Читать интересную книгу Эпоха и Я. Хроники хулигана - Отар Кушанашвили

Пора мне в очередной раз открыть вам глаза на кошмар, выместить на вас, преступно потворствующих нижеописанным подонкам, всю злость, накопившуюся от лицезрения сопляков, почему-то решивших, что это они – наше будущее. Наше спасение.

Пока мы оплакивали Кубрика, пока мы читали Акунина, пока Бухарин разочаровывался в «ВВ», пока мои племянницы росли и получали в школе пятерки, пока мы пили водку с друзьями… в общем, мать вашу, пока мы жили частной жизнью, молодые упыри организовали какое-то «Поколение Свободы», тьму других организаций, рассказывая всем побасенки о беспокойстве за Родину, и я должен вам заявить: я ненавижу их, я не верю им, я считаю их и их поползновения туфтой. Канкулов и иже с ним, конечно, скажут: мы попали в западню, устроенную старыми, зажравшимися политиками, зачем обрушиваться на молодых? Это люди новые, непродажные, пусть дорвутся до власти – авось, все переиначат.

Но на сей раз буду стоять на своем до конца. Я отвечу, и ответ мой будет крайне убедительным, потому что – матерным. То, что не бывает честной политики априори, – для меня аксиома. И то, что молодые да ранние, лезущие в нее, – придурки, но небезобидные, – тоже аксиома.

Ну скажите мне, Христа ради, кто из вас всерьез, положа культяпку на сердце, полагает этих никчемных людей способными влиять на судьбу Отечества?!

Я видел, как они жрут водку, как неумело ухаживают за дамами, не умея без «как бы» и «на самом деле» выстроить ни единого предложения; я знаю, что они нигде не работали, не служили в армии, они любят панибратское обращение «старичок», родительские дачи с целительным воздухом, любят говорить про Солженицына: «сдулся старичок», и то, какими они станут, видно по их предтече Явлинскому, который все время болтает-болтает-болтает, все время целит в ворону, а попадает в буренку. Он – зеркало молодых людей, идущих в политику, театрально преображающихся при словах «поколение», «свобода», «Отчизна», и мы ни черта не поймем, никуда не дойдем, если позволим этим второсортным трибунам и пятисортным практикам даже самую попытку влиять на нашу жизнь.

В майском номере за настоящий год ОМ познакомил нас с горсткой молодых людей, преуспевших в стремлении самоутвердиться, и среди них был молодой политик, кажется Семенов.

Слушайте, в стране п… абсолютный (ну откуда вам знать, вы же не стареете, как я, в четырех городах за неделю!). В этой стране, желая сделать ее процветающей, дали срамную осечку дедушка Черномырдин и муж Чубайс, люди, съевшие собаку, да не одну, на голой практике, в этой стране все органы власти, за редким исключением, – сборище долбоебов, ведущих расточительную жизнь, граничащую с растительной, а вы поощряете появление новых, даже не ведающих, где расположен город Пермь и как вбить гвоздь!

Когда б все молодые, якобы озабоченные думами о жребии страны, были бы так же предельно честны, как небезызвестный Андрей Вульф, мой товарищ и порядочная каналья, который, ехидно улыбаясь, все время рассуждает о бабках, – я бы этим двуногим кротам все спустил.

А ежели так, ежели вы будете продолжать гнуть свою линию, я всегда буду хохотать вам в лицо. И это – в лучшем случае.

Дураки давно почили, уже никого не объегоришь, мои уродливые небожители. Мы им не нужны.

Но пусть они знают: они мне – тоже.

Чертов паспорт и хорошие полицейские

Поводов бранить милицию на все корки – веер. И веер возможностей, вплоть до Home video.

После моего ЧП я уже оседлал хаотично скачущие мысли и готов к маленькому сказу.

Я улетал в Улан-Удэ; там башка Ленина на центральной площади, красивые бурятки, Саша Михалев, знатный рекламщик, первый парень на деревне, враг пошлости.

…Но перед входом на территорию домодедовского «улья» паспорт я потерял, бранным лексиконом покрывал весь домодедовский окрест.

«Домодедово» внезапно оказалось местом чужим и враждебным, удаленным от цивилизации, о чем я попреками, облаченными в общенную лексику, извещал весь перепуганный моим матом, копошащийся вокруг меня люд. Отсюда – шараханье от меня всех, кто присутствовал в худший вечер моей жизни рядом! (Часто на уровне эмоций и лексики я бываю на пресловутой высоте.)

Сделали объявление: ноль. Вернул уехавшего было водителя Серегу, самого морального пацана на Земле, перерыли авто: ноль.

Каково быть при мне, не умеющем умерять нетерпение, представителям силы, ума и спокойствия?!

Но в тот вечер суждено мне было прозреть.

Я помню каждое слово, сказанное мне тогда милиционерами.

Первое: «Все». Второе: «Будет». Третье: «Хорошо». Четвертое: «Поможем».

