жёлоб, а затем и вовсе пробкой забил подход к пещере, которая чуть не стала моей могилой.
Когда писк насекомых пропал за толщами камня, я свалился на спину. И пусть болит позвоночник, пусть от удара копчик ноет, перебивая жуткую ломоту в предплечьях. Смерть отступила. Пусть и не навсегда, но Троебожие подарило мне ещё один Отсчёт. Я жадно дышал, трогал себя за плечи. Слёзы ручьями катились по щекам, я захлёбывался в плаче. И пускай смотрят, плевать, если осуждают. У меня есть право на эти эмоции, потому что я вообще не должен был оказаться здесь повторно. Меня предали, и ничего не осталось, как дать волю усталости. И без того достаточно пользы с моей стороны принесено обществу. Я уже сделал всё, что мог и что должен был. Город просто обязан мною гордиться…
***
Новой порцией Экса, перемешанного со снадобьями Лекаря, подняли меня на ноги. Насильно. Опять. Я привалился к стене, не желая никуда двигаться. Жол собирал нашивки погибших рядовых и складывал в свои карманы. Далеко не каждый командующий так делает, ведь нашивки передадут в Город, и семьи погибших получат дотации. Обычно мёртвых оставляют разлагаться со статусом «без вести пропавший». Жол бережно срывал знаки отличия с плеч ребят, если плечи ещё были целы. Куски оторванных конечностей усеяли грот, окрасив его в тёмно-красный. Плотная корка смешалась со слизью гусениц, на время оставивших нас в тишине и покое.
Мы собирались с силами. Выжившие рядовые сгрудились вокруг Просветителя. Он читал проповедь, сейчас действительно нужную для совсем юных бойцов. Смириться с тем, что ты когда-нибудь умрёшь — невозможно, а так хотя бы скрасится чувство ужасной потери. Их друзья пали, боевые братья оказались жестоко растерзаны Анухе. Тут никакая психология не сработает, осталось только уповать на благодать Троебожия. Оре и Рэф тоже находились среди тех, кто окружил просветителя. Один Габ стоял поодаль и взглядом пытался прожечь оставшиеся целыми яйца гусениц. Они не давали ему покоя, внушая самую очевидную мысль — мы оставляем врага за своей спиной. Оставляем намеренно, и одному Совету известно, зачем так вообще поступать. Тупиковые размышления распаляют гнев, неспособность что-то решать самому уничтожает желание вообще действовать. Габ разрывался между патриотизмом и тем, что правильно. Жаль, что эти понятия действительно разошлись в его видении мира.
Отряд зачистки, всё-таки спасший наши жизни, пусть и не все, о чём-то переговаривался с Жолом, старающимся в этом время не отвлекаться от сбора нашивок. По обрывкам долетевших до меня фраз я понял, что они с минуты на минуту покинут нас. Нам выделили немного боеприпасов, некоторые рядовые добровольно присоединились к нашему батальону с разрешения другого командующего. Тот тоже был вымотан и выполнял приказы Совета беспрекословно, но по итогу встал на путь человечности, позволив нам восполнить потери в составе. Они покинули нас так же скоро, как и настигли. Света стало заметно меньше в пещере с их уходом.
Лекарь занимался ровно тем, за чем присоединился к нам. Помогал раненым выжить, а серьёзно изувеченным, однако каким-то чудом избежавшим гибели — спокойно и побыстрее умереть. Он сновал среди тел, совершенно беззвучно подползая к каждому и проводя над ними свои личные обряды. Пока Просветитель занимался нашими душами, Лекарь заботился о телах. От одного к другому. Некоторые выглядели спящими, лежали на боку, подложив ладони под голову. Рядом автомат, лишь бы не потерять по пробуждении. Если бы не обилие крови на их головах и лицах, порванные щёки и вены, торчащие из шей, так с лёгкостью можно было бы представить, как они моргают, двигают губами во сне, сопят.
Лекарь так бережно к ним относился, что мне впервые захотелось назвать его по имени хотя бы в своих мыслях. Сэл переворачивал их животом кверху, если те оказывались лежащими слишком неудобно для проверки. Ни единого исключения, чтоб не дай Троебожие забыть кого-нибудь, пропустить в спешке. По моему мнению, как и по мнению Сэла, каждый заслужил получить помощь в том или ином виде. Даже если эта забота окажется посмертной.
Практически со всех слетели респираторы, обнажив увечья. Некоторые лежали чуть ли не в обнимку. Соприкасались подошвами сапог, частями уцелевших тел. Они были ещё живы, они двигали губами, но слов не произносили. Как младенцы, не могут произвести ни одного вразумительного звука. Только мычание, словно попытка посмеяться над несмешной шуткой. Сэл вкалывал таким особую дозу, и те присоединялись к мнимым спящим. Не осуждаю его. Все здесь отдают себе отчёт, что никто и никого не будет поднимать наверх. Можешь встать? Повезло, только выбирайся всё равно сам. Не способен подняться? Погибнешь в сладком кайфе от самого сильного синтетического наркотика на планете.
Недалеко от меня лежал рядовой из состава Рэфа, сам ефрейтор краем глаза следил за Жолом и вполуха слушал Просветителя. Тот юноша без имени, без звания, оставшийся и без нашивки на плече. Рот широко раскрыт, кожа бледная, слегка желтоватая. Колено разодрано, даже кости не разглядишь, всё размазалось и смешалось с костюмом. Умер ли он быстро или страдал? Кричал ли так же, как другие? Или закусил язык до крови, лишь бы не разомкнуть рта? Последняя возможность оставить гордость при себе.
Просветитель закончил свою речь, в очередной раз оросив собравшихся амброзией культа. Облизываясь, рядовые разошлись в разные стороны, попутно не замечая, как прямо под ногами штабелями разложились их погибшие друзья. Сэл не стал обращать внимания, не стал просить помочь ему, он продолжал делать свою работу. Уже чуть поодаль от меня, а всё равно вижу, что там происходит. Юноша стонет, сжав зубы чуть ли не до треска в челюстях. Терпит, пока Лекарь обрабатывает его рёбра. Открытая рана торчит из-под костюма. Кровь остановлена, только вот какой в этом толк, если всем вокруг видно, как лёгкие наполняются воздухом и опустошаются? Два мешочка пульсируют, выгибаются за пределы оголённых рёбер, торчат даже за пределами умирающего тела.
Сэл ему что-то шептал, стараясь успокоить. Рядовой его не слушал. Стоны истончались, пока не прекратились вовсе. Лёгкие больше не надуваются, вокруг глаз с полопанными капиллярами тут же образовались два синеватых круга. Этот юноша погиб, так же, как и остальные. Практически все они мертвы или погибнут в ближайшие часы. Победой это совершенно не пахнет.
Жол и Лекарь чуть ли не по очереди обходили лежащих. Один воздавал почести, другой с благословения культа отправлял их в высшие миры. Нашивки, заслуги перед обществом, надежды на будущее, кишки — всё смешалось в единую картину, которую вряд ли