Недели спустя он все еще с трепетом вспоминал, что произошло между ними. Она призналась, что любит его, но он постарался, чтобы сердце его не услышало этих слов. Женщины и раньше нашептывали ему признания, и они знали больше об их силе, чем сам Кенан, когда был юным и стремился к любви.
Возможно, произнеся эти слова вслух, Уинни почувствовала, что отдает свою девственность человеку, который никогда не станет ей равным. Леди, настоящей леди нужно было бы чем-то оправдать свою смелость в первую брачную ночь с мужем-аристократом. Он не осуждал ее. Кенан был уверен: как и всё в его жизни, Уинни с ним не навсегда. Если не она сама прекратит их отношения, то это сделает ее семья.
– Милрой!
К нему подошел Голландец. Из-за простоватой одежды прохожие бросали на него высокомерные взгляды.
– Где ты скрывался? Ты уже несколько недель не появлялся в своих излюбленных местах. О тебе спрашивала Бланш. Она говорит, ты стороной обходишь «Серебряную змею».
Они свернули в безлюдный переулок подальше от вереницы пешеходов. Кенан прислонился к кирпичной стене, понимая, что не следовало вот так оставлять старого друга. Казалось, с каждым шагом, который он делал в новую жизнь, он все больше удалялся от себя самого, от своего боксерского прошлого.
– Я работал в своем новом доме. – Он надеялся, что Голландец поймет намек и больше не будет давить на него.
Голландец прищурился и, почуяв неладное, прямо спросил:
– Что, развлекался с той дамочкой, за которой приударил твой братец? – Его тяжелый вздох эхом отозвался в переулке. Он провел рукой по растрепанным черным волосам. – Скажи мне, ведь твоя работа по дому сводилась к удовлетворению твоих прихотей?
– Кажется, тебя это не касается, – холодно ответил Милрой.
Голландец словно не понимал, что переступает грань дозволенного.
– Ну и дурак же ты! – проревел он. – Это тебе не какая-то простушка, которой можно попользоваться за пару монет!
Слепая ярость проснулась в нем. Перестав изображать джентльмена, Кенан схватил друга за грудки и, несмотря на то, что Голландец порядочно превосходил его в весе, оторвал его от земли и прижал к стене напротив.
– Так не пойдет. Еще одно слово о ней – и я сверну тебе шею!
Он еще раз тряхнул приятеля, показывая, что не шутит, и отнял руки.
Голландец держался за стену, чтобы устоять на ногах.
– Милрой, если ты думаешь, что эта леди выберет тебя, а не брата, то можешь просто вырвать себе сердце и выбросить его в Темзу, чтобы не мучиться. Что бы ни было, все равно чувство долга одержит над любовью верх.
Кенан рукавом стер со лба пот. Он знать не желал, что там думает о любви Голландец, у него самого хватало мыслей на этот счет. Черт побери, у него было достаточно мозгов, чтобы понять, что любовь – мечта, которой стремятся достичь идиоты и романтики. Если то, что произошло между ним и Уинни, было иллюзией, то он хотел подольше наслаждаться ею.
– Я сблизился с ней не ради любви, Голландец, – проговорил Кенан сквозь зубы, напоминая об этом то ли себе, то ли ему.
Различив горечь в его голосе, Голландец тут же перестал злиться. Он выглянул на главную улицу: никто из прохожих не обращал на них внимания.
– В таком случае мои соболезнования этой леди. Если ее обесчестить, то на нее не только твой брат не позарится, но и любой достойный кавалер, который хотел бы сделать ее своей женой.
– Но она не обесчещена У ее семьи такое богатство, что ей не придется прозябать на улице, – возразил Кенан, вспомнив, что его мать не была такой счастливицей.
– Все же, – не отступал Голландец, готовый провернуть мысль, словно нож, который он уже всадил Кенану в живот, – надеюсь, ты обращался с ней с той же любезностью, как и с любой проституткой, и не тратил на нее сил.
Какое бы ни было у нее состояние, внебрачный ребенок от любовника способен погубить ее.
Милрою стало страшно и стыдно, он отвернулся, вспомнив острые моменты экстаза. Вместо того чтобы выйти из нее, он, теряя голову, входил в ее лоно все глубже, глубже и трижды оставлял свое семя. Он снова и снова овладевал ею, чтобы насытить свою страсть. Только ее необычайная нежность сдерживала его той ночью. До сих пор он чувствовал тот голод, который возрастал тем больше, чем дольше Уинни отвергала его.
Подумав обо всем этом, Кенан схватился за голову. Боже! Ребенок. Пропади оно все пропадом! Все, о чем он тогда думал, – ее соблазнительное тело и ее любовь. Любовь. Черт побери. Предохранение исключало такую возможность. Он пытался отогнать эту мысль, но не мог, и его охватил ужас. Одна ночь, проведенная вместе, не могла закончиться подобным образом! Он спал и с другими женщинами, и ни одна никогда не заявляла, что Милрой сделал ей ребенка. Он положился на этот факт, словно на талисман.
Молчание само по себе явилось ответом. Чертыхнувшись, Голландец плюнул на землю и с отвращением на лице удалился.
– Ну надо же, Уинни, какая встреча, – улыбнулась Брук. Они сидели в «Ферри-Хилл», небольшом приятном заведении для богатых, где дамы могли отдохнуть от магазинов. – Но ходить одной, без сопровождения, – она хмыкнула, – дивлюсь твоей смелости! Мой муж отослал бы меня за город, если бы я такое вытворяла.
Уинни молча согласилась, припомнив последний разговор с лордом А'Кортом Этот человек явно гордился своим чувством собственничества. Женщина в его руках должна приспосабливаться к нему или даже ломаться. Уинни встречала немало подобных мужчин.
– При чем тут смелость, Брук? Со мной и служанка, и лакей.
Девушка никогда не осмелилась бы рассказать подруге, зачем она здесь на самом деле.
Где-то по улицам бродил Кенан и искал ее. К их разочарованию, поддерживать тайную связь в городе оказалось намного сложнее, чем они предполагали. Чтобы не вызывать подозрений у семьи и не стать объектами сплетен, приходилось устраивать случайные встречи. Теперь Уинни понимала, почему Типтону так не терпелось жениться на ее сестре. Кенану не так уж нравилось быть постоянно настороже и запутывать следы. Но что она могла сделать?
Теперь из окошка коляски ее заметила Брук, и Уинни никак не могла придумать предлог, под которым она могла бы распрощаться с приятельницей.
– Все же, – продолжала та, – когда Невин вот-вот сделает предложение, тебе было бы благоразумнее подавить свою жажду жизни и проявить те скромные женские качества, которые джентльмен ожидает увидеть в своей супруге.
– Что за чушь! – изумилась Уинни, услышав такую нравоучительную ерунду.
Они дружили уже много лет. До сих пор Брук никогда никого не осуждала, а тут того и гляди возьмется проповедовать мораль.
– Я отвергла бы любого, кто заставлял бы меня вести себя как овечка. Ведь так будет скучно и в супружеском ложе, и вне его.