненужные фантазии еще до того, как мы побрели по некошеной лужайке среди глубоко ушедших в землю могильных плит.
Как и в большинстве других храмов, двери школьной церкви никогда не запирались, просто были плотно прикрыты.
Я не без труда толкнула тяжелую дверь, заглянула внутрь и сказала шепотом шедшей позади меня Ариадне:
– Пусто!
Эхо наших шагов по крытому керамической плиткой полу отражалось от стен и уносилось вверх, под купол. Внутри церковь была ярко освещена солнечными лучами, проникавшими сюда сквозь высокие сводчатые витражные стекла.
– Откуда начнем? – нетерпеливо прошептала Ариадна. В принципе мы могли бы и не шептать, конечно, однако нам обеим казалось, что разговаривать в церкви в полный голос… ну, нехорошо, что ли. Неправильно.
Я осмотрела деревянные, потемневшие от времени церковные скамьи. На спинке каждого сиденья виднелся медный номерок. Если есть номера – это хорошо, это может упростить нам задачу.
– Откуда начнем? – переспросила я. – Давай с тринадцатого номера, это любимое число Скарлет.
Ариадна весело припустила вдоль скамей, вслух повторяя номера, потом вдруг резко остановилась и сказала:
– А здесь нет тринадцатого номера. Двенадцатый, а потом сразу четырнадцатый. А тринадцатого нет, наверное, потому, что это число многие считают несчастливым.
– Ага, для церкви это число несчастливое, а для нашей с тобой комнаты, значит, ничего? Сойдет? – фыркнула я. – Ну, ладно. Тогда давай поищем четвертый номер.
Как вы, наверное, помните, четвертый номер уже встречался на нескольких тайниках Скарлет – ванная комната, стойло в конюшне…
Однако в церкви этот номер – четвертый – не прошел. Сиденье номер четыре оказалось в самом первом ряду, открытое спереди. Нет, в таком месте ничего не спрячешь.
– Так… попробовать, что ли, места, которые мы со Скарлет всегда занимали, когда ходили в церковь у нас дома? Я думаю, Скарлет и здесь, скорее всего, на том же месте сидела.
Я нашла «нашу» скамью и пошла вдоль нее. Скамья была точно такой же, как любая скамья в любой церкви, с жесткими деревянными сиденьями, сборниками псалмов и подушечками, на которые встают коленями, когда молятся. На подушечках виднелись имена их владельцев.
– Теперь поищем внизу.
Мы с Ариадной опустились на четвереньки, принялись рыться на полу под скамьей. Там оказалось ужасно пыльно, и Ариадна немедленно принялась чихать, а меня начал разбирать смех; глядя на нее, и я прикрыла ладонью свой рот – чтобы и смех сдержать, и пыли не наглотаться.
На сиденье и на полу под ним я ничего не нашла и спросила у рывшейся под передней частью скамьи Ариадны:
– Ну как там у тебя, есть что-нибудь?
Ариадна еще раз чихнула, вытащила из кармана платок и ответила, вытирая свой нос:
– Ноль.
Я покачала головой, присела на сиденье.
– Разве что здесь еще посмотреть, – сказала я, указывая рукой в сторону псалмов и подушечек.
– Угу, можно, – прогудела Ариадна сквозь свой платок.
Я еще раз проверила номер сиденья – да, все в порядке, оно самое, номер двадцать четыре.
– Давай я коврик посмотрю, а ты в псалмах поройся, – предложила я, протягивая Ариадне книжечку.
На лицевой стороне молитвенной подушечки крестиком была вышита картинка – пастух со своим стадом. Судя по качеству, вышивала ее какая-то не самая умелая рука. Особенно грубыми, даже нелепыми выглядели стежки на одном краю подушечки.
Я внимательнее присмотрелась к ним и прошептала:
– А вот это, пожалуй, оно самое и есть. Такое впечатление, что здесь в подушечку что-то засунули, а потом снова зашили.
Я принялась разрывать грубо зашитый край. Ариадна тем временем закончила осматривать сборник псалмов – и так его пролистала, и этак, и потрясла, раскрыв обложку, листами вниз. Ничего. Точнее, одни псалмы и больше ничего.
Мне было неловко за то, что я – пусть даже из самых добрых побуждений – порчу церковное имущество, и я шептала, разрывая нитки:
– Прости меня, Отец небесный, за то, что я разодрала твою молитвенную подушечку.
Услышав меня, Ариадна улыбнулась и сказала:
– В воскресенье возьму с собой иголку и нитку и зашью эту подушечку, станет как новенькая, даже лучше.
Разодрав, наконец, грубо зашитый край, я запустила руку внутрь подушечки. Она оказалась набитой… бумажными шариками?
Я принялась вытаскивать их. Это действительно оказались шарики, свернутые из бумаги. Обычной бумаги.
– А исписанной бумаги там нет? – печально спросила Ариадна.
– Нет… Хотя… – Я высыпала на пол всю остававшуюся в подушечке набивку, десятка полтора бумажных шариков. Они раскатились в разные стороны, и тут среди них мелькнул один шарик, покрытый написанными знакомым почерком буквами. – Есть!
Ариадна восторженно пискнула и беззвучно зааплодировала кончиками пальцев.
Я села на сиденье, расправила на коленях бумажный шарик и начала читать.
«Дорогой дневник!
Случилось