Читать интересную книгу Круг - Бернар Миньер

Циглер охватила дрожь. Что-то происходит. Что-то очень нехорошее. Она выключила компьютер, перешла в спальню и разделась, собираясь лечь, но ее мозг продолжал лихорадочно работать.

Вторник

Интермедия 2

Решение

У нее было детство.

У нее была жизнь, наполненная веселыми и печальными событиями. Жизнь, напоминавшая соревнования по фигурному катанию с обязательной и произвольной программой. Тут она была лучшей. У нее была жизнь, похожая на миллионы других жизней.

У нее была память как у всех — то ли альбом с пожелтевшими фотографиями, то ли нарезка кадров из любительского фильма, снятого на восьмимиллиметровую пленку и хранящегося в круглой пластмассовой коробке.

Прелестная белокурая девчушка, строившая замки из песка на пляже. Девочка-подросток — красивая, соблазнительная, чьи локоны, взгляд с поволокой и рано развившиеся формы тревожили покой взрослых мужчин, друзей ее родителей: им приходилось делать над собой усилие, чтобы не замечать смуглых коленок, упругих бедер и бархатистой кожи. Озорная умница, гордость отца. Студентка, встретившая мужчину всей своей жизни — молодого, блестящего, печального. У него был большой рот и неотразимая улыбка, он рассказывал ей о книге, которую писал. Однажды она осознала, что мужчина ее жизни никогда не избавится от груза прошлого, а она не победит его призраков.

А потом она его предала…

Именно так. Ей хотелось плакать. Предательство. В языке нет слова печальней, мрачнее, омерзительней. Для жертвы и для предателя. Или — как в данном случае — предательницы… Она свернулась клубком на голом неровном полу своей непроглядной могилы. Возможно, это расплата? Неужели бог наказывает ее, выбрав орудием психопата, что живет в этом доме? Месяцы в аду — кара за предательство? Она это заслужила? Разве хоть один человек на земле заслуживает такого? Она даже худшему врагу не пожелала бы и сотой доли…

Она подумала о человеке, живущем на первом этаже. Да, он живет, ходит среди людей, а ее держит в преддверье ада. Она вдруг почувствовала леденящий тело и душу холод. Что, если игра ему не наскучит? Никогда не наскучит? Сколько это может продлиться? Месяцы? Годы? Десятилетия? ДО САМОЙ ЕГО СМЕРТИ? Как скоро она сойдет с ума, окончательно рехнется, сбрендит, слетит с катушек? Она уже замечает за собой первые признаки безумия. Смех без видимой причины, неконтролируемый смех. Повторяемый сотни раз стишок: «Голубые глазки на небеса, серые — в рай, зеленые — в ад, черные — в чистилище». Да, временами ее рассудок мутился, следовало это признать. Реальность отступала за сотканный из фантазмов экран, растворялась в ментальной проекции бреда воспаленного мозга. Добро пожаловать на субботний спецсеанс. Сильные эмоции и рыдания гарантируем. Не забудьте носовые платки. По сравнению со мной Феллини и Спилберг напрочь лишены воображения.

Она сойдет с ума.

Мысль о грядущем безумии и о том, что мучениям не будет конца, привела ее в ужас. Она будет стариться здесь, а он — наверху, этажом выше. Они почти ровесники… Нет! Только не это! Ей показалось, что она сейчас задохнется, сломается, потеряет сознание. Нет-нет-нет-нет-только-не-это! И тут ее осенило. Вот он — выход, прямо перед ней. Выбора нет. Живой она отсюда не выйдет.

Значит, нужно найти способ умереть.

Она обдумывала эту мысль, рассматривала ее со всех сторон. Как бабочку или насекомое.

Умереть…

Да. Выбора у нее нет. До сих пор она питала иллюзии, отказывалась признавать очевидное.

Она уже могла это сделать — в тот день, когда думала, что совершает побег, а он притворился спящим, чтобы поиграть с ней в лесу. Она могла найти способ покончить с собой, но в тот момент хотела только сбежать — живой.

Она множество раз задавалась вопросом, были ли у этого маньяка другие жертвы до нее, и давала на него утвердительный ответ. Она — последняя в длинной череде несчастных женщин: все идеально рассчитано и отработано, и ни одна, даже самая незначительная деталь не оставлена на волю случая.

Решение пришло неожиданно.

Она не может покончить с собой. Значит, нужно сделать все, чтобы ее убил он.

Нет ничего проще. Она ощутила восторг — неуместный, мимолетный, — словно математик, решивший наконец головоломное уравнение, но радость ушла, как пришла.

Она бессильна.

У нее одно преимущество — время.