Беспокойство улетучилось.

Странно, правда? Мог бы другую историю поведать – про то, какие они плохие. Такая не укладывается в голове, в стандарт поношения, в схему неприязни к людям в форме.

В конце концов, аксиома «уроды есть везде» работает и в рассуждении полиции, нет разве? Разве обращение в тяжелые моменты к ним, ненавистным, не носит характера неизбежности?

В этом материале мне не до метафор. В или подле муравейника я потерял паспортину; те, кто попадал в такую же коллизию, знает, что сие значит.

Времени у всех в обрез, все ожесточены, мы запоминаем только плохое. А я вот запомнил хорошее.

Подполковника милиции Манояна И.Д. и всех, кто в тот день стоически сносил мою истерику в ЛУВД а/п Домодедово, в первую очередь, майора милиции Хачатуряна К.Э.

Десять лет в раю

Михаил Трофименков, тонкий вообще-то киновед и публицист, воспоминания о 90-х озаглавил «Десять лет в аду».

Я, следующий призыву моих многомудрых родителей: «Ко всему, что с тобой происходит, относись благодарно и с простодушием», 90-м осанну готов пропеть.

Это я потом узнал, что конец света был близок, хотя не стало Берлинской стены, лимитчики, а я лимитчик, разворачивались вовсю, ночь была вечная, рассветы пепельные, я мечтал о бабах и бабках и был убежден, что хватит, хватит мне жизни, чтоб и то, и другое, и что-нибудь еще стало моим!

Ваш фильм «Титаник»? Не, мне в другую сторону. Во-о-он по той стежке – видите? – идет наперсник мой Дмитрий Юрьевич Витковский, ты с ним любим и «чем заняться мертвецу в Денвере» с нашим Энди Гарсиа. Это высочайший класс неостановимой витальности. Дождитесь момента, когда Гарсиа читает за кадром посмертную эпистолу с метафорой про китайский матрас («жизнь – жестче, чем…») и заповеди, назначенные к неукоснительному следованию пацанами, – и поплачьте, не зазорно, со мной и с Витковским.

Вы делали, верно, в это время умное лицо, а я восторгался «Криминальным чтивом», пославшим на х** всю манерную режиссуру Тарантино, в конце концов реанимировавшего Траволту, чьим полным и добровольным заложником вы станете, если посмотрите «Феномен»!

Все нулевые я провел на «Горбушке», превзошедшей гомоном и лихостью персидский базар.

Увлекающийся Кустурица, окончательно дезертировавший в цыганщину, что твой Налич.

Игорь Малашенко, экс-НТВ, иронизирует над охватившей всех ностальгией по 90-м. Я не ностальгирую, я с ними не расставался, умея жить и в ершистом настоящем. Я потому и не впал в разложение, не знаю, как с этим у Малашенко.

Но рейвером с земными волосами я по определению быть не мог, я равнялся на Энди Гарсиа, как и я, не заметившего смерти идеологий. Я и на ваш гранж х… хотел бы забить: невозможно вынести убожество, когда мурлычишь BABY FACE.

В это же время, когда я начал бучу в российской журналистике, человек великой антисвятости Сильвио Берлускони, мошенник и юбочник, нагнул Италию.

А радиолюди стали полагать себя святыми, попутно полагая, что нахальство – самая существенная часть доблести.

Пришли какие-то… на ТВ-6 Москва – и вынудили нас всех пойти на абдикацию (отречение от престола).

Клинтон, давший в рот Левински. Но его не то что не обрекли на абдикацию, так еще и стали величать мачо. (Интересно, кстати, что чувствует человек – МЛ – посредством минета вошедший в History?)

Наши лабильные футболисты, сделавшие с голландцами примерно то же, что Билл с Моникой. Сколько любви тогда выплеснулось на просторы Родины моей.

Да мне бы х** забить на Большой Стиль, в отсутствии которого пеняет 90-м Малашенко!

Или вот это: «90-е дышали особым воздухом – предгрозовым воздухом цивилизации, готовым в любую секунду взорваться грибом черного электричества».

Для меня они, как и любая десятилетка, дышали надеждой.

Я Бивис и Батхед в одном флаконе, «Бешеный пес», один из; это э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э Евгения Киселева – вот что такое 90-е.

У меня был небогатый выбор: либо я становлюсь издерганным декадентом, доведя до шизофренического блеска идею «Агаты Кристи», либо, будучи благодаря папе с мамой титаном духа, этот дух сообщить да хоть одному фраеру.

Я до сих пор не знаю слова «чимейлз», а слово «гламур» не признает меня. Как и Гарри Поттер, обрушившийся на меня в 97-м, године драматичной для меня, бо я был удален из эфира (читай: обречен).

Появились антиглобалисты, якобы ратовавшие за вечные ценности, а на поверку по-фашистски разнесшие Сиэтл в 99-м, за что, конечно, их надо сбросить в кипящие котлы.