Читать интересную книгу Юность Барона. Обретения - Андрей Константинов

— Посиди здесь, я скоро приду. А то, видишь, сколько людей? Как бы тебя, такую малявочку, случайно не затоптали…

Выйдя из здания вокзала, Самарин направился обратно к эшелону — но не к своему, первому вагону, а, наоборот, к самому дальнему, хвостовому.

— Вы куда, гражданин? — преградил дорогу незнакомый часовой. — Сюда нельзя, эшелон санитарный.

— Я в курсе, товарищ боец. Но я свой, еду тут. Вот у меня и пропуск имеется от товарища Потаповой.

— Это другое дело, — изучив бумагу, кивнул часовой. — Проходите, сейчас отправляемся.

Словно подтверждая слова бойца, паровоз дал хрипатый затяжной гудок, и Самарин торопливо взобрался по ступенькам на площадку вагона.

Прощально обернувшись на избушку вокзала, он подумал о том, что ничего зазорного в его поступке, если разобраться, нет. Как еще у него сложится там, на Урале, — Бог весть. А здесь о девочке, несомненно, позаботятся специальные службы. В конце концов, она у нас кто? Сиротка. А значит, самое место ей где? Правильно, в детском доме. Правда, немножко неудобно вышло с полученными от Юры драгоценностями. Но, согласитесь, глупо было бы оставлять их в карманах девочки? Все равно утащат. Если не воры, так те же работники специальных служб. Эти уж как пить дать!..

— К сожалению, ничего съестного мне раздобыть так и не удалось. А тут еще стоянку сократили — вскакивал в состав на ходу. Добредаю до нашего места, и меня огорошивают раненые: оказывается, девочка зачем-то вышла из вагона, а они, поскольку не ходячие, не смогли ее остановить. Можете представить мое состояние? Столько пережить, столько усилий приложить, а она…

— И вы, смирившись со случившимся, спокойненько покатили себе дальше, на восток?

— Владимир Николаевич! Как вы могли так скверно обо мне подумать?! Разумеется, я вышел на следующей станции. Но пока дожидался эшелона встречного, пока то-сё… Словом, в Галич попал лишь на следующее утро. Опросил на станции всех, кого только можно было, никто ничего не видел. И тут я понял, что случилось непоправимое: скорее всего, девочка вышла погулять, затем перепутала эшелоны и села не в тот поезд. Согласитесь, могло ведь такое быть?

— Могло еще и не такое. Быть, — двусмысленно подтвердил Кудрявцев.

— Вот такая, Владимир Николаевич, жуткая история приключилась, — предпочел не распознать двусмысленности Самарин. — А за какие грехи нам все это? Ума не приложу. А ведь я, верите-нет, собирался усыновить, вернее, удочерить девочку.

— Нет, Евгений Константинович, не верю.

— Напрасно вы. Поверьте, во всей этой истории я с самого начала действовал исключительно из самых лучших, самых искренних побуждений.

— Именно потому и приняли от Юры драгоценности?

— Да какие там?.. Так, пара цепочек, брошек да колечек копеечных. Да, я взял. Но, опять-таки, исключительно с той целью, чтобы иметь возможность выменивать на них продукты и лекарства для девочки.

— Немного же вы, в итоге, выменяли. Для девочки.

— Я прекрасно вас понимаю, товарищ подполковник. Конечно, самое простое теперь, по прошествии лет, во всем обвинить меня.

— Кажется, я вас пока еще ни в чем не обвинял?

— Но ведь подумали? Верно? Между тем смею заметить, что к тому моменту я всего за двое суток потерял двух самых близких людей — жену и единственную дочь! Но даже и после этого сумел найти в себе силы спасти дочь совершенно постороннего человека. К тому же врага народа. Да-да, и не смотрите на меня, Владимир Николаевич, с такой укоризной. В конце концов, взятую на себя миссию я, по сути, исполнил — вывез девочку из блокадного Ленинграда на Большую землю. А все, что случилось после, есть не более чем роковое стечение обстоятельств…

* * *

— Прибыли. «Вот эта улица, вот этот дом».

Барон скосил глаза на счетчик, достал червонец.

— Держи, шеф, сдачи не надо.

— Премного благодарен. Букетик не забудьте.

Забрав с заднего сиденья роскошные свежесрезанные тещины розы, Барон выбрался из машины. Сердце его в эту секунду дрогнуло и сладко защемило от предстоящей встречи.

— Может, вас подождать? — Таксисту явно жаждалось максимально подоить в кои-то веки выгодного клиента. — Все-таки разгар рабочего дня. Ну как никого дома нет?

— У тебя же пересменок, шеф?

— Да ничего страшного. План важнее.

— Какая трогательная забота о родном предприятии. Хорошо, тогда минут пять и в самом деле обожди.

— То есть я пока счетчик не выключаю?

— Черт с тобой, не выключай, — усмехнулся Барон и прошел в подъезд…

Квартира Воейковых располагалась на первом этаже.

Барон остановился перед заветной дверью и утопил кнопку звонка — раз, другой, третий. Ответом была тишина.

И, странное дело, в эту секунду его вдруг охватило новое, абсолютно иной природы чувство — непонятной тревожности и вместе с тем облегчения от того, что дверь не открывают и, похоже, не собираются. Но тут за спиной щелкнули замки, и из соседней квартиры осторожно высунулась пожилая женщина в халате и шлепанцах:

— Мужчина, вы к кому?

— Да мне к Воейковым.

— А вы им кто будете?

— Старый друг семьи.

— К-хе, скажете тоже, старый. Да ты мне, милок, во внуки годишься.

— И тем не менее настолько старый, что, почитай, лет двадцать не виделись. С Ольгой.

— Напрасно звонишься, старый друг. Серафима, хоть и дома, все равно не откроет.

— Почему?

— Так ведь неходячая она. Давно уже. А Оленька на работе. Так что вечером приходи. Часиков после восьми, не раньше.

— Да не получится у меня вечером, проездом я в ваших краях, — убедительно изобразил досадливое Барон. — А вы, случайно, не знаете адреса? Работы Ольги?

— Так какой там адрес? Ейная малярная бригада сейчас на новой, Северной дамбе, в Егошихинском овраге трудится. Ограждения красят.

— Как вы сказали? Малярная?

— Ну да. А чего?

— Мне казалось, Ольга, она вроде как по художественной части пошла?

— К-хе, а много ты сейчас по художественной-то заработаешь? А Ольке надобно и себя с матерью прокормить, и лекарства купить. Опять же врачам: тут — сунь, там — сунь.

— Так ведь медицина у нас вроде как бесплатная?

— Ты, мил-человек, словно вчера родился. Это только которая бестолковая — бесплатная, медицина-то. А за толковую, будь любезен, готовь барашка в бумажке. Вот Олька и крутится за двоих. Институт рисовальный бросила, в маляры подалась. А куда деваться? Матерь — дело святое. А уж больная — и подавно.

— А далеко отсюда? Овраг этот?

— Да не особо. Гастроном в конце улицы видел? Дойдешь до него, там будет остановка. Сядешь на маршрут номер…

— Да я, наверное, лучше на такси. Чтобы времени зря не терять.

— А коли на такси, просто скажешь шоферу: к новому мосту через говнотечку. Через Егошиху то исть. Это у нас речушка такая, он поймет…

* * *

Хотя прошло не пять, а восемь минут, такси по-прежнему стояло у подъезда.

— Что? Как я вам и говорил? Дома нет?

— Да, шеф, ты оказался удивительно прозорлив, — подтвердил Барон, снова усаживаясь на переднее сиденье.

— Куда теперь двинем? Может, в гостиницу?

— Нет. Едем на некую Северную дамбу. Через некую же Егошиху.

— Не вопрос. А там чего?

— На месте разберемся.

— Егошиха — речуха знаменитая, — выруливая со двора, взялся пояснять таксист, плохо скрывая свою радость по поводу возвращения богатого клиента. — У нас легенды ходят, что, если идти вдоль русла, можно сыскать подземные ходы, чуть не в позапрошлом веке выкопанные. Правда, лично я, когда еще пацаном был, все там облазал и ни фига не нашел. Но легенда такая имеется. А еще говорят, недавно преступник завелся, и вот он-то как раз эти самые ходы сыскал. И знаете, до чего додумался? Переодевается натурально в черта, грабит на переходе через Егошиху прохожих, а потом в этих подземных ходах прячется. Большой оригинал. Говорят, милиция с ног сбилась. А еще был случай…

Таксист продолжал сыпать краеведческими побасенками.

Барон слушал их вполуха, иногда даже кивал невпопад, но все его мысли сейчас были сосредоточены на том самом, накатившем в подъезде чувстве тревожности. И потихонечку, на ощупь, он, кажется, начинал догадываться, откуда что взялось.

Ему повезло. Благодаря случаю, но случаю исключительно счастливому, его, по большому счету формальные, поиски сестры увенчались успехом. Осталось каких-то пять — десять минут, и встреча, к которой он шел долгих двадцать лет, состоится. Шел, не выбирая дорог, — напротив, это дороги выбирали его. Шел, движимый одной лишь надеждой, ибо что есть надежда, как не крайняя степень отчаяния? Но именно теперь, на расстоянии вытянутой руки до успеха, до чуда, явилось запоздалое осознание, что он не готов к этой встрече.