Время на то, чтобы прикинуть, обмозговать, чокнуться, но придумать стратегию. Единственное, чего у нее вволю, так это времени.

Медленно, в полной темноте — не считать же светом тонкий лучик из-под потайного окошка! — она принялась разрабатывать то, что принято называть планом.

23

Бессонница

Лунный свет проникал в комнату через открытое окно, отражаясь от озерных вод. Волны набегали на берег с тихим шелковым шорохом.

Тело Марианны было нежным и горячим. Впервые за много месяцев в его постели оказалась женщина. Она обнимала его одной рукой, прижавшись бедром и обнаженной грудью, прядь белокурых волос щекотала Сервасу подбородок. Марианна дышала тихо и ровно, и он боялся пошевелиться, чтобы не разбудить ее. Величайшая тайна бытия — мирно посапывающий рядом с вами человек.

На другом берегу озера высился темный скалистый отрог, прозванный местными обитателями Горой. Серп луны висел прямо над вершиной. Дождь перестал, на небе ярко сверкали звезды, темный лес застыл в неподвижности.

— Не спишь?

Сервас повернул голову и посмотрел в бездонные светлые глаза Марианны.

— А ты?

— Ммм… Я, кажется, спала… И видела странный сон… Бесцветный — ни хороший, ни мерзкий…

Сервас взглянул на Марианну — больше она ничего не скажет. Какая-то мысль промелькнула по периферии сознания, но исчезла, когда он спросил себя, кто ей приснился: Юго, Боха, Франсис или он, Мартен? В глубине леса раздался странный протяжный звук — кричала ночная птица.

— Мне снился Матье, — призналась Марианна.

Боха… Прежде чем Сервас успел что-то сказать, она поднялась и скрылась в ванной. Мартен услышал, как она спустила воду и открыла шкафчик. Зачем? Хочет взять еще один презерватив? Как отнестись к тому, что Марианна держит в ванной запас резинок? Они впервые предохранялись, и Сервасу это показалось странным. А вот она явно обрадовалась, выяснив, что он не держит несколько штук в бумажнике. Мартен посмотрел на радиобудильник. 2.13. «Надо будет пересчитать пакетики перед следующим разом — конечно, если он будет, этот следующий раз», — подумал Сервас и немедленно устыдился.

Марианна закурила, легла рядом с Сервасом, сделала две затяжки и отдала сигарету ему.

— Ты понимаешь, что… мы сейчас делаем? — спросила она.

— По-моему, это более чем очевидно, — решил отшутиться Мартен.

— Я не о любовных игрищах…

— Знаю.

— Я имела в виду… сама не знаю, что я имела в виду… Но я не хочу, чтобы ты снова страдал из-за меня, Мартен.

Мужскому естеству Серваса не было дела ни до страдания, ни до лет, потраченных на то, чтобы забыть эту женщину, выкинуть ее из своей жизни. Марианна откинула простыню, прижалась к нему, начала тереться животом. Поцеловала. Он заметил расширившиеся зрачки, сухие губы и подумал, что она могла что-то принять.

Марианна наклонилась и вдруг укусила его за нижнюю губу — сильно, до крови. Он вздрогнул и ощутил во рту привкус меди. Она сжала голову Серваса ладонями, начала тереться об него, потом приподнялась и оседлала, издав тихий рык, как львица при случке. Мартен вспомнил, что поза «наездницы» всегда была ее самой любимой, и на долю секунды жгучая печаль едва все не испортила.

Неизвестно, что на них повлияло — ночь, лунный свет, поздний час, — но секс был таким бурным, что Сервас почувствовал себя опустошенным и растерянным. Когда Марианна снова отправилась в ванную, он потрогал ранку на губе. Она расцарапала ему спину и укусила в плечо. Кожа горела от ласк Марианны, и Сервас улыбнулся, хотя не был уверен, что одержал победу. Что, если он совершает роковую ошибку? Мартен ни в чем не был уверен. Он не знал, принимала Марианна какую-нибудь дурь до того, как заняться любовью, или нет, и его тревога росла. Что за женщина только что обнимала и ласкала его? Не та, которую он когда-то любил…

Она вернулась в комнату, легла на кровать и обняла его — запредельно, немыслимо нежно, потом повернулась на бок и заговорила хрипловатым низким голосом:

— Тебе следовало бы остерегаться — все, к кому я привязываюсь, плохо кончают.

Он послал ей недоуменный взгляд.

— Я не понимаю…

— Все ты понимаешь… Со всеми, кого я люблю, случается несчастье, — повторила она. — Ты… Матье… Юго…

Сервасу стало не по себе